Островский. Вызов принят! (СИ) - Котович Виктор - Страница 5

Продолжаю:

— Поэтому, как глава рода, смиренно прошу вас о том же.

Подхожу поближе к ехидно заулыбавшемуся лысому и протягиваю руку.

— Предъявите мне документ, на основании которого вы изымаете моё имущество. Закон ведь для всех един. Правда, господа служащие?

Глаза главаря вылезают из орбит. Кажется, подобного требования он совсем не ожидал.

Ну не носит такая публика с собой никакие бумаги. Причина банальна — нельзя предъявить то, чего не существует в природе.

Что, рассчитывали припугнуть беззащитных женщин и провернуть тут свои грязные делишки? Не в моих владениях, раз уж я тут теперь глава рода.

— Чё, самый умный што ли? — набычивается лысый. Зыркает страшным, как он считает, взглядом.

Ох, перестань, пожалуйста! Мне ж смеяться нельзя.

— Тебя ваще здесь быть не должно! — подтявкивает разговорчивый.

— И куда же я должен был деться? — лениво разминаю пальцы, демонстрируя перстень. Болтун в прямом смысле прикусывает язык и пытается невзначай отступить за спины подельников.

Лысый яростно сопит, не желая помогать подчинённому.

— Что, неужели имел место преступный сговор? — с притворным ужасом обращаюсь уже к нему. — Против главы дворянского рода?! Ай-яй-яй. Тогда стоит как следует расспросить вас о заказчике, верно?

Бандитские физиономии синхронно мрачнеют. Подельники явно понимают возможности владельца перстня куда лучше меня.

— Или, может, имела место фатальная ошибка? — протягиваю приунывшим маргиналам руку помощи. В фигуральном смысле, конечно же. — Вы, верно, перепутали моё скромное жилище с чьим-то ещё? И никоим образом не собирались причинить беспокойство мне и моим близким? Я прав, господа?

Финальную фразу произношу с особенным нажимом.

Трое шестёрок дружно трясут головами в знак согласия. Лысый, понимая, что в меньшинстве, нехотя присоединяется.

— Вот и славно, — кровожадно улыбаюсь. — Тогда занесите всё, что успели вынести, обратно в дом. А ваш руководитель, — моя улыбка превращается в оскал, — компенсирует этим милым женщинам причинённые неудобства. Рублей двести, пожалуй, будет достаточно.

— Да кто на дело бабки носит… — неласково ворчит лысый. Но тушуется под моим ещё более недобрым взглядом.

Троица его подручных бегом бросается выполнять озвученную команду. А главарь, скрипя зубами, лезет во внутренний карман пиджака и отсчитывает из перетянутой резинкой толстой пачки половину купюр.

По его лысине ручьями струится пот, а физиономия выражает натуральное страдание. Ну да, с денежками расставаться всегда неприятно.

А кому сейчас легко?

— Земля круглая, свидимся ещё, — цедит лысый сквозь зубы, шлёпая компенсацию на кофейный столик. — Тогда и рассчитаемся.

— Мы уже в расчёте. Таня, — зову негромко. — Думаю, этот господин нам больше не нужен.

Лысый вздрагивает. Стремительно белеет, идёт нехорошими цветными пятнами. А я ведь ещё не договорил.

— Поэтому, Таня, убери, пожалуйста, палец со спуска. Люди уже поняли свою ошибку и готовы отправиться восвояси.

Злобно сопя, главгопник запихивает оставшиеся деньги в карман брюк. Да так яростно, что несчастная ткань жалобно трещит.

Затем разворачивается и коротко командует:

— Пошли.

Вся ватага, пытаясь изобразить достойное отступление, спешно выметается прочь. Почему-то в нашем гостеприимном доме им не понравилось. Судя по топоту за дверью, дальше вообще бегом припускают.

Выглядываю наружу — и наступаю на разъезжающийся под ногой предмет, который выронил незадачливый «пристав».

[Игра окончена. Победитель — Кирилл Островский. Награда выдана.]

Поднимаю с порога вторую половину пачки денег. Сойдёт в качестве трофея. На полу валяется ещё пара-тройка неизвестных мне кристаллов, вывалившихся из разодранного кармана. Подбираю и их.

Зря ты на ни в чём не повинной одежде зло срывал, придурок!

«Наконец-то! Макры! Пи́щ-ща! — подаёт вдруг голос якул. Отчего-то понимаю, что он имеет в виду загадочные кристаллы. — Накорми, с-стану, с-сильнее».

— Забирай, — разрешаю щедро и по наитию сжимаю кристаллы в кулаке с перстнем.

Вспышка, ощущение утекающей из горсти воды — и они исчезают, будто никогда и не было.

— Осторожнее! — доносится вдруг через открытую на улицу дверь полный возмущения мужской голос. — Что за публика! Чуть с ног не сбили! Кирилл! Что у вас за дегенераты по саду шатаются?

— Ты сам-то кто таков будешь?

Встаю в дверях, надёжно перекрывая вход. Захлопну, если будет ломиться: пусть с этим типом местные стражи порядка разбирается. Должны же они тут существовать, в конце концов.

Пришелец тем временем неторопливо проходит по мощёной дорожке к двери.

Выглядит он как постаревшая и подурневшая версия моего нынешнего отражения в зеркале. Только улыбочка настолько слащавая, что так и хочется прописать в челюсть.

— Дядюшку родного не признал! Богатым буду, — за шуточным упрёком острыми шипами проглядывает угроза. — Не приглашал бы ты всяких сомнительных типов домой, Кирюша. А то закончишь, как твой папенька непутёвый.

Сам ты «Кирюша», клоун.

— А мне они показались вполне вежливыми, — ухмыляюсь. Даже денег вон принесли. — Вы, дядюшка, по делу к нам? Или просто посочувствовать?

— С матушкой твоей побеседовать хотел, — словно не замечает насмешки родственник. — Я ж ей ещё в день похорон сказал: небезопасно двум одиноким женщинам в пустом доме. Пара слуг всего рядом, гости сомнительные шастают…

Оборачиваюсь к поджавшей губы матери. Вышвырнуть этого типа или подождать? Она чуть заметно качает головой. И встаёт за моим плечом.

— Не волнуйтесь так, Андрей Петрович, — её голосом сейчас можно говяжьи туши замораживать, — Покровитель осенил нас своей милостью. Теперь не пропадём.

У дядюшки аж дыхание перехватывает.

— Как? Когда? Почему никто…

— Потому что мы сами двадцать минут назад об этом узнали, — всё так же холодно произносит матушка. — Хотите подробностей — проходите в дом.

Значит, с дядей, несмотря на явную взаимную неприязнь, прямо сейчас расплеваться не вариант. Учтём.

В гостиной, ликвидируя последствия недавнего вторжения, хлопочет женщина средних лет. Рядом — мужик примерно того же возраста, поднимает ведро с осколками павшей в неравном бою вазы и другим мусором.

Видно, те самые слуги, о которых говорил дядя.

На гостя они тоже взирают крайне неодобрительно.

Какое удивительное единодушие. Неужто он тоже один из кредиторов, облизывающихся на мой новый дом?

Тогда и впрямь надо принять его как полагается.

— Голубушка, — обращаюсь к служанке. — Сообразите нам чаю, будьте любезны. И сухарей гостю подайте — побалуем родича.

Женщина с готовностью кланяется, пряча ехидную усмешку, и скрывается в глубинах дома.

Поворачиваюсь теперь к дворнику:

— А вы уважаемый, заприте ворота. Чтобы посторонние, — на этом слове чуть повышаю громкость, — наш сад не топтали. А то, неровен час, опять Татьяне в них стрелять придётся.

— В смысле, «стрелять»? — Андрей Петрович идёт пятнами не хуже недавнего лысого «гостя».

— В самом что ни есть прямом, — дружелюбно улыбаюсь, подталкивая гостя в направлении столовой. — Наповал и без предупреждения. Чтоб неповадно было имущество наше на сувениры растаскивать…

Откуда знаю, куда идти? Без понятия, само в голове всплывает. Наверное, от предыдущего владельца тела осталось.

— И кого вы?.. — осипшим голосом интересуется Петрович.

— Пока никого, — сообщаю всё так же дружелюбно. — Гости принесли нам соответствующие материальные извинения, поэтому первый выстрел был предупредительным… Да вы садитесь, дядюшка, садитесь. В ногах правды нет.

Сам я уже занимаю соответствующее место — во главе стола.

Родственник недовольно зыркает — кажется, в последнее время там привык заседать он. Затем всё-таки усаживается.

— Вам этих денег, — произносит зловеще, — разве что с голоду не помереть хватит. И то — милостью Покровителя.