Невестка слепого барона (СИ) - Ром Полина - Страница 11

— Ишь ты! Чего вылупилась? – не выдержала монашка.

Вот теперь я глянула ей прямо в глаза и с улыбкой ответила:

— Я и вовсе на вас не смотрю, сестра Хелма. В вас же нет ничего интересного. Зачем мне смотреть?

— Хватит тебе, Хелма! Прекрати девчонку донимать, не то я матери настоятельнице пожалуюсь, -- вмешалась сестра Рания. – Никакого же покою от твоего змеиного языка нет. То ты про господина барона всякие страсти рассказываешь, которые вовсе не твоего ума, то к девице вяжешься почем зря. А ведь она по осени в баронскую семью войдет!

— Да хоть и в баронскую семью, а хужей служанки там будет! – торжествующе подгавкнула сестра Гризелда.

Сестра Рания хлопнула сухонькой ладошкой по столу и ответила:

— Служанкой там или не служанкой – не вашего ума дело! Только Господь может порешить, кому и что предназначено! А ежли не замолчите, лично попрошу матушку настоятельницу на конюшню вас отправить.

Не знаю, почувствовали ли тетки мое внутреннее настроение, мое желание оказать сопротивление, или действительно их разговоры надоели всем, в том числе и сестре Ранни, однако эта маленькая победа доставила мне большое удовольствие. Весь остаток дня я шила, не всегда вспоминая о том, что улыбку с лица нужно убрать. Обе злоязыкие бабки косились на меня, но пока свои гадости держали при себе.

Сегодня я осмелела настолько, что у сестры Агнии, которая приносила мне с кухни обед, спросила:

— Сестра, а матушка настоятельница не заругается, что вы меня до сих пор отдельно кормите?

— Зачем бы ей ругаться? Это же она сама так и повелела, – с удивлением ответила мне Агния.

— Странно. Я вроде бы и в обморок больше не падаю, и здоровье поправилось уже: все шишки и царапины прошли. – говорила я как бы и не сестре Агнии, а просто в воздух, не показывая, насколько меня интересует ответ.

— Так ведь ты, Клэр, когда под ноги то баронету бухнулась, он матушке того… выговорил... Заявил, что вклад внес, как положено, а ты неделя от недели все тощее и тощее. Конечно, в монастыре матушка сама все решает, но и с баронетом ссориться ей не с руки. А ему, понятное дело, молодуха покрепче нужна.

«Получается что меня откармливают, как рождественского поросенка.», – про себя хмыкнула я.

Днем раньше такая мысль, пожалуй, вызвала бы у меня огорчение, а может быть, и слезы. Сейчас же она меня поразила своей нелепостью. После ночных размышлений, после того, как я приняла решение не помирать раньше времени, а хотя бы попробовать сопротивляться, такое сравнение показалось даже забавным. Тем более, что очень кстати я вспомнила выражение «подложить свинью».

«Похоже, я просто вынуждена буду стать той самой свиньей! Нельзя же разочаровывать семью жениха!». На самом деле я бравировала. И страшно мне было по-прежнему. Однако я старалась выгнать из головы любые пораженческие мысли. Пусть даже и такими нелепыми шуточками. Все лучше, чем терпеливо дожидаться, пока меня плетью начнут воспитывать.

Последнее время я ела довольно плохо, оставляя в миске больше половины каши. Да еще, похоже, сегодняшним разговором несколько встревожила сестру Агнию. Во всяком случае, перед вечерней молитвой меня вызвали к преподобной матери.

Сестра Ренилда, которую все считали помощницей преподобной матери, лично зашла за мной в мастерскую. Принимала меня настоятельница в своей личной келье. Я, признаться, знатно обалдела оттого, как удобно устроилась дамочка.

Одна кровать со взбитой периной и роскошным атласным одеялом чего стоила! Конечно, на мой взгляд, все это смотрелось этаким сельским гламуром: и широкий кружевной подзор у кровати, и огромная кружевная же скатерть, покрывающая стол, и не слишком удобные стулья которые, тем не менее, блистали свежей позолотой по узорчатой резьбе. У нее даже висели бархатные шторы! Да и толстенный ковер с нежно-голубыми розами по бордовому полю стоит, я думаю, целое состояние.

Только сейчас я обратила внимание на то, что ряса матушки хоть и похожа покроем на все остальные, но сшита явно не их такого дерюжного материала, как рясы других сестер. Натуральный шелк ложился мягкими и красивыми складками и служил прекрасной подложкой для ее наперсного креста.

Настоятельница сидела у стола, попивая чай из расписной фарфоровой чашечки. Мне сесть никто не предложил, да я и побаивалась ее, чувствуя гадючий характер, потому молча стояла в дверях и смотрела в пол.

— С кухни доложили, что ты очень плохо ешь.

Поскольку никакого вопроса задано не было, то я продолжила смотреть в пол и молчать.

— Ты оглохла?

— Нет, я вас хорошо слышу, только ведь вы, мать настоятельница, ничего спрашивать не изволили.

— Почему ты оставляешь еду в миске? – если она и испытывала раздражение, то скрывала его мастерски: голос был абсолютно ровный и безэмоциональный.

— У меня нет аппетита. Я совсем не бываю на свежем воздухе, госпожа настоятельница. Я и дома, когда болела, ела плохо.

Пауза была долгой. Возможно, она ждала, что я скажу что-то еще или, может быть, попрошусь на прогулку. А я по-прежнему стояла, наклонив голову. Смотрела в пол и испытывала странное удовольствие, почти злорадство оттого, что эта старуха не может меня разгадать. Она никогда не узнает, что я не настоящая Клэр. Получается, я все-таки сумела ее хоть в чем-то обхитрить!

Вроде бы умом я и понимала, что это ненастоящая победа. Но даже эти крошечные капельки подбадривали меня и как бы указывали мне путь: где-то хитростью и обманом, где-то знаниями, которые у меня остались от прошлой жизни, а где-то, возможно, придется научиться чему-то новому. Меня всё ещё пугал это малопонятный мир, но, по крайней мере, у меня появилась маленькая вера в то, что я, возможно, справлюсь.

— Завтра с утра сестры поедут в город, повезут хлеб на продажу. Отправишься с ними помогать. Поняла?

— Я все поняла, госпожа.

— Ступай.

О том, что монастырь торгует в городе хлебом, я уже слышала. Но как-то вот не обратила внимания на этот факт. Типа: «торгуют и торгуют, что здесь такого?».

Ворочаясь вечером на жесткой коечке, я думала о том, что посмотреть такой цех будет любопытно. Все же хлебным технологом я проработала много лет, пережила два полноценных переоборудования цеха и прекрасно знала, что и как должно идти. Так что мне, пожалуй, будет даже любопытно взглянуть на их работу.

Задолго до молитвы, а мне показалось, что даже еще до полуночи, за мной пришла незнакомая сестра.

— Тс-с-с! – она склонилась надо мной, держа в руке маленький огарок свечи. – Не шуми, соседку разбудишь. Собирайся, пора уже, – шепотом проговорила женщина.

Здание хлебопекарного цеха, или мастерской, как его здесь называли, стояло вплотную к каменной ограде. Довольно далеко от жилых помещений. При свете луны мы пересекли задний монастырский двор. Когда скрипнула дверь, меня охватил такой знакомый, родной и привычный, но уже слегка забывающийся запах. В нем сплетались кисловатые нотки дрожжей, стойкий запах черного хлеба, свежей сдобной выпечки, немного ванили и мучной пыли.

Сестра, которая меня разбудила, разговаривать начала только в помещении цеха:

— Меня сестрой Анной кличут. Вот смотри и научайся: вот тут закваска. Сейчас мы две трети отберем. А туда добавим муки, и как новый хлеб понадобится, у нас опять ее достаточно будет.

В цехе кроме нас было еще несколько человек. Само помещение было устроено почти правильно. Слева была клетушка, где я увидела два разных сита. Одно стационарное, крепящееся к массивной деревянной конструкции. Покачивая такое сито, можно было сразу просеивать довольно большое количество муки. Она аккуратно ссыпалась в нижний короб. Второе сито было самым обыкновенным и отличалось от привычных кухонных только формой. Оно было квадратным и достаточно маленьким, чтобы можно было потрясти просто в руке.

Зашли мы с улицы явно в ту комнату, где происходил замес теста: на больших устойчивых столах находились крупные емкости, где и будет подходить опара. Разумеется, термостатная камера отсутствовала. Это и понятно: нет здесь у них возможностей строго поддерживать заданную температуру. А в правую сторону от меня располагалось большое помещение с довольно длинной печью.