Под кожей - Летова Мария - Страница 7

Я сказала ей, что понятия не имею, где он находится…

Может быть, трахает ту студентку, а может быть, уже другую.

Впервые в жизни мне не хочется быть хорошей девочкой. У моего характера есть темные стороны, пусть рядом с Балашовым я и научилась держать их в узде, они есть. Вспыльчивость, капризность…

Все то, что пришлось оставить в прошлом после того, как в моем паспорте появился проклятый штамп.

Именно вспыльчивостью я пугаю Ильдара, когда, войдя в свою кофейню, с раздражением спрашиваю:

– Что это такое?

Парень тушуется, словно моя претензия адресована именно ему. Мне мгновенно становится стыдно, и я пытаюсь смягчить взгляд, пока жду ответа.

– Сегодня утром принесли, – объясняет он. – Я вам звонил, но вы трубку не брали…

Сложив на стул свои вещи, я киваю, глядя на громадную корзину с цветами по центру стола.

В ней, кажется, не меньше пятидесяти красных роз, но во всем этом великолепии взгляд цепляется лишь за конверт с запиской.

Я смотрю на бумажный прямоугольник, разрываясь между желанием затолкать этот «подарок» Балашову в задницу и тем, чтобы растерзать каждый цветок голыми руками. Мешает только слабость в теле, которая лишь сегодня утром начала отступать.

Выдернув записку, я три раза ее читаю, но даже с третьего раза до меня доходит с трудом.

«Очень хотел бы вручить вам эти цветы лично, но мне воспрещен вход. Может, надежда есть? Как насчет встречи на нейтральной территории?»

Ниже четкими, ясно читаемыми цифрами написан номер телефона, на который я пялюсь с подозрением.

В голове слова сливаются с картинами воспоминаний, и через минуту я понимаю, чей это номер и кто прислал мне этот помпезный букет.

Денис Алиев.

Я действительно шокирована.

Нет, не вниманием мужчины. Хотя правда в том, что за семь лет супружеской жизни я не получала ни одного букета цветов от какого бы то ни было поклонника. Иногда мне казалось, что в нашем с Балашовым окружении для всех мужчин я некий неприкосновенный предмет. В окружении, где от грязных историй болели уши, где брак никогда не являлся преградой для «приключений», я ни разу не получала двусмысленных предложений. От меня вообще предпочитали держаться на почтительном расстоянии.

Я никогда не выставляла своих чувств к Балашову напоказ. Черт его дери, он приучил к тому, что даже перед ним самим я держала свои чувства в узде. Возможно, в нашем окружении меня считали ледышкой, вот и все, но своей неприкосновенностью мне, твою мать, стоило бы гордиться.

А теперь я получаю двусмысленное предложение от мужчины, которому в обычных обстоятельствах разве что плюнула бы в кофе.

Делать двусмысленные предложения замужним женщинам само по себе означает поиск одноразового, возможно, двухразового секса, и я не думаю, что прокурор Алиев – исключение из правил. В обычных обстоятельствах я бы порвала эту записку на мелкие клочки и спустила бы в унитаз. В обычных обстоятельствах…

Теперь в моей жизни больше ничего обычного нет. Об этом напоминает боль в мышцах после двух дней наедине с собой. Уединение, после которого я чувствую себя так, словно по мне проехался грузовик.

А в душе… там у меня крошечный огонек азарта, ведь мне сложно представить, чтобы этому красивому дагестанцу когда-нибудь отказывали.

Я прячу записку в сумку, а спустя час трамбую корзину в багажник своей машины. Запах свежих цветов действует на меня, как мешок по голове. Слишком живой, слишком настоящий. Напоминающий о том, что у меня есть органы чувств и они работают, просто последние два дня мои голова и тело жили по отдельности.

Теперь же мне хватает заряда, чтобы после часа, проведенного за ноутбуком, отправиться в торговый центр и побродить по мебельным отделам. Столы, стулья. Детская кровать. Мне придется все выбрать самой, без участия Саби, ведь я хочу, чтобы в квартире все было готово к тому времени, как… я заберу дочь…

В десять вечера я смотрю на источник одуряющего цветочного аромата, сидя на полу у стены с чашкой чая в руках.

Ветер за окном здесь, в пустом необжитом пространстве, кажется чьим-то воем. Погода испортилась окончательно, вслед за ветром по стеклу ударяет дождь, но между мной и окном, посреди комнаты, громоздится корзина с цветами. Вызывающе огромная, яркая и красивая.

Кутаясь в плед, пытаюсь решить: десять часов ожидания – это достаточный промежуток времени для прокурора Алиева, чтобы получить от ворот поворот?

Чутье подсказывает, что вполне, поэтому, порывшись в складках пледа, достаю оттуда свой телефон.

«Для нас с вами нейтральной территории не существует», – отправляю сообщение.

В мои планы не входило ждать ответа или волноваться по этому поводу, но реакцию получаю через минуту.

«Карина?»

Мне вообще не стоило пользоваться этим телефонным номером. Лучшим ответом на предложение, которое я получила, стало бы молчание, поэтому любой мой ответ – это… флирт…

Мое имя на дисплее впрыскивает в кровь крошечную порцию той самой капризности, которую я преимущественно подавляю. Это делает меня лучше, но сегодня решаю уступить своей вредной причуде, потому что азарт никуда не делся.

Закусив губу, набираю ответ:

«Да, это Карина. У вас их много? Мне уточнить фамилию?»

«Нет. Лучше снимите запрет. Я стану постоянным клиентом», – получаю в ответ на свою провокацию.

«Запрет остается», – сообщаю ему.

«Надежда умирает последней», – пишет он.

На этом я решаю остановиться.

Оставляю полученное сообщение без ответа – и делаю это все с тем же азартом.

На губах улыбка, в теле легкий прилив сил.

Это адреналин?

Мне стоило почаще флиртовать с мужчинами, я упускала чертовски много.

Забравшись на диван, пролистываю нашу короткую переписку. Перечитываю слова, которые для этого человека совершенно точно ничего не значат, но я могу сказать ему спасибо, ведь в результате у меня проснулся аппетит.

Беда в том, что в холодильнике шаром покати, и я с трудом могу вспомнить, когда в последний раз ела. Это заряжает мое утро особой энергией. Очередная простая вещь, такая, как голод, отлично мотивирует поскорее выйти из дома. И в это утро я чувствую, что мне просто необходимо увидеть дочь, ведь я соскучилась.

Я уведомляю свекровь о том, что заеду через час, и прошу ее собрать Сабину. Предупреждаю, что заберу ее на завтрак и прогулку. Моя дочь может протолкнуть в себя еду не раньше, чем через пару часов после пробуждения, так что завтрак в «Елках» подходит нам идеально. В моем плане прекрасно все, даже тот факт, что сейчас я хочу отодвинуть в сторону довлеющие надо мной проблемы, включая объяснения с семьей.

Сабина возится с ботинками, когда я вхожу в квартиру ее бабушки и дедушки. Не снимая пальто, помогаю ей с застежками, пока Нина Балашова достает из шкафа маленькое розовое пальто.

– Вадим звонил, – сообщает она.

– Да?

– Он заедет вечером…

Напряжение, которое она создает своим голосом, практически витает в воздухе.

Плевать на него только Сабине. Она поглощена своими мыслями и что-то напевает под нос.

Теперь я хочу избежать разговора в десять раз сильнее и тут же решаю, что объясниться со своими родителями Балашов должен сам. Весть о том, что он нашелся, ударяет по мне коротким электрическим разрядом, и это подстегивает бежать отсюда поскорее.

Щебет дочери действует на меня успокаивающе. Я испытываю гигантское облегчение от того, что она не просится домой. Я не решила, как это будет. Как, черт возьми, объяснить ей, что дома, из которого она уехала неделю назад, больше не существует. Не просто стен, окон и комнат, а того мира, который его населял.

Меня скручивает знакомой болью, но она не такая мучительная, как два дня назад. Она притупилась, стала занозой, и у меня будто выросли когти, которыми я могу эту занозу достать.

Кроша вафли в своей тарелке, Саби воодушевленно сообщает:

– Я нарисую для тебя подарок. И для папочки. За то, что вы меня родили…