Ямата-но Орочи (СИ) - Чудинов Халег - Страница 26

Горы и воды — так дословно назывался стиль пейзажной живописи Страны Земли. Цветы и птицы — еще один пейзажный стиль, в котором акцент делается на изображении растений и всех возможных животных. Совмещение обоих жанров в одной работе обычно считалось безвкусицей, но у меня было достаточно большое полотно и непридирчивые цензоры, так что я мог себе позволить вольности. Более того, прямо сейчас на картине рождались еще и фигуры людей, что являлось еще одним смешением жанров.

Складки хакама, широкие рукава рубахи, тонкие руки, узкое лицо, длинные волосы. Так в молодости выглядела одна из жриц Кумотори. Она погибла еще во времена борьбы с Кагуя. Рядом мужчина из клана Ибури, павший в сражениях с Кири. И еще десятки людей, лица которых хранила моя память, но которых уже не было в живых. Все, кто шел за мной, но чей жизненный путь оборвался. От болезней, от старости, от несчастных случаев, но чаще всего они уходили в боях.

— Чакра — сила, которая связывает оба мира, — полные флегматичного безразличия прозвучали слова, теряясь в пустоте, пока рука с кистью выводила контрастные линии на туманном полотне. — А что делать, если чакры не осталось?

Вопрос утонул в многомерном пространстве потустороннего мира. Ответом ему прозвучали лишь всхлипы и низкий басовитый вздох. Собственно, ответа я и не ожидал. За все время, проведенное здесь, уже убедился, что на состоятельную и конструктивную беседу мне рассчитывать не приходится. Обидно, что собеседники, вроде, и есть, а выдавить из них хоть слово возможным не представлялось. Оэчиноками, Хашихиме и еще несколько им подобных созданий были крайне неразговорчивыми.

Любопытно, сколько я уже здесь? Наверняка больше года. Кажется, достаточно долго, чтобы сойти с ума, но пока держусь. В конце концов, этот мир не лишен своего обаяния, ему есть, чем увлекать. Только если, как сказал бы Джирайя, ты в нем не влекомая течением и беззащитная икринка, конечно, а хотя бы головастик.

Загробный мир на первый взгляд пуст, сер и безжизнен, но при ближайшем изучении расцветает красками. Он совершенно отличен от привычной реальности, он полон духовной энергии самых разных существ, иногда даже тех, в ком наличие духовной энергии и не заподозришь даже. Еще при первых попытках изучения этого измерения были видны отдельные, обособленные области в нем. Я замечал участки сформированного чьим-то сознанием структурированного пространства. Сейчас я уже понимал больше.

Это место — многомерный лабиринт, в котором души блуждают, пока не достигнут Чистого мира или иного своего последнего пристанища. Если вообще способны его достигнуть. С одной стороны - это ад, джигоку, в котором души мучимы собственными страхами и демонами, которые вытягивают из них «темную» чакру, основанную на негативных эмоциях. С другой стороны - это просто загробный мир, йоми, в котором примирившиеся сами с собой счастливчики просто влачат свое существование, пока не рассеется их чакра. Здесь не происходит суда над грешниками, но здесь нет и рая для праведников, как такового.

Есть, конечно, Чистый мир, Джодо — место воцарившегося ниншу. Место, где чакра и эмоции переплетаются и наступает взаимопонимание. Достигают этого мира души в том состоянии, в котором они при жизни были в максимально возможной гармонии с самими собой, были удовлетворены своим состоянием и рады ему. Поэтому Эдо Тенсей не всегда возвращает мертвецов в пике их прижизненной формы, бывает, что призванный явно стар, например, как это случалось с Хирузеном.

В Чистом мире можно понять всех, там духовная энергия душ переплетается по заповедям ниншу. Но вряд ли его можно назвать раем, так как люди там остаются людьми, даже пройдя очищение от негативного прижизненного наследия. Потому что до конца от него избавиться не удастся, пока оковы этого мира держат душу. Паскудная сторона Эдо Тенсей, кстати, в том еще заключается, что оно вновь возвращает все воспоминания, можно сказать, что запускает маховик кармы по новой.

Любопытно, кстати, как в Чистом мире уживались канонные Обито и Конан или Итачи и все остальные Учиха. Может, они поняли друг друга и простили, а, может, для них Джодо ничуть не лучше желудка Шинигами, в котором заключенные души противников должны провести вечность в сражении друг с другом? Правда, Курама и Минато в Шинигами успели подружиться за несколько лет. Так что, ответа я не знаю. И даже не потому что пока в Джодо нет ни Обито, ни Конан, да еще и история изменилась, так что Итачи и его клан остались целы. Нет, просто я не могу попасть в этот самый Джодо. Да и попасть туда сильно не стремлюсь, если честно, но любопытства ради мог бы заглянуть, конечно, узнать, как там все устроено изнутри. Так как пробыв некоторое время здесь, в этом загробном мире, я пришел к выводу, что каждый более-менее сильный демон способен создать себе свой мир, свое измерение, свой домен. Ту реперную точку, в которой можно закрепиться. Реки крови Оэчиноками, гниющие сады Цуджошин, желудок Шинигами, бездна Джашина. Или Чистый мир Рикудо.

Возможно, это просто мои домыслы, но есть у меня гипотеза, что весь загробный мир создан или частично благоустроен Ооцуцуки. Не понятно с какой целью, не понятно как. Но тот, кто, можно сказать, властвует над всем этим местом, Эмма или Мейфу но О, как-то связан с Риннеганом, а это глаза Ооцуцуки. Конспирология? Возможно. Но за время, проведенное здесь, в голову и не такое придет. Например, то, что Чистый мир создан Рикудо с целью борьбы против Ооцуцуки. Как его мать использовала людей, скармливая их Шинджу, так он собирает их души и чакру здесь. И может использовать ее, призывая души мертвых в мир живых.

Бесконечное Цукиёми Кагуи — загробный мир в мире живых, Джодо Хагоромо — мир живых в загробном мире. Если рассуждать в таком ключе, то это пространство имеет большую стратегическую ценность. Его нужно осваивать. И пусть я далеко не Рикудо Сеннин, но я все-таки Рюджин. У меня есть обязанности перед моими людьми.

Темная тушь ложилась знаками на выведенный контур каменной стелы перед нарисованным храмом. Из-под кисти вырастали строки пяти имен, пяти незыблемых правил, пяти добродетелей, пяти заповедей и пяти истин. Это основные законы Рюджинкё и жизненные правила учения.

— Таков наш договор, — оторвав кисть от полотна, произнес я. — Ваша вера, моя защита. Наша жертва. И путь к спасению.

Капли туши падали на камень, принесенный в этот мир из другого измерения, растекаясь лужей, пока кисть не истаяла так же, как и тушь. И то и другое было создано моей волей и не было материально. Да и сам я не материален. Мое тело лежит здесь, отдельно и даже все еще относительно живо. Труп Хакуджа Сеннина был достаточно велик, чтобы питаться им все это время, поддерживая функции материального организма. С питанием душевным было немного труднее, чтобы закончить картину, потребовалось много духовной энергии, но оно того стоило. Контрастные пейзажи, изящные животные, застывшие воды и облака. Я был не самым лучшим художником, но научился кое-чему, осваивая кеккей генкай Курама.

И сейчас оставался последний шаг.

Усевшись на голый камень, я опустил руки на появившийся передо мной кото. И покосился назад, на таящихся в тенях демонов. Полные серебряных слез глаза Хашихиме, пара кроваво-красных очей Оэчиноками и пятнадцать такого же цвета глаз Шутен-доджи, аморфное тело Умибодзу. Не знаю, что им от меня нужно, но эти создания, вроде, мирные и не причиняли мне вреда. И отгоняли от моего физического тела всяких падальщиков.

— Не знаю, что сейчас произойдет, так что будьте осторожны, — посоветовал я своим зрителям, прежде чем опустить пальцы на струны.

Бамбуковые плектры коснулись шелка струн, рождая в этом безвоздушном пространстве тонкий звук. Энергия в моем нематериальном теле шевельнулась, вплетаясь в мелодию и летя вперед. Она коснулась висящих в воздухе линий. Звон струн пробежал по нарисованным деревьям, превращаясь в шум ветра, шелест листьев и скрип ветвей. Рисунок ожил, наливаясь красками. Розовеющие бутоны слив распустились, и носа коснулся их аромат. Задрожали в воздухе крылья птиц и бабочек. Замершая в грациозном прыжке рыжая лисица взмывает над волнами трав, распугивая насекомых. Издали донесся рокот водопада, медленно плывущие в голубых небесах белые тучи открыли диск солнца, лучи которого упали на ярко-алые тории и терракотовую крышу храма и осветили вспыхнувшие золотом письмена на каменных стелах. Ударили о черепицу капли дождя, в воздухе вспыхнула многоцветная радуга. Воды рек перекатывались на камнях, волны моря бились о скалы, рассыпаясь брызгами и взбивая пену.