Волаглион. Мой господин. Том 1 (СИ) - Баунт Софи - Страница 25

Не сопротивляется… Любопытно.

Гладя большим пальцем ее алые губы, засматриваюсь на то, как девушка целует мое запястье, ощущаю приступ блаженства. Маленькая рыжая птичка. Удивительно прекрасна. Так хороша...

Очнись! Абстрагируйся! Нельзя!

Безумное вожделение рвет изнутри, требует кинуться в сладчайшие грезы и утонуть в морской пучине сапфировых глаз — стать очередным кораблем, затонувшим из-за бессилия сопротивляться греху прелюбодеяния. Не помню, чтобы встречал настолько красивой девушки. И сексуальной... В штанах все напряженно, отзывается, умоляет — несмотря на страшную истину.

Одна возможность…. Один шанс. Нельзя упустить.

Ведьма отвлекается — момент истины! — и я хватаю шкатулку с полки. Размахиваюсь.

Удар.

Девушка без сознания. Рыжие волосы растекаются по светлому полу лучами закатного солнца. Я целую ее в лоб, кладу на кровать — ладони в крови, — укрываю одеялом.

Нет, мне не стыдно. Это было необходимо.

Сегодня я здесь, чтобы убить его, мое тело и душу — никто не получит.

Ставки предрешены. Либо я. Либо он.

Выбегаю в коридор, несусь, с грохотом сбивая часть мебели на пути. Добираюсь до выхода во двор. Книга в саду. Я должен добыть ее. Она ключ. Ответ. Спасение!

Дождь омывает лицо. Мимолетом я замечаю свое отражение в луже: соломенные волосы растрепаны, а голубые глаза раздуты от паники. Да, сердце гудит и прыгает в груди, словно оно улей с роем бешеных пчел, рвущихся наружу.

Спокойно… Я должен держаться…

Ради моей семьи!

Ради сына…

Громкие всплески сопровождают бег к беседке: я тараню ботинками лужи. С крыши ниспадают звонкие ливневые потоки; ныряя сквозь водяную завесу на входе в беседку, я вижу заветную книгу. Шелест багровых страниц на ветру.

Листаю... Ну же! Страница триста три… быстрее!

Трясущимися пальцами перелистываю страницу за страницей, умоляю бога дать мне хоть минуту. В ответ — грозовые раскаты. Вода льется с локтей, но книга отталкивает влагу.

Я добираюсь до надписи с моим спасением. Улыбаюсь (мысленно). Мир кружится. Ноги подкашиваются. Невыносимо режущая боль. Не успеваю даже заорать!

Из груди показывается острие — прямо в районе сердца. Кровь течет по мокрой фиолетовой рубашке…

Опоздал.

Последний раз поворачиваю голову и вижу лицо убийцы.

Голубые глаза... глаза моего предка...

***

Я подскакиваю на кровати и падаю на пол, путаюсь в одеяле.

Черт!

Руки трясутся. Одеяло противно липнет к потному телу. Опять этот сон? Третий раз за неделю, сколько можно? Я бьюсь затылком об пол, чтобы окончательно проснуться и перестать дергаться, точно эпилептик.

Боль заливает глаза, заполняет голову и перезагружает мысли. Я выдыхаю.

Помогло.

Ночной кошмар расплывается и уползает в подворотню мозга, отвечающую за бредовые сновидения. Очень оно мне надо — видеть этот дом и во сне!

Побурчав минуту — прям вредный старикашка, — я поднимаюсь, яростно пинаю одеяло и спускаюсь на кухню. Забываю надеть кофту. Может, голым ходить? Будто кому-то есть дело до моего внешнего вида!

Стесняться нечего. На пузе даже кубики просвечиваются. Вроде бы...

— Хоть бы штаны в стирку закинул, — слышу холодный голос Инги у окна. Она поливает бегонии. — Сколько ты ходишь в этой бомжатской ветоши? Несколько месяцев, что здесь живешь?

Невеста откладывает лейку, подставляет табуретку к кухонным шкафам и достает коробку со столовыми приборами. Звенит вилками, усердно натирая заляпанное серебро замшевой тряпицей.

С тех пор как Инга акклиматизировалась в доме, она нещадно хозяйничает по вопросам уборки. Ее это успокаивает. Как наркоман получает удовольствие от сокрытия проблем под завесой галлюцинаций, так и моя Инга расслабляется, смывая грязь, отрешается от мира за процессом чистки.

— Спешу напомнить, что я не живу, а брожу не упокоенным трупом. Как и ты, милая.

Рон хмуро косится, но продолжает кидать мух на зажиточную паутину Жоржика.

— Поэтому ты решил зарасти плесенью? — журит Инга принюхиваясь. Вдруг воняю? Она будет счастлива унизить меня и этим.

Беру с корзины на столе шоколадный маффин. Откусываю, поворачиваюсь к Рону и давлюсь. Еще бы не подавиться! Я хотел перевести на него стрелки неряшливости, на того человека, который ходит, как привокзальный алкаш. Но… не ходит, а — ходил.

Раньше на нем можно было увидеть только майку, заляпанную жиром. И порванные тре́ники. Сейчас он вполне прилично одет: джинсы и красная футболка с изображением Парижа.

Инга любит Францию. Рон так угодить ей хочет? Уму непостижимо!

— Ини права, — острый возглас Илария, читающего книгу Зигмунда Фрейда. Парень сидит в махровом халате с полотенцем на голове и бултыхает бокал с вином. — Я услышал запах твоих штанов, когда ты еще с лестницы спускался. В сочетании с моим Шато Лагранж — это оскорбление. — Он мечтательно закатывает глаза, — Ах, увидел футболку Ронни и вспомнил прошлое. Как гулял по светлым улицам Парижа. М-м-м, божественные моменты. Днем — модные показы. Вечером — потрясающее вино. Элегантный аромат с нотами шоколада, вишни и обжаренных орехов. На языке бархатистый вкус. Глаза радует вид Эйфелевой башни, сверкающей во тьме. Magnifique! Русалки в душе поют!

Начинается...

Поллитра алкоголя и Иларий начинает восхвалять изыски прошлой жизни.

Бросаю надкусанный маффин в корзину и прислоняюсь лбом к промозглому окну. Если спор с Ингой не прекратить вовремя, он затянется до ледникового периода. Побрюзжать на меня — последняя оставшаяся радость для нее.

Однако тешить эго невесты я не намерен.

Двор запорошило мелким снегом. Сквозь тонкий слой облаков поблескивает солнце, рождает мерцание на зефирном полотне, будто некая расфуфыренная особа растеряла груды бриллиантов. Хочется выйти. Прыгнуть в сугроб. Потушить горящие мозги. Вспомнить те несколько раз из детства, ничтожные несколько раз, когда я умудрялся выпорхнуть из клетки, сооруженной собственным отцом, и почувствовать себя живым человеком. Попробовать вкус пушистой замерзшей воды, услышать треск льда под ботинками и шелест фейерверка над головой, налепить пухлых снежков. Пусть мне и удавалось лишь тихонько постоять в сторонке, совсем одному, в колющем душу уединении… но эти моменты помогли сохранить рассудок, помогли не пойти по стопам чокнутого отца.

Дымка ушедших дней растворяется. Я возвращаюсь в реальность.

— Даже смерть не способна тебя образумить, — продолжает корить Инга, убирая столовый набор обратно на полку. — Ты абсолютно не замечал, сколько я делала для тебя. Гнался за межгалактическими достижениями, а сам не мог за собственным домом уследить. Ты в курсе, что до моего появления жил, как в помойке?

— Ах-х-х, — Иларий томно вздыхает на фоне женского скулежа, — а как же прекрасно было в объятьях дождливого Лондона…

— Столько времени провел здесь, — повторяет Инга. — И ни капли не изменился! Ничего так и не понял!

Ударив ногой по батарее, я разворачиваюсь и неожиданно грубо гаркаю:

— Ты права! Не изменился. Как и ты. Так вот возьми и постирай мне штаны. Будто от тебя еще какой-то толк может быть!

Хватаюсь за правое ухо: в нем разгорается тупая боль, ибо Инга кинула в меня толстенной книгой Илария, а затем — убежала наверх. Ей-богу, обиженный ребенок. Вот теперь я ее узнаю́.

Истеричка!

Рон темнеет лицом, но молчит.

Пока я делаю капучино, Иларий пересекает комнату и подбирает источник своего утреннего удовольствия в бордовой обложке. Нет, правда. Книги и гитара — извечные спутники парня. После бокала вина — еще и пустая трепотня о путешествиях по Европе.

Наш смазливый Златовласик учился на дизайнера, более того, в двадцать лет он уже создавал собственные коллекции и практиковался за границей. Настоящий талант. Скучает по пестрым костюмам. Я бы тоже скучал. К сожалению, мой бизнес пролегал через строительную нишу. По чему скучать? По укладке камней? Или по наливным полам?

— Раз уж заговорили о бытовых обязанностях, кто обед сегодня готовит?