Замок - Гурвич Владимир Моисеевич - Страница 12

Но, к счастью, на ней свет клином не сошелся. Та же Эмма Витольдовна, если он правильно запомни ее имя. Дама, конечно, в возрасте, зато как за собой следит! Достаточно одного на нее взгляда, чтобы понять, насколько прожжённая эта особа. Явно немало повидала на своем уже не маленьком веку. Опыт так и сочится из нее.

Еще одна кандидатка чуть помоложе, кажется, она литовка. Причем, очень симпатичная. У него еще не было представительниц этой нации. Так что есть все основания приударить за ней. Правда, по ее виду не совсем ясно, что она собой представляет, насколько опытна и страстна. Прибалты, говорят, этим не очень отличаются. Хотя каждый человек индивидуален.

Но, пожалуй, в первую очередь следует обратить внимание на Майю: он сразу же положил на нее глаз. Молода, вполне себе ничего, к тому же явно одинока. Чем не добыча для хищного волка? Лагунов довольно улыбнулся. С этой минуты перспективы пребывания в замке больше не казались его столь мрачными, он нашел занятие себе по душе. Теперь осталось, как говорят, начать и кончить. С его опытом и сноровкой, это не проблема.

Майя постучала в дверь брата, услышала разрешение войти и оказалась в его номере таком же тесном, как и ее. Николай сидел на кровати с Евангелием в руках. Его глаза не отрывались от книги, он едва посмотрел на сестру и снова уткнулся в текст.

Майя села рядом с ним. Только после этого Николай неохотно отложил книгу в сторону и вопрошающе взглянул на сестру.

— Коленька, объясни, что все это значит? Я ничего не понимаю. Это из-за смерти мамы? — задала Майя сразу череду вопросов.

— Нет, это не из-за смерти мамы, — ответил Николай. — Я послушник в монастыре, после того, как вернусь отсюда, приму постриг.

— Что с тобой случилось? Это же не могло просто так произойти.

— Мне бы не хотелось сейчас ничего объяснять, как-нибудь потом. Прими, как данность.

— Но я не могу вот так ничего не знать. После смерти нашей мамы ты самый близкий мне человек на земле.

— А отец?

— Ну, отец, — махнула она рукой. — Он небожитель, он от нас всегда был далеко. А мы с тобой все время были рядом. Разве не так?

— Так, — подтвердил Николай. — Но все изменилось.

— Ты меня бросаешь?

— В каком-то смысле, да. Я хочу теперь приблизиться совсем к другому.

— К Богу?

— К Богу, — подтвердил Николай. — Прости, но я не нашел другого выхода.

— О чем ты? Что с тобой произошло?

— Я понял, что я закоренелый грешник.

— Ты говоришь так, словно бы кого-то убил.

Николай несколько мгновений размышлял над ответом.

— Можно сказать и так. Впрочем, мы все убиваем других.

— И я?

— Все, — повторил Николай.

— Насколько я помню, я еще никого не убила, — не без обиды произнесла Майя.

— Мы просто этого не замечаем.

— Уж поверь мне, я бы заметила. Такое событие происходит все же не каждый день.

— «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?».

— Это я знаю, я тоже читала Евангелие.

— Читать мало, надо проникнуться. Тогда на все смотришь по- иному.

— Вижу, ты проникнулся, — с горечью произнесла Майя.

— Если только самую малость. Чтобы проникнуться по-настоящему, я и приму постриг.

— А без этого никак?

— Никак.

— Коля, тебя словно подменили. От прежнего ничего не осталось.

— Именно этого и добиваюсь. Я хочу полностью расстаться с тем человеком, каким я был.

— Мама бы твое намерение не одобрила.

— Я знаю, но у меня отныне другой судья.

— Такое чувство, что ты все забыл.

— Я ничего не забыл, но от многого уже освободился. Пойми, пожалуйста, это, сестра.

— Боюсь, мне это не под силу.

Николай грустно вздохнул.

— Значит, будет так, как есть. Нам это не изменить. Пусть так все и останется навсегда.

Майя задумалась.

— Скажи, а когда примешь постриг, мы не сможем больше видеться?

— Да, это последняя наша встреча. Я решил целиком покинуть этот мир ради другого.

— А тебе не кажется это жестоким по отношению ко мне?

Николай долгим взглядом посмотрел на сестру, затем взял ее ладонь и слегка сжал.

— Да, это так, но это неизбежно. Ты быстро забудешь меня и будешь спокойно дальше жить, словно так было всегда.

— А ты?

— А я найду свой покой. Знаешь, нам не стоит часто видеться здесь и много общаться. Это затруднит разлуку. Лучше начать уже к ней привыкать.

— Ну, уж нет! — возмутилась Майя. — Если мне в дальнейшем и предстоит свыкнуться с мыслью, что я тебя больше не увижу, то сейчас я этого не хочу.

— Как пожелаешь. Я хотел облегчить тебе наше расставание. Мне тоже оно дается не просто. Я люблю тебя, мы были так дружны.

— Ты еще этого не забыл.

— Почему я должен это забыть. Но я выбрал другую жизнь. И в ней нет места для таких воспоминаний.

Майе стало грустно, она поняла, что исчерпала весь запас своих аргументов, и брат не изменит своего решения. Она могла бы попытаться найти еще доводы, если бы знала причину этой разительной перемены. Но Николай не желал о ней говорить.

Она встала.

— Можно я тебя поцелую?

— Поцелуй, — разрешил брат.

Майя прикоснулась губами к его щеке.

— Я пойду.

— Иди.

Она повернулась и не видела, что Николай перекрестил ее.

Нежельский вышел из замка и медленно пошел по дороге. Он смотрел по сторонам, вокруг не было ни строений, ни людей. Как удалось Феликсу в переселенной Европе найти столь уединенное место? мысленно удивлялся он. Впрочем, в этом есть какая-то таинственная закономерность, Каманину часто удавалось сделать то, чего не получалось у других, в частности у него. Это всего его изумляло, но не только, он отдавал себе отчет, что порождало и более негативные чувства. Он знал, что обречен всю жизнь бороться с ними; когда это происходило успешно, а когда нет. И это сильно влияло на них отношения.

Нежельский точно знал, что Каманину его чувства хорошо известны, более того, он нередко обидно издевался над ними. Это приводило к ссорам, размолвкам, охлаждению, но затем какая-то неведомая сила снова толкала их друг к другу. Нежельский не сомневался, что ближе человека у него нет. И, кажется, нечто сходное испытывал и его вечный оппонент. Нежельский помнил, как однажды они несколько часов без перерыва проговорили об этих своих странных отношениях. С тех пор прошло двадцать лет, а он едва ил не дословно помнит тот разговор. Возможно, потому, что он стал одним из главных в его жизни.

Правда, вспоминать его он не слишком любил, слишком много горьких, но справедливых истин о себе тогда выслушал. Но не любить вспоминать, совсем не означает забыть, прозвучавшие тогда слова сильно перепахали его сознание. Нет, он не встал на позиции Каманина, но что-то кардинально поменялось в нем, он уже не мог с тем же пылом, уверенностью и апломбом защищать свои позиции. Он вечно проигрывал ему в спорах, хотя к некоторым из них готовился, как к защите диссертации или точнее, как к последней речи подсудимого, от которой может зависеть его срок. Но это мало ему помогало, железные аргументы, которые он так тщательно подготавливал, разбивались, как хрупкий хрусталь. И сейчас он опасался, что и в этот визит все повторится. И он уедет отсюда в очередной раз в растерянности и сомнениях, которые затем придется долго преодолевать.

Нежельский остановился, огляделся вокруг себя. Замка уже не было видно. Незаметно для себя он далеко удалился от него. Надо возвращаться, а то еще начнут его искать. Да и вообще, что ему делать в этом пустынном месте.

Он пошел назад и почти сразу же увидел, что ему на встречу идет Рута. Из всех жен и возлюбленных Каманина более всего он симпатизировал именно ей. И завидовал, что она досталась ему. Это было еще одним обстоятельством, которое накладывало отпечаток на их отношения.

— Решили прогуляться, Иван Михайлович? — остановилась Мазуревичуте при виде его.