Герцогиня и султан - Галан Жюли - Страница 22

• Предыдущая
• 22/63
• Следующая

Песчаная буря продолжалась до обеда. Наконец ветер утих, оставив на память слой песка на всех предметах., Жаккетта сняла покрывало, вытрясла песок из волос, выплюнула песчинки и пошла пытать Абдуллу насчет прошедшей ночи.

– Нет, ну ты скажи… – канючила она ему в спину. – Я ведь все равно не отстану.

– Хабль аль-Лулу! – мягко, но решительно отказывался что-либо рассказывать нубиец, который в одном из складов сам проверял тюки с оружием, не доверяя это дело никому. – Если женщина будет совать свой нос в мужские дела, носу недолго быть целым и красивым. Зачем тебе много знать? Будешь грустной, расстроишь сердце господина. Иди лучше на крышу, отдохни. Или, хочешь, я дам тебе охрану, и ты сходишь в баню?

«Сам иди в баню», – подумала Жаккетта и решила встать на путь шантажа.

Не менее мягко, чем Абдулла, она сказала:

– Я пойду в баню. Попозже. Когда ты мне расскажешь. А то буду вся в песке, и господин сотрет себе кое-что до крови. Он ведь такой горячий…

Нервы у Абдуллы были крепкими, и он не устрашился картины окровавленного в некоторых местах господина.

– Ты маленькая, но вредная и упрямая, как ослик! – фыркнул он. – Я предупрежу господина, чтобы он сначала взял тебя за ноги, перевернул и хорошо потряс. Тогда весь песок высыплется и господину не надо боятся стереть себя в кровь.

Шантаж сорвался. Пришлось вернуться к прежней тактике.

– Ну скажи-и, Абдулла! – заныла еще жалобней Жаккетта. – Я все равно есть – пить не смогу, пока не узнаю. Господин же меня не выгнал, значит, он не против, чтобы я знала. Ну, Абдулла!…

– Ты липкая, как смола! – сдался, наконец, нубиец. – Что ты хочешь знать?

– Что такое закат? – сразу повеселела Жаккетта. – Что такое бану абд аль – вад? Кто такой Ягрморасан? Это он убил отца шейха?

Эти сведения не были, по-видимому, секретными, поэтому Абдулла, облегченно вздохнув, начал отвечать.

– Закат, Нитка Вредности, это налог. Его установил по воле Аллаха пророк Мухаммед, да славится имя его, и записал в Коране. Закат платят все свободные взрослые люди. Он идет в пользу бедных, находящихся в плену у неверных, путешественников, воинов. С поля, финиковой рощи и виноградника берется десятая часть. Если землю надо поливать – двадцатая часть. Ты довольна?

– Довольна! – кивнула Жаккетта. – Только я все равно Нитка Жемчуга! Что такое бану абд аль-вад?

– Это не что такое, а кто такой, – поправил Абдулла. – Это одно из племен зената. Из этого племени был основатель династии Зайяниды, великий Ягрморасан ибн Зайян. Он жил двести лет назад. Это был умный полководец. Он воевал с Маринидами – это другая династия. Был на стороне Альмохадов – это тоже династия. Это там, за Ифрикией. Ягрморасан сделал столицей своей страны город Тлемсен. Он много воевал с Маринидами. Ты хочешь знать, кто это?

Жаккетта упрямо кивнула.

Абдулла хитро прищурился и начал рассказывать:

– Мариниды – это правители из племени бану марин. Тоже зената. С Ягрморасаном сражался маринид Сиджильмасу. Он вообще много воевал, ходил с войском даже в Испанские Земли. Это тоже было двести лет назад. А хочешь знать, кто такие Альмохады?

– Тоже династия из племени? – безнадежным голосом спросила Жаккетта.

– Ты угадала. Только не из племени; Из многих племен. Они боролись за веру в единого Аллаха. Племена против Альморавидов вел Ибн Тумарта. (У Жаккетты от новой династии выступил на висках холодный пот.) Он победил, и соратник Ибн Тумарта, когда тот умер, принял титул халифа, сделал из страны халифат. Ибн Тумарта был тоже великий человек. Его люди три года скрывали смерть своего вождя, чтобы воины не, пали духом. Тебе сказать, кто такие Альморавиды?

Жаккетта отчаянно замотала головой. У нее спутались в голове все эти бесконечные воюющие друг с другом Зайяниды, Мариниды, Альмохады и прочие. «Еще где-то рядом и Хафсиды крутятся…» – вспомнила она предыдущий рассказ Абдуллы. Все понятно, что ничего не понятно. «Что-то Абдулла уж слишком охотно пустился описывать события, которые черте когда и черте где произошли… Нашел дурочку!»

– Ты мне зубы не заговаривай! – мрачно сказала Жаккетта. – Я тоже кое-что соображаю. Раз это было давным – давно и содеем далеко, за другой страной, какое отношение имеют все эти Мариниды и Альмохады к смерти отца шейха Али?

Абдулла вздохнул.

– Побережье длинное – пустыня нет! – непонятно сказал он. – Здесь, около города, земля называется Триполитания. На юге – земля Феццан. Оазисы отца шейха были в Западном Феццане. Там есть и зената, и бану аль-вади. В пустыне нет границ. Власть меняется и меняется – оазис стоит. Оазис – узелок жизни. Теперь многие оазисы отошли от власти шейха Али. Надо возвращать.

– А почему… – начала было опять Жаккетта. Но Абдулла молитвенно протянул к ней руки.

– Хабль аль-Лулу, иди в баню! – попросил он.

И Жаккетта пошла в баню. Баня ее потрясла до глубины души. Расположенная в центре, не так далеко от мечети ан – Нага, она куда больше походила на дворец из сказки, чем на помещение, где моются. А уж дом шейха по сравнению с ней казалась скопищем убогих лачуг. Там был даже фонтан!

В бане Жаккетту намыли, размяли, умастили розовым маслом, напоили шербетом и накормили сластями.

И чистая, умиротворенная Жаккетта решила, что, будь она на месте Господа Бога, она бы сделала рай в виде восточных бань. Жалко, что он сам до этого не додумался!

А чуть попозже в голову Жаккетты закралась и вовсе крамольная мысль: а вдруг и правда часто мыться не так уж вредно для здоровья?

Жанне было плохо. Страдали и тело и душа. Отравление не прошло бесследно, и теперь частенько болел желудок, тупо, ноюще, неотвязно. Но куда сильнее всех телесных мук были терзания души.

Жанна с отвращением просыпалась утром: начинался еще один бессмысленный день. Утоптанный унылый двор, одинокое дерево. Синий и красный. Небо и глина. Эта картина была уже просто выжжена у нее в голове.

Жанна опускала ресницы, но утоптанный двор, одинокое дерево, небо над красной глиняной стеной – все стояли перед глазами. Жанна Молилась, но молитва не успокаивала душу. Да и не верилось, что слова мольбы достигают ушей тех, к кому она была обращена. Здесь царил другой Бог, и знамена его были зеленого цвета.

Мысли о смерти, легкой и безболезненной, стали приходить в голову Жанны. Так хотелось полного покоя. Безмятежного. Она была никому не нужна. Не обижали, но и не замечали. Вычеркнули из мира. Французская принцесса…

Даже в доме у Бибигюль кипела жизнь. И хотелось бороться, что-то делать, строить планы на будущее. А здесь все одно и то же: утоптанный двор, одинокое дерево, небо и глина.

Единственной ниточкой, удерживающей сердце от падения в беспросветную бездну, были воспоминания о Марине. Только ими жила Жанна. Воспоминаниями и упорной надеждой.

«Аромат его черных волос, когда он склоняется над моим лицом. Кудри падают вниз и касаются щек. Щекотно…

Какие теплые руки… А вены – как шнуры. Хоть это и кажется многим придворным неженкам некрасивым. Глупые – значит, их кавалеры не держали в руках ни меча, ни копья. А какие длинные пальцы…

Ну какой же он большой… Хочется просто прижаться к нему… Прижаться и замереть. И чувствовать, как его тепло перетекает в тебя. И ничего больше не надо. Ничего…»

Утоптанный двор, одинокое дерево. Красный и синий. Небо и глина.

В усадьбе царила деловая суматоха. Шейх решил выехать поохотится в припустынные земли, и все дружно кинулись собираться.

Хабль аль-Лулу, конечно, удостоилась чести быть взятой в поход. Остальные наложницы остались в усадьбе.

Как уже давно заметила Жаккетта, и женщины, и усадьба в Триполи были нужны шейху только для дела, для политики. Но никак не для души. Душа его осталась в Сахаре, Там был и его настоящий дом, и жены (если они, конечно, были).

Перед выездом из усадьбы все мужчины встали в неровную линию, лицом к Мекке. Шейх прочитал молитву, прося у Аллаха удачной поездки.

• Предыдущая
• 22/63
• Следующая