Желудь (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 22

— А стебли что, бросают?

— Зачем бросают? Скашивают. Да только не серпом, а нормальной косой. Чтобы спина при том не отваливалась. А в отдельных местах у них даже косилки конные есть. — соврал Неждан на голубом глазу. — О! Вот где сила! Или сеялки. Проехал. Зерна сразу под землю упрятал. Да с какой надобно густотой. Птица не склюет. Излишка не просыплешь. Плешей не образуешь. Красота!

— Ты же сам видишь какое поле. Ну где тут на конях что катать? — нахмурился Вернидуб.

— Они для того поля раскорчевывают. Пни убирают. Корни их. И распахивают не сохой, легонько ковыряя, а хорошо, добро. Плугом с отвалом. А, — махнул рукой Неждан. — Что говорить о том? Но никто ничего меня не станет. Ибо впроголодь. Оттого любая ошибка или неудача — смерть. И я никого не хочу винить.

Седой на него посмотрел задумчиво, но ничего не ответил.

Он думал.

Переваривал.

На самом деле ему не сильно нравилось то, что говорил парень. Морока же лишняя.

Вернидуб покачал головой. Его самого много больше интересовало железо. Добрая выделка которого открывало перед всем родами медведей большое будущее. И в Неждане он видел, прежде всего, того, кто сможет это реализовать.

В меру буйный. С ясным умом. Упорный и трудолюбивый. И ведун сильный.

Он должен был справиться.

Вся же эта возня с посевами… Седой от этих излишне неуместных мыслей парня только отмахивался. Потом. Все потом. Нехватка железа испытывалась чудовищная. Буквально во всем. А он посевами голову морочит…

Они тем временем продолжали трудиться.

Неждан больше не возмущался. Просто делал и все. Молча. Зло, можно даже сказать.

Вернидуб хотел было уже что-то ему сказать, что так с жито нельзя. Что к нему нужно с любовью и радостью. Вон какое уродилось. Однако не стал. Было видно, насколько противен ему этот труд. Не труд вообще, а именно такой — монотонный. Он это еще на перековке криц приметил.

Но Неждан держался.

Стиснул зубы и держался…

Вечером после ужина они опять молчали.

Парень был погружен в свои мысли и выглядел особенно мрачно. Как никогда. Ходил словно дождевая туча.

— Почто ты опять себя поедом ешь? — наконец спросил Вернидуб.

— Это — не жизнь. — медленно произнес он. — До отупения тяжелый труд без просвета и надежды. Лучше сдохнуть, чем так.

— Дурное не говори! — нахмурился ведун.

— Нас роксоланы и обирают только потому, что смирились. Что не пытаемся. Вон — даже в простом. Ты же бывал в Ольвии. А я слышал, что кто-то и в Феодосию ходил, а иные и далее — на Дунай и за него. Порой доходили до самого Рима. И что же? Неужели с тех земель ничего толкового не несли к себе?

— Отчего же? Несли.

— Что? Я, признаться, не понимаю, как можно было прозевать жатку. Многократно же дело ускорится. Мы бы все это поле меньше чем за день собрали. И оставалось бы только скосить солому да подсушить.

— Видать, не примечали.

— А зря… все полезное надобно примечать, да к своим тащить. Ибо мир чудесен в своем многообразии. Ведь небеса открывают каждому свое. Знаешь, откуда те палочки, которыми мы едим? Из земель Хань.

— Серьезно? — ахнул седой.

— Да. Удивлен?

— Изрядно. Но неплохо.

— Таких полезных мелочей много по миру рассыпано. Да и не мелочей. Главное — не на блеск смотреть, а на суть. Пытаясь разобраться в том, как всякая всячина устроена.

— Ты хоть понимаешь, какой это труд — очищать пашню от пней, камней да корней? — вкрадчиво спросил Вернидуб.

— Понимаю. Одному — почти непосильное дело.

— Вот. Да и за ради чего такое нам? Через несколько лет все равно — расчищать новое, а это бросать, чтобы быльем поросло.

— В том и дело, что бросать не надо.

— Так родить перестает.

— Это если жито сеять. А надо разное.

— Какая же в том разнится? Все одно — сеять.

— А отчего земля отдыхает? Разве в то время на ней ничего не растет? — улыбнулся Неждан. — Сила в том, чтобы правильно меняя посадки держать землю доброй, как и урожаи. Здесь и жито, и горох, и озимое что потребуется, и овощи какие. Хотя какой в этом смысл? — махнул рукой Неждан и повернулся на другой бок.

Вернидуб не стал его более донимать расспросами.

Задумался.

Ибо слова о том, что земля отдыхает через смену того, что на ней родится, его задели и удивительным образом заинтересовали. Заставляя перебирать в памяти всякие случаи из минувших дней в поисках подтверждения или опровержения этих слов.

Ночью несколько раз рычал пес.

Он с ними в полуземлянке спал. Вернидубу то не понравилось. Он считал, что ему самое место на улице. Но парень решил иначе. Для него, в силу острого чувства одиночества, Мухтар стал что младший брат. Член семьи — не меньше.

Вот и услышали оба его рык. Но лишь утром вышли посмотреть, обнаружив на опушке много новых волчьих следов.

— Плохо, — тихо констатировал парень.

— Очень плохо, — согласился с ним ведун. — Видать, где-то тут стая обосновалась. И ей корма не вдоволь. Вот и лезет к дыму.

— И что делать предлагаешь?

— Ночью из жилища не выходить. Скота у нас нет, не зарежут. В остальном перебедуем как-нибудь.

— Нет. — твердо произнес Неждан.

— Что «нет»?

— Это — не их земля. Я не собираюсь от них прятаться!

— Хочешь против стаи выйти? — как на дурного глянув, поинтересовался Вернидуб.

— Не собираюсь я за ними бегать. Не дурной же.

— А что тогда?

— Ловушек поставлю.

— Промышлять ими все же вздумал? Не только ведь волки попадутся.

— Какой же это промысел? Защита. Не мы к ним пришли. Но терпеть их рядом я не намерен…

[1] На участке Посожья от Смоленска до Гомеля вполне водятся летучие мыши даже в наши дни.

Часть 2

Глава 2

166, сентябрь, 9

Спина болела немилосердно.

Видимо, эта уборка ячменя Неждана доконала. Да и работал он не так, как Вернидуб, привыкший к такому делу. А потому каждые пять-десять минут немного разминавшийся.

Так что — иди, пойми, что с ним произошло.

Не то продуло.

Не то сводить начало от перенапряжения.

Неясно.

Сам парень разобраться не мог. Просто старался теперь спину утеплять, пользуясь образовавшимся запасом тряпок. Да и Вернидуб тут ему был не помощник, ибо в лекарском деле плохо ведал. Разве что по просьбе Неждана спину ему немного массировал. С непривычки плохо, но и оно помогало.

Медленно.

Слабо.

Но отпускало. С каждым днем облегчая и облегчая состояние.

Только понять было нельзя — из-за лечения это или оттого, что парень эти несколько дней мало нагружал себя. Не бездельничая, конечно, но и не особенно напрягаясь. Так — текучку всякую делал да с ловушками возился, но без фанатизма. Отчего злился, так как своей расслабленностью и неспешностью начинал напоминать местных.

И тут — купец со товарищи и рядом попутчиков на своей «посудине». Среди которых нашелся один из старейшин клана — Гостяту.

Неждан, быть может, и постарался бы укрыться с глаз долой. Ему не сильно-то и хотелось со всей этой братией общаться. Не сейчас, во всяком случае. Но он просто прозевал тот момент, когда можно было спрятаться.

— Эй! Хозяин! — крикнули с реки.

Парень обернулся и поморщился. А потом пробормотал:

— Принесла нелегкая…

— Экий ты гостеприимный, — смешливо фыркнул Вернидуб, выходя из-за плетенки, каковой они уже обнесли навес. Не полностью, но значительно. Все ж таки сидеть на виду у всех плохая идея. Да и зимой легче будет. Особенно если успеют глиной обмазать, чтобы не продувало сильно.

Неждан промолчал.

Лишь встал и пошел прятать железный инструмент, пока есть возможность. В то время как седой вышел навстречу гостям.