Новая фантастика 2024. Антология № 8 - Завойчинская Милена - Страница 18

Чайки кричали над водой, ссорясь из-за мелкой рыбёшки. Люди на берегу молчали. Солнце медленно катилось по небу – стрелка вселенских часов, навеки прикованная к своему циферблату.

Когда тени от пальм побледнели и удлинились, дотянувшись до кромки воды, Анна разомкнула сухие губы.

– Альбин. Давай вернемся домой.

– Ты был прав.

Она мерила шагами тесную кухню – пять шагов от печки до стены, четыре поперёк. Кружила на невидимой привязи вокруг стола, за которым сидел Альбин – неподвижный центр её беспокойного колеса.

– Ты был прав, это прекрасный, волшебный мир. Но мне не прижиться в нём. Пока я буду привыкать к нему, для тебя уже наступит другое время, полное новых чудес. Что будет там? Может быть, когда я научусь жить на этой новой земле, люди уже будут гулять между звездами, как между деревьями в лесу? – Анна невесело усмехнулась. – Я не смогу так. Жить, пытаясь поравняться с тобой… и каждую минуту наблюдать, как расширяется пропасть между нами… Милый мой, это будет пыткой для нас обоих.

Она обошла стол и села напротив мужа. Взглянула прямо в застывшее лицо.

– Зачаруй меня, Альбин. Позволь мне забыть то, что я узнала. Твой мир чересчур велик и грозен для меня; оставь меня в моём неведении. Пусть всё станет как прежде – ты, я и наш дом.

Он не переменился в лице – только в глазах что-то сдвинулось, погасло.

– Ты уверена?

– Да. – Она выдержала его взгляд. – Прости, Альбин. Твои железные драконы мчатся слишком быстро. Мне никогда не догнать их.

– Хорошо. – Он говорил, почти не разжимая губ, словно на морозе. – Пусть все будет, как ты хочешь. Но мне нужно время, чтобы приготовить напиток забвения.

– Сколько?

– Двадцать дней.

– Двадцать лет? – ужаснулась Анна.

Альбин улыбнулся – скованно и невесело.

– Обычных дней, сердце моё. Для тебя все будет готово завтра.

– Хорошо. – Она кивнула своим мыслям. – Так даже лучше. Пусть у нас будет ещё один день.

Подойдя вплотную, она закинула руки ему на плечи. Вгляделась в родное лицо с так и не разгладившейся морщинкой между бровей, в усталые глаза цвета пасмурного неба.

– Расскажи мне обо всём, – потребовала она. – Сегодня, пока я ещё помню – расскажи, как ты прожил эти годы. Как нашёл свой эликсир, как построил наш дом. Расскажи об этом сейчас, пока я знаю и понимаю, на что ты пошёл ради любви ко мне.

Она вычистила остывшую печь от старых углей и наполнила ее звонкими сосновыми поленьями. Вымела дом, без жалости изгнав двух пауков, выбросила заплесневелые объедки пирога и завела свежую опару. Заварила в котелке травяной настой из душистых листьев, сушёных ягод и мёда.

Альбин говорил – сначала медленно, словно преодолевая внутреннее сопротивление. Так мельничное колесо, вмёрзшее в пруд зимой, скрипит и заедает, дробя ледяной панцирь, пока не раскрутится и не перемелет препятствие. А может быть, ему просто не хотелось вспоминать те самые трудные годы – первые годы его вдовства. Потом его речь стала ровнее, дыхание успокоилось, и голос обрел прежнюю теплоту, когда он начал рассказывать о том, как Анна в первый раз открыла глаза, как заговорила с ним, как шаг за шагом он увеличивал отпущенный ей срок… Как терзался сомнениями, не зная, стоит ли открывать ей правду. Как решился молчать, не смея омрачить ее счастье.

Под рассказ дела спорились у неё в руках – и румяный хлеб вышел из печи, и сладкий настой полился в кружки, дыша солнечным, луговым ароматом. Анна достала свежую головку сыра, разломила хрусткую краюшку; Альбин сжал в руке теплый ломоть – а сам всё говорил и не мог остановиться, будто насыщался не хлебом, а памятью. Давно прошедшие годы вставали из темноты за плечом и один за другим, как гагатовые шарики чёток, нанизывались на нить хрипловатого негромкого голоса; а с ними – войны и лихолетья, дым над полями сражений и дым от костров веры, имена королей, которым он служил, и имена других владык, что уже не носили корон, но так же легко играли людьми и государствами…

И сквозь сумрак веков, прожитых в скитаниях или в довольстве, в придворной роскоши или в жестокой нужде, но всегда в одиночестве, маяком светил затерянный в лесу, ограждённый чарами дом. Место, куда он возвращался раз в год с той же точностью, с какой стрелка часов, описав круг, приходит в назначенную точку.

…В потёмках Анна высекла огонь и запалила свечу – тени вспугнутыми птицами разлетелись по стенам. Альбин вздохнул, что-то пробормотал и снова затих. Он так и уснул за столом сидя на стуле, уронив голову на согнутый локоть.

Поленья в печи прогорели и остыли, котелок с настоем давно показал дно. Бесшумно ступая, Анна вышла на крыльцо и выплеснула остатки в кусты вместе с мокрыми разваренными листьями. Сушёные ягоды, немного мёда, а главное нужные травы. Простая магия, совсем немудрёная.

Но действенная.

Когда она вернулась в кухню, Альбин пошевелился ещё раз. – Анна, – почти отчётливо проговорил он. – Не могу без тебя. – И тихо, уже невнятно: – Не… не умею…

Анна погладила его по голове.

Знаю, милый мой, знаю. Не умеешь. Этого никто не умеет – терять. Уж такая это наука, что ее не преподать и не освоить. Только самому постичь, собственной шкурой изведать каждому в свой срок.

А твой срок поздно пришёл, поздно и тяжело… да ничего не поделать.

– Тик-так, – напомнили о себе часы. Анна достала фонарь и зажгла огарок в нём. Погасила ненужную свечу, прикрыла дверь и спустилась с крыльца.

Возле мастерской она помедлила всего несколько секунд. Потом размахнулась прихваченным из поленницы колуном и ударила по замку – раз, другой и третий. Толстая дужка выдержала, но треснула проушина на двери. Сбив её полностью, Анна с усилием отвела тяжёлую створку от косяка.

В сарае не было ни реторт, ни тиглей, ни котлов с тайными зельями. Половину места занимали странные громоздкие столы, заставленные гудящими чёрными коробами, а сверху в три ряда теснились уже знакомые Анне волшебные зеркала, подвешенные к стенам и потолку. В пластинах из чёрного и синеватого стекла порхали бесплотные огоньки, теснились строчками неведомые письмена, сами собой возникали и рассыпались причудливые фигуры.

Анна горько улыбнулась. Ах, Альбин, если не ради чудесного эликсира – то зачем ты прятался здесь каждый мой день? Каждый наш день?

…А каким восторгом горели его глаза, когда он открывал перед ней свой мир – одну сияющую страницу за другой.

И как погас его взгляд, когда она попросила его вернуть всё назад – сохранить её маленькую обитель, застывшую в искусственном безвременье, как древняя ракушка в известняке. Когда он понял, что ему предстоит снова играть год за годом одну и ту же роль, баюкать её разум в коконе из спасительной лжи – подобно стрелке часов, прикованной к общему основанию с медлительной подругой.

Это было больно – уходить вот так, не попрощавшись, не сумев объясниться. Но выбора не осталось. Потому что нет оков тяжелее тех, что выкованы любовью и скреплены виной; и если сам Альбин не в силах их разбить – значит, это надо сделать ей.

…Восходящая из-за деревьев луна застала её на опушке леса. Напротив чистого, усеянного звёздами неба очертания близких холмов казались застывшими волнами мрака. Анна ускорила шаги. Она не знала, сколько времени у неё осталось до полуночи, но рисковать не хотела.

Спускаясь с холма, она ощутила неладное. Сонная усталость растекалась по жилам, ноги стали тяжёлыми и словно не желали отрываться от земли. Спотыкаясь и встряхивая головой, чтобы отогнать предательскую дремоту, Анна кое-как сползла по склону и остановилась перед невысокой насыпью.

Тропа железного дракона походила на две стальные струны, натянутые на бесконечный гриф с деревянными поперечинами-ладами. Присев, Анна потрогала холодный литой металл. Именно здесь – она помнила – с сокрушительной силой прокатываются сотни железных колёс, несущих вес исполинской змеиной туши. Вряд ли кристалл, даже волшебный, выдержит такое.