Невестка слепого барона (СИ) - Ром Полина - Страница 10

Я отрицательно помотала головой, и Лаура, с сожалением покосившись на остатки каши, рассказала.

По традиции, забирая невесту из монастыря, жених должен привезти тыквы в таком количестве, чтобы хватило на трапезу для всего монастыря. Тыквы в этом мире, как и в моем, полностью дозревают где-то в конце сентября. Однако жениху Лауры так не терпелось отвести ее под венец, что он по весне устроил на своем огороде что-то вроде мини-теплицы.

Парень вынул стекла из окон дома, временно заколотив их и с помощью этих стекол соорудив мини-парник, начал высаживать тыквы чуть не на месяц раньше, чем принято. Работал на огороде, конечно, батрак, но Пауль лично проверял свои посадки каждые два-три дня и следил, чтобы растения были вовремя политы и не испорчены жучками. Соответственно, и урожай он получил значительно раньше.

— Двенадцать здоровых тыкв привез! Сколь бы мать настоятельница ни кривилась, а деваться ей некуда! Сегодня на ужин суп из тыквы, а завтра я на воле!

— Я рада за тебя, Лаура. Хорошо, когда жених так любит…

— Ха! Думаешь, в такой уж великой любви дело?! Как матушка у него померла, дом вести некому стало. Служанку отец боится брать: эдак ведь она и про торговлю все знать будет, и вообще: лишние уши в доме. Конечно, еду можно и у торговцев на улице покупать готовую, а только не больно-то это выгодно, да и не так вкусно, как домашнее.

Иначе разве бы свекор-батюшка, позволили такой кусок огорода под тыквы занять?!

— Неужели ты одна полностью всю работу по дому будешь делать? – я уже давно поняла, что вести здесь хозяйство намного сложнее.

Нигде нет проточной воды. И тепло в доме, и готовка только на печи. Ручная стирка – физически очень тяжелый процесс. Если взвалить на одну женщину полное обеспечение по дому… это же она, как рабыня на плантациях, света белого не увидит!

— Ты за меня не бойся! – чуть мрачновато, но очень серьезно ответила Лаура. – Я себе больно-то на шею сесть не дам. Еще когда бумаги в храме подписывали, я батюшке-свекру так и сказала: «Прачка чтобы наемная была, а водой и дровами пусть работник занимается. А ежли не по нраву вам, в другом месте невестку ищите.». Не очень он доволен был, а все ж бумаги подписал при свидетелях. Они с Паулем, слышь-ка, еще одну лавку хотят открыть. А у меня приданое богатое.

— Ты молодец! Ты большая молодец, Лаура!

— Если ты сама о себе не побеспокоишься, Клэр, то никто за тебя не заступится, – Лаура говорила очень серьезно, глядя мне в глаза. – Ни матушка, ни батюшка твои на помощь не прибегут. Оно понятно, что тебе с баронессой труднее будет. Гадина она первостатейная, это всем ведомо. А только ежли ты все молча терпеть будешь…

Мы помолчали несколько минут. Потом приятельница вздохнула, как бы давая понять, что не верит в мои бойцовские качества и сожалеет о моей судьбе.

— Лаура, ты кашу-то доедай: она уже остыла совсем. Да и мне скоро на работу идти.

— А ты? Я то через пару дней сама при кухне буду, так голодной никогда не останусь.

— Все равно не лезет уже… кушай давай и беги. И дай Бог тебе счастья, дорогая моя.

На ужин действительно был тыквенный суп, заправленный пшеном, медом и редкими изюминками. На удивление, я съела его с большим удовольствием, с аппетитом заедая куском белого хлеба с маслом, который сегодня, не иначе, в честь праздничного ужина еще и полили свежим летним медом. Пожалуй, давным-давно я не ела с таким аппетитом. Однако вернувшийся аппетит – это было не все, что дала мне забавная история про тыквы.

Вечером после молитвы, дождавшись, когда сестра Брона начнет тихонько похрапывать, я села в кровати, поджала колени и первый раз за все время подумала: «А чего я боюсь? То, что я про семейку жениха знаю, так хуже уже не придумаешь. Сбежать я все равно не рискну: только вчера сестры болтали о том, что возле города опять купеческий обоз перебили. Это значит, что никакой защиты у меня не будет. Совсем не будет…

Но ведь существовать как мышь под веником и терпеть бесконечные гадости – не жизнь. Побои терпеть от мужа и свекрови? Голодом сидеть и на работе надрываться? А зачем? Зачем?! Спасибо все равно никто не скажет.

Лаура вон не скандалит попусту, но и не боится так, как я. Это потому, что у нее тыл прикрыт. Приданое ее -- это такая защита получается.

Мало я в первом мире натерпелась? То муж, как скотина последняя себя в конце брака вел, то на работе поедом жрать начали…

Чего я боялась-то? Послала бы мужа сразу, как нервы мотать начал, только собственное здоровье и средства сберегла бы. И работа… Неужели я бы с такой квалификацией работы не нашла? Откуда это вечное мое желание “тихо-мирно”?!

Зато здесь у меня нет рака, нет урода-соседа, нет начальства с работы. Живи да радуйся, а я опять голову в песок прячу! А я, может, здесь еще и ребенка смогу родить. Своего, родного…

Даже слушать-то рассказы эти про семейку тошно, а уж жить так… Ну, умерла я один раз. Совсем худо будет, можно и второй помереть, чем такое терпеть.

Пошли они все!.. Что они покойнице сделают, если я и отсюда “сбежать” надумаю? Похоронят не там, где положено? Этого, что ли, бояться нужно?!

Пропади все пропадом, а только я так жить не стану! Нет у них реальной власти надо мной! Ни у кого нет!

Помирать ведь не хочется...

Мне защита нужна, как Лауре. Может -- деньги, может -- какие-то законы местные. Смотреть надо, думать, учится. Не может быть, чтобы совсем уж все безнадежно!”. Первый раз за долгие дни монастырской жизни я спала спокойно. Пусть и снилась серая скучная муть, но ни в каком болоте я не тонула. А будить меня пришлось моей соседке: просыпаться я совсем не желала. Думаю, организм начал восстанавливаться. Но гораздо важнее было то, что восстанавливаться начало желание нормально жить.

Утром, во время молитвы, слова которой я знала уже наизусть, заметила забавную вещь: когда я отключаюсь от происходящего в часовне, мое тело выполняет все ритуалы совершенно самостоятельно. Похоже, настоящая Клэр молилась достаточно часто, чтобы сейчас эти движения я могла делать автоматически через положенные промежутки времени.

Бу-бу-бу – монашка читает утреннюю молитву – автоматически крещусь правой рукой практически синхронно со всеми – бу-бу-бу … – заученный текст звучит достаточно ритмично – бью земной поклон, привычно, не касаясь лбом пола.

Мыслями я была достаточно далеко отсюда, и хотя принятое вечером решение казалось мне абсолютно верным, но все равно было немножко страшновато. Сегодняшний день в швейной мастерской дался мне значительно легче. Я перестала сидеть, опустив глаза и боясь вставить хоть слово. Перестала делать вид, что не слышу гадостей, которым с таким удовольствием обменивались сестры.

Зато вспомнила вычитанный где-то совет: «Если вы хотите, чтобы ваш собеседник почувствовал себя неловко, посмотрите ему в глаза. Наметьте точку в центре его лба и не отводите от нее взгляда. Вашему собеседнику будет казаться, что он попал в ситуацию, когда на него смотрят, но не видят. Это заставит человека нервничать.». Такой прием я и опробовала на сестре Хелме. Когда она, по обыкновению, начала беседу с сестрой Гризелдой, на Хелму я и уставилась.

Сперва по губам монашки змеилась мерзкая улыбочка: она явно ждала моей реакции и потому постоянно поглядывала на меня. Потом, очевидно, уловив что-то непривычное в моем взгляде, она попыталась меня «пересмотреть». Примерно так, как дети играют в «гляделки»: кто первый моргнет, тот и проиграл. Вот когда она сосредоточилась на моих глазах, тут-то окончательно и почувствовала что-то неладное. Вроде бы я и смотрю ей в лицо, а только взгляд не такой, как должен быть. Как будто никакой сестры Хелмы вовсе не существует, и рассматриваю я стену, а не монашку.

Затем тетка попробовала сделать вид, что ей наплевать на мои взгляды. Вот только оказалось, что не так уж и наплевать: она явно чувствовал себя неудобно. Я же, равномерно взмахивая иголкой, продолжала сидеть с каменным лицом.