Озарение - Гурвич Владимир Моисеевич - Страница 31

— Каков же он тогда?

— Собственная удовлетворенность, собственное восхищение самим собой, ощущение своей сопричастности к высшему. Можно привести и другие критерии, но полагаю, этих достаточно.

— Вполне, — согласилась Дана.

Басин слегка наклонился к ней.

— Я знаю Гершовича — сам через него прошел. Он будет вам сулить золотые горы. Не поддавайтесь, держитесь за свои принципы и позиции. Если чувствуете, не получилось по-настоящему картина, не несите ему. Он ее продаст за хорошие деньги, но они вам выйдут боком. Начнете за ними погоню, рано или поздно станете гнать халтуру. Сколько видел таких, даже не представляете. Очень прошу, не торопите события. И тогда получите все, что заслужили. Вы очень талантливы, Дана, к вам все придет: и деньги, и успех, и слава. Выдержите только паузу. Это все, что я вам хотел сказать. — Басин встал. — Отыне буду следить за вашим творчеством.

Дана, не отрываясь, смотрела на удаляющую, несмотря на возраст, прямую спину Басина. И вдруг поймала себя на том, что если бы они занялись сексом, она бы снова оказалась в мире тех самых видений. Но как это сделать? Не может же она догнать его и предложить себя. Он сочтет, что она хочет втереться к нему в доверие, воспользоваться ему почти безграничными возможностями. И, скорей всего с презрением пошлет ее подальше.

Дана провожала взглядом Басина до те пор, пока он не исчез из ее поля зрения. Затем встала и пошла к бару. Ей захотелось выпить что-нибудь крепкое.

Утром позвонила Аничкова и сообщила, что Гребень согласен ей позировать. Всего будет три сеанса, а за работу она получит три тысячи долларов. Дана невольно сморщилась, гонорар ей показался совсем маленьким. Тот же Басин за такой портрет получает по слухам не меньше триста тысяч баксов. Ей, разумеется, до таких сумм далеко, но все же подруга могла бы выбить из него и побольше. Тем более, придется с ней делиться деньгами.

Но эти размышления Дана предпочла оставить у себя в голове. Вместо этого она решила продемонстрировать недовольство другим.

— За три сеанса хорошего портрета не написать, — сказала Дана.

— А ты уж постарайся. Радуйся, что будет три сеанса, Гребень хотел ограничиться одним. Я его едва убедила, что этого крайне мало, и хороший портрет не получится. Приходи сегодня к нему в час в офис, он тебя ждет. И, кстати, не советую с ним спать, я его знаю, тебя он трахнет, а денег больше все равно не заплатит. Ты все уяснила?

— Все.

В час дня Дана была в офисе Гребеня. Ее уже ждали и провели прямо в его кабинет.

Гребень встретил Дану откровенным сальным взглядом.

— Вот и свиделись, — констатировал он.

— Да, — подтвердила очевидный факт Дана.

Неожиданно Гребень поставил на стол бутылку коньяку.

— Давай с тобой выпьем за начало работы, — предложил он.

— Вы что, я не могу, я должна быть абсолютно трезвой. Иначе ничего не получится.

— Уверена? — с сомнением покачал Гребень головой. — Ну, как знаешь. А я выпью.

— Ни за что! — вскричала Дана.

— Это еще почему? — изумился хозяин кабинета. — От одной рюмки я нисколько не изменюсь. Буду таким, как обычно.

— Нет, не будете. У вас глаза станут другими. А они мне нужны абсолютно трезвые. Иначе я не смогу написать ваш взгляд. Он получится не таким, какой он есть в нормальной ситуации. Вам не понравится.

— Надо же, — удивился хозяин кабинета. — Вот не предполагал, что от выпивки меняется выражение глаз. Ну, раз говоришь, то не буду. — Гребень спрятал бутылку в стол. — Давай тогда начинай. У тебя ровно час.

Чем больше вглядывалась Дана в лицо модели, тем больше поражалась его грубости. В каком-то смысле оно было ее образцом, словно бы природа вылепила некий образец. Для нее, Даны, — это настоящий вызов — создать портрет такого человека, чтобы с одной стороны он ему понравился, а с другой — оказался бы правдивым, невольно подумала она. Задача была не простой, но от этого еще более интересной.

Причем, у Гребени грубым было не только лицо, все его жесты, манеры, даже голос были каким-то нарочито резкими. Создавалось впечатление, что иначе он просто не может ни говорить, ни двигаться. И Дана мучительно размышляла, как передать ей эту его особенность и одновременно не удариться в шарж.

Некоторое время Гребень позировал молча, за что ему Дана была даже благодарна. Но вскоре такое примерно поведение бизнесмену надоело.

— Слышь, мне Маринка сказала, что ты такая же крутая художница, как я крутой бизнесмен, — почему-то хмыкнул Гребень.

Дана на мгновение оторвала взгляд от холста и взглянула на мужчину.

— До вас мне еще далеко, Михаил Анатольевич, — ответила она.

— Да ты не куксись, я Маринке в таких вопросах доверяю. Она в них дока. Если сказала, так оно и есть.

— Ей видней. Но пока говорить об этом еще рано. Главное начать.

— Начать и кончить, — захохотал Гребень. — Это ты точно сказала. Я тоже всегда так считаю.

— Пожалуйста, не смейтесь, — попросила Дана. — Мне это сильно мешает.

— А ты молодец, умеешь обращаться с нашим братом. Я думал, что ты совсем робкая. Надо будет тобою заняться. — Гребень сделал одинаково красноречивый и неприличный жест.

И внезапно случилось то, чего Дана никак не ожидала, ее охватило вожделение. Грубость лица и манер, откровенная непристойность поведения мужчины высекли в ней сильное желание. А если с ним получится, подумала она. До сих пор она искала таких мужчин, как Юлий. А эта его полная противоположность, вместо утонченного интеллектуала предельно грубый мужлан. Но кто может знать, кто поможет ей снова долететь до тех видений.

Дана подняла голову, их взгляды встретились, и Дана по появившейся на лице бизнесмена гримасе усмешки поняла, что он все понял. Ей стало одновременно неприятно и волнительно.

Гребень встал, подошел к двери, закрыл ее на замок и двинулся к Дане. Она же смотрела на него, как кролик на удава, не в силах даже пошевелиться.

Гребень грубо отодвинул в сторону мольберт, схватил Дану за руку и резко поднял со стула. И впился губами в ее рот. Внизу живота возникло настоящее пекло желания, и Дана, отвечая на его призыв, через брюки сжала его член. И сразу почувствовала, какой же он большой.

— Давай, соси, — приказал Гребень.

Дана стала расстегивать брюки, от волнения ей удалось это сделать не сразу.

— Да что ты там возишься, дура, — заорал Гребень. И рванул так свои брюки, что оторвавшаяся пуговица больно ударила в нос Даны.

Но ей уже было не до таких мелочей. Член поразил ее своими размерами, и она полностью отдалась своему занятию, даже несмотря на то, что он был явно не мытый и имел не самый приятный кислый вкус. Но она уже ни на что не обращала внимания.

Гребень повернул ее к себе спиной, сдернул с Даны джинсы, трусики и вошел сзади. Наслаждение было таким острым, что она не выдержала и закричала.

— Нравится, сучка! — воскликнул Гребень, входя целиком членом в нее.

Дана все глубже погружалась в море наслаждения, привычные образы вдруг исчезли, и она вдруг оказалась в каком-то невероятном облаке света. Он был необычно ярким и заполнял ее всю. И каким-то шестым чувством Дана поняла, что сейчас перед ее мысленным взором возникнут те самые картины. И в этот миг ее с головой накрыла волна мощнейшего оргазма. И почти сразу же все померкло, мир быстро возвращал свои привычные тусклые краски.

Дана так обмякла, что едва не упала, если бы Гребень ее вовремя не поддержал. Затем он быстро заправил свое орудие в брюки. И как ни в чем ни бывало вернулся на свое место. Не спрашивая ее разрешения, достал бутылку коньяка и несколько раз с шумом хлебнул прямо из горлышка.

— На сегодня хватит, детка, — сказал он.

Дана не возражала, после пережитого заниматься портретом она бы и не смогла.

— Хорошо, — произнесла она.

— Завтра явишься, — категорическим тоном приказал Гребень. — Если понадобится, увеличим число сеансов. А сейчас вали домой, других дел по горло.