Выбери любимый жанр

Прекрасный новый мир - Злотников Роман Валерьевич - Страница 24


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

24

Грон понимающе кивнул. Все понятно. Владетели могут сколько угодно собачиться между собой, но против любого покушения на саму их власть, на их права карать и миловать выступают единым фронтом. И это держало этот мир в его неизменности куда более крепко, чем самая великая и могучая магия. Когда правящие слои четко осознают свои общие интересы и готовы отстаивать их жестко, при возникновении малейшей угрозы забывая раздраи и выступая как единое целое, – никакие революции невозможны априори. Ведь Ленин не зря записал в качестве одного из главных признаков революционной ситуации положение – «верхи не могут». Причем революции случаются, когда, как правило, верхи не могут уже давно, потому что, только когда верхи уже давно это самое «не могут», появляется вторая половина этой формулы – «низы не хотят». А здесь пока с этим все было в порядке…

– И как же ты жил все эти годы?

Батилей пожал плечами.

– Когда Пург выздоровел, мы, как и планировал отец, добрались до побережья, но поплыли не на восток, во Владение Ганиада, а на юг, во Владение Икурума и дальше. Там нанялись в Цветной отряд и пять лет воевали во славу императора Негледа. А затем и в других местах. Там, на юге, Владения куда больше здешних, а сами Владетели, похоже, намного более уверенны в собственных силах. Так что там приграничные провинции отнюдь не островки спокойствия. И войны довольно часты. В общем, было чем заняться. Но там чужаку не подняться никак. Даже если ты разбогатеешь или получишь дворянский титул – все равно останешься в глазах местных ниже самого последнего нищего на припортовом базаре…

Грон кивнул. Такая национальная замкнутость на Земле тоже была весьма характерна. И очень часто становилась причиной крушения множества могучих держав, элита которых, лишенная прилива свежей крови и пребывавшая в иллюзии собственной исключительности, определяемой лишь родословной, постепенно вырождалась. Из тех, кто держит страну на своих плечах и с обнаженными шпагами в руках впереди строя пикинеров либо, стоя на качающихся палубах боевых и торговых кораблей, ведет ее за собой, вперед, к новым вершинам, представители этой элиты превращались в обузу и гири для своей страны и народа. Доступность социальных лифтов для тех, кто хочет и, главное, способен стать элитой, – ключевой вопрос эффективности любого государства. Впрочем, особенно облегчать тоже не следует. Фраза «Помогайте талантам, бездарности сами пробьются» применима только в очень узкой области, скорее относящейся не к элите, а чаще всего к элитным сервисным функциям типа музыки или изобразительного искусства. Да и там она тоже частный случай. Ибо для истинной элиты одной из самых ключевых является компетенция воли. И если ты, будь хоть трижды талантлив, не способен реализовать свой талант, не способен убедить (ну или заставить) людей встать за тобой, действовать вместе с тобой так, как именно тебе кажется верным и нужным, – никакого отношения к элите ты не имеешь.

Излишняя доступность вообще ничуть не менее, а возможно, и более вредна, чем излишняя закрытость. Даже если речь идет не об элите. Вон европейцы провозгласили у себя торжество гуманизма и общечеловеческих ценностей – и постепенно перестают быть Европой. Ибо молодые эмигранты из стран, имеющих совершенно другую культурную парадигму, либо потомки таковых, уже родившиеся во Франции, Бельгии или Германии, но выросшие в замкнутом культурном гетто, которых становится все больше и больше, решили не прилагать усилия, становясь европейцами, а, напротив, переделать Европу под себя. Нагнуть ее. И разве вина за это лежит только на них? Им, пусть и из самых гуманных, самых высоких соображений, дали возможность жить в Европе, не становясь европейцами – датчанами, итальянцами, немцами, голландцами. Пусть иного – арабского, тюркского, азиатского происхождения, причем осознающими ценность своих истоков, но именно европейцами. То есть не поставили в условия, когда необходимо заставить себя измениться, чтобы получить право на важную для них возможность жить здесь и чувствовать себя полноправными гражданами. Вот теперь и пожинают плоды…

– Поэтому мы вернулись, – закончил Батилей.

Некоторое время они сидели молча, глядя на огонь. Если бы Грон был Соболом, тем самым пятнадцатилетним юношей, каким он виделся окружающим, то, скорее всего, сейчас бы его охватило возмущение. И горячность. Он возмутился бы жестокостью и подлостью Владетеля, заодно осудив и вероломного Батилея, столь жесткими словами, по существу, предавшего свою любовь. Ведь Аздея погибла, убитая жестоким Владетелем, а потому в глазах порывистой и горячей юности была априори невиновна. И даже героична. Ведь она отдала жизнь за любовь, а Батилей выжил. И потому совершенно точно был виновен более погибшей… Но он был Гроном. И хорошо знал людей. Поэтому он ни на мгновение не усомнился в правдивости рассказа Батилея. И в том, что тот давно осудил себя за то, что совершил. Причем сильнее, чем осудил бы его любой, даже самый суровый суд. А потому Батилей имел право на прощение. Тем более что он, Грон, не судья ему.

– И что ты думаешь делать теперь? – тихо спросил Грон спустя некоторое время.

Батилей пожал плечами:

– Просто жить. А что я могу?

Грон понимающе кивнул. А затем задумался о том, что сделал бы в этом случае он. Просто жил бы? Да нет, вряд ли. Однако и бросаться очертя голову в героическую, но безнадежную схватку не стал бы. Ведь, и теперь он знал это совершенно точно, выступая против одного Владетеля, ты выступаешь против всего устоявшегося миропорядка. Смерть – или еще какой-то заметный ущерб – даже одного из них, если это стало бы делом рук обычного человека, нанесла бы такой сильный удар по всему мирозданию, каковым оно выглядело в представлении здешних людей, что ни один из остальных Владетелей не смог бы остаться безучастным. Что однозначно сделало бы всех без исключения Владетелей этого мира врагами смельчака. А это означало схватку, на фоне которой война с Орденом покажется детской забавой. Так что ему пришлось бы изрядно поломать голову и много потрудиться, прежде чем он перешел бы к действию. Ибо изменять мир (а о другом исходе в этом случае вопроса не стояло), не имея возможности или хотя бы сколь-нибудь реального шанса на успех – прерогатива неудачников либо глупых романтичных юнцов. А он был мудрым стариком. Дважды. И такой глупости от него было не дождаться. Недаром, приняв решение противостоять Ордену, он был вынужден взвалить на себя задачу создания Корпуса и с его помощью, используя его не столько как военную силу, а как инструмент переформатирования сознания людей, сначала изменить здоровенный кусок того мира, создав одновременно и свою опорную базу, и образец мира будущего, мира без Ордена. То есть то, что можно было предъявить людям в ответ на их иногда прямой, а часто даже не высказанный, но непременный вопрос: «А как оно будет там, в новом, но чужом и непривычном мире?» А здесь никакой Корпус не помог бы. Впрочем, это совершенно не его забота…

24
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело