Соблазненные луной - Гамильтон Лорел Кей - Страница 42

• Предыдущая
• 42/91
• Следующая

Я завопила, запрокинув голову, зажмурив глаза, и другой вопль вторил мне. Пока Холод не прекратил движение, не застыл надо мной, я не поняла, что кричал не он.

Я открыла глаза. Холод смотрел не на меня, а куда-то в изножье кровати. Вопль повторился – мужской крик боли, бессловесный, мучительный, и где-то очень близко.

Холод оттолкнулся от меня, перекатился через кровать. Я взобралась на четвереньки и подползла к краю кровати. Холод стоял на коленях у головы Дойла, Никка – у его ног. Спина у Дойла выгнулась, руки хватали воздух. Все его мышцы словно напряглись одновременно – и совершенно несогласованно. Если б он был человеком, я бы заподозрила яд, но сидхе отравить нельзя, во всяком случае, стрихнином.

У него вырвался еще один крик, и все тело скрутило спазмом.

– Помогите ему!

Холод замотал головой.

– Не знаю, что с ним.

Я скатилась с кровати, но не успела до него дотронуться, как кожа у него будто лопнула, и тело потекло словно вода – если бы вода могла кричать, и корчиться, и истекать кровью.

Холод успел схватить меня за руку и оттащить от Дойла.

– Мы не знаем, в чем здесь дело.

Я не сопротивлялась, потому что Холод был прав. Я просто съежилась у него в руках, не зная, что делать. Вроде бы я – принцесса фейри, а могла сейчас только сидеть и смотреть, как сильное тело Дойла превращается в массу мокрых от крови мышц и влажно блестящих на воздухе костей.

Дойл закричал опять, и я закричала тоже. В спальню с мечами и пистолетами сбежались все – и никто не знал, чем тут помочь. Я взмолилась, точно как за Никку, но на сей раз из чаши не полился свет. Ничего не изменилось, только Дойл бился в судорогах и кровавая лужа все шире расплывалась по ковру.

Холод отполз подальше от края лужи. При этом он на миг потерял равновесие и выпустил мою руку, а я поступила очень глупо – наперекор всякому здравому смыслу, – но иначе поступить не могла. Я должна была потрогать то, что лежало на ковре, потому что это не мог быть Дойл. Эта извивающаяся масса мышц, костей и жил не могла быть моим высоким красивым Дойлом. Просто не могла.

Мои пальцы уткнулись в теплое влажное мясо, не в кожу. То, чего я коснулась за миг до того, как Холод отдернул меня прочь, прежде было где-то глубоко внутри тела, ничья рука не должна была этого трогать.

Холод с ужасом смотрел на кровь у меня на пальцах.

– Не надо так больше, Мерри.

– Это что, шерсть? – спросил Рис, ткнув бледным пальцем.

Я оглянулась на то, что осталось от Дойла, и поначалу ничего не увидела. А потом среди остатков темной кожи разглядела такую же темную шерсть, медленной волной укрывающую груду мяса, прежде бывшую человеком. Шерсть затопила блестящие кости, и они, скрытые от глаз, немедленно принялись ворочаться и перестраиваться, рокоча как камни. Из хаоса шерсти и костей возникла пасть – и она испускала человеческий вопль.

Когда же все кончилось, в луже крови и лимфы на боку лежал огромный черный пес. Я напрасно пыталась уместить это в мозгу, отыскать в мохнатой твари что-то от Дойла – это был пес, самый настоящий. Огромный и черный, похожий на мастиффа. Я припомнила призрачных псов, что соткались в моем видении из теней деревьев. То, что лежало перед нами, было их близнецом.

Огромная косматая голова чуть приподнялась, но тут же бессильно упала обратно. Я хотела ее погладить, но Холод мне не дал.

– Пусти меня, – сказала я.

Рис присел возле задних лап собаки.

– Собачий облик Дойла. Я думал, что больше его не увижу. – Он протянул руку, в которой не держал пистолет, и погладил мохнатый бок.

Пес поднял голову, посмотрел на Риса и опять повалился на ковер, словно движение отняло слишком много сил.

Я глядела на мохнатую тварь и была невероятно счастлива, что Дойл жив, а не валяется грудой мяса, и мне плевать было, собака он или кто. Это было настолько лучше того, чего я боялась! Он не умер. А я давно уже знала, что пока есть жизнь – есть надежда. Только в смерти надежды нет. Я искренне верила в реинкарнацию, я знала, что в другой жизни встречу своих мертвых снова... Но это было слабым утешением в восемнадцать лет, когда погиб мой отец. И вряд ли стало бы утешением, если бы Дойл превратился в нечто такое, что нельзя вылечить, а можно только прикончить из жалости.

– Пусти меня, Холод!

Страж нехотя освободил меня.

– Ты меня слышишь, Дойл? – спросила я.

– Я все тот же, Мерри. – Голос у него был ниже обычного, отдавал рычанием, но определенно это был его голос.

Я подползла к Дойлу на коленках, проваливаясь в мокрый ковер. Кровь уже остывала. Я потрогала длинное шелковистое ухо, и Дойл ткнулся огромной головой в мою ладонь.

Рис гладил его по лохматому боку.

– Всегда вам, оборотням, немножко завидовал. Думал, что, должно быть, здорово иногда побыть зверем. – Он задержал руку на груди Дойла, над сердцем, как будто слышал что-то еще, кроме его гулких ударов. – Но мне не случалось видеть такого болезненного превращения.

Я провела рукой по теплой и на удивление сухой шерсти – как будто она не выплыла из-под всей этой крови. Впрочем, может, и не выплыла. Я не слишком хорошо представляла, как происходит метаморфоз, да и никто не представлял. Способность менять облик была едва ли не первым, что потеряли фейри с исходом из Европы. Те из нас, кто хоть и бежал в Америку, но держался все время в наших полых холмах, многое со временем вернули, но мало кто из фейри не был чуточку ретроградом – они недолюбливали современную науку, а то и просто в нее не верили. Так что ученые это явление не исследовали.

Шерсть была невероятно густая и мягкая.

– Превращение бывает таким трудным, когда один сидхе заставляет другого превратиться против его воли.

Моя рука скользнула по шерсти и наткнулась на руку Риса. И от этого легчайшего касания по всей руке, по плечу и груди пробежала дрожь – мускульный спазм, одновременно приятный и болезненный. У меня перехватило дыхание, я большими глазами уставилась на Риса.

Грудь Дойла вздымалась и опадала под нашими ладонями, сердце стучало огромным барабаном.

– Магия еще не ушла, – хрипло проговорил Рис.

Дойл перекатился на спину, огромная пасть широко открылась, блеснули зубы размером с небольшие ножи. Мы с Рисом дружно отдернули руки – на случай чего. Ведь Дойл сказал нам всего несколько слов. В животной форме все по-разному сохраняют память о себе самом – кто больше, кто меньше. Я никогда не видела Дойла в другом облике, кроме сидхе.

Дойл вытянул вверх лапы, каждая шире моей ладони. Он зарычал, но в рыке слышались слова:

– Оно растет, растет внутри меня, я чувствую!

А потом собачье тело вдруг лопнуло, как кожура семечка, и из него вырвалось что-то огромное, черное, с шерстью много короче, чем у пса. Нам с Рисом пришлось податься назад. Холод схватил меня в охапку и уволок к стене, очистив пространство для огромного тела, поднимающегося у изножья кровати.

Оно струилось вверх, как джинн из бутылки, вот только бутылкой было тело Дойла. Гигантская черная лошадь заклубилась в воздухе – так мог бы клубиться дым или пар, но твердая плоть в норме не выстреливает фонтаном в воздух и не валит столбом, как дым от костра.

Мэви и Шалфей вошли в дверь как раз вовремя, чтобы увидеть, как конь окончательно обретает плоть. Тело собаки просто исчезло, изошло дымом у громадных копыт коня.

Пес был размером с небольшого пони, а конь – куда крупнее. Запрокинув голову, он едва не ободрал нос о потолок. Шея была потолще моей талии. На ковре оставались отпечатки копыт размером с суповую тарелку. Конь неуклюже переступал длиннющими ногами, и при малейшем его движении все отшатывались в стороны. Все мои стражи глядели на него во все глаза. Китто, кажется, испугался больше всех. Он пробрался к выходу и, наверное, только загородившие дверь Мэви с Шалфеем не дали ему удрать. Еще одна фобия к списку проблем моего гоблина.

Молчание прервал Шалфей:

• Предыдущая
• 42/91
• Следующая