Женщина-трансформер - Нестерина Елена Вячеславовна - Страница 60

• Предыдущая
• 60/87
• Следующая

Нинка окончательно поверила и отстала. И действительно – все совершенно успокоились, что Глеб с девушкой живёт. Так и говорили – «с девушкой». Нинка и бабка спросили про свадьбу – когда? Спросили при Глебе. Который, в упор глядя мне в глаза, подтвердил их запрос. Я сказала, что только летом, чтобы в белом платье по сугробам не скакать, а весной грязь не месить. Согласились.

Так что всё решилось само собой. Как же приятно чувствовать себя невестой! И которая не сама напросилась, а которую все родственники жениха почётно вынудили дать согласие. Все родственники – и он особенно. Приятно. Приятно-расприятно! Интересно, что чувствуют люди, которые женятся не по любви? Про тех, которые по любви, понятно. А вот те-то?

В общем, я здесь была невестой. Только милые наивные деревенские люди, которые сами стареют раньше времени, могли принять моё лицо за юное, адекватное званию невесты. Правда, ощущение постоянного счастья сделало с ним чудо, но неужели настолько? Я уже не понимала этого, глядя на себя в зеркало. Может, и правда стало. Тогда вдвойне чудо.

Нинка и Лёха предлагали жить дома. И бабка у себя предлагала – а то чего мы при ферме ютимся? Но Глеб отказывался. И я тоже, конечно. Мы к ним только в баню приходили.

– А вы знаете, что мутанта-то нашего летучего так и не поймали, – сказала как-то Нинка за столом, когда мы, розовые и довольные, сидели у них после помывки.

Я артистка была хорошая. И хоть солёный огурец бабкиного производства, отличный такой огурчик, просто представительского класса, завис на полпути к моему рту, спросила:

– А ловят?

И выражение у меня на лице было такое, как будто я совершенно не верила в бредоносный рассказ об этом самом мутанте.

– Да кто? Разве что Петрович с пьяных глаз, – усмехнулся Лёха. Наш неожиданный союзник. – Ему чего только не мерещится. А теперь вот мутант. Чего вот брешут? Что за мутант такой? Почему я его ни разу не видел? Хоть бы одним глазком…

Смотри хоть двумя, хотела сказать я. Если бы всё это не было так грустно… В смысле опасно.

– Ты не видел – бабы видели! – воскликнула Нинка. – Над лесом и над дорогой. Летает. Высматривает что-то.

– Может, коршун какой, кур ворует? – подала я реплику.

– Кур у нас Протасов, паразит такой, ворует! – рявкнула Нинка. – Нечего на мутанта грешить.

– Да на какого мутанта, мам, ты чего? – глухо сказал Глеб. – Я тоже никого не видел.

– А, ещё бы, кого ты вообще видишь… – отмахнулась Нинка.

– И я, сколько живу, а ни разу… – честно призналась я. А правда: никаких мутантов я не видела! А я не мутант, сама она мутантиха!

У себя дома мы смеялись над мутантом. Это Глеб про него уже слышал, а я так в первый раз. Оказывается, слухи про большую летучую тварь уже давно поползли по окрестностям.

Но я ничего не боялась. И про то, как по мне какие-то дураки пальнули, давно забыла. Почему-то даже думала: если б не они, я бы с Глебом не встретилась. Так что всё ерунда. А им спасибо.

К тому же, сверяясь с картинкой в книжке о фольклорных монстрах, Глеб вырезал мне из картона настоящую корону – кокошник, раскрасил, обклеил «дождиком», битыми ёлочными игрушками, вместе с длинными серьгами нацепил мне на голову, когда я по его просьбе прямо дома обернулась. Сам заплёл мне косы и долго оценивающе смотрел.

– Здорово! До чего же похоже!

А похоже и правда было. На птицу Алконост. Ну, значит, ясно: Гоп-со-Смыком – это буду я…

Я чудо, потому что летаю, – это понятно. Но и Глеб оказался чудом – он был воплощением настоящего мужчины. Честное слово. Набора таких замечательных качеств я не видела ни у кого. Сколько я с ним общалась, столько удивлялась, и ещё, наверное, буду удивляться. Хорошее такое, недемонстративное благородство, убедительное спокойствие, умение внушать уверенность. Совершенное бесстрашие и желание стоять за своих до победного. Обожаю, уважаю это всё. К тому же Глеб явный однолюб. Это как-то угадывается, даже мной, у которой функция интуиции до сих пор не подключена.

Мы часто вот так сидели – преображённая я рядом с Глебом. Он гладил меня по перьям, раскрывал и закрывал крылья, которые я любила смыкать над ним домиком. Так хорошо нам было. Единственное, чего я боялась – это запеть от счастья ненароком. Я ведь всё время что-нибудь пела, когда бывала в настроении. А в нём, понятное дело, я теперь находилась всегда. Кто знает – полкуплета невинной песенки – и всё, пересохранение невозможно. Может, конечно, для умерщвления или временного изъятия душ слушателей из тела нужна в моём исполнении особая песня со специальным текстом, но рисковать, я повторяю, не хотелось.

Глеб всё порывался меня сфотографировать в короне и птичьем образе. Но что-то нас останавливало. Вернее, понятно что: не хотелось, чтобы были документальные подтверждения моего иного существования. Мы с Глебом об этом знаем, и достаточно.

Правда, оказалось, что моё существование – не такой уж большой секрет.

Образ Чумы Человеческой является людям белой зловещей женщиной, моровая Коровья Смерть – скрипучим сухим скелетом. Но почему же увидели во мне, цветущем крылатом чуде, Призрак Птичьего Гриппа?

Глеб принёс почту. «Восход», районная газета с программой, – её тут все выписывали.

– Прочитай вот.

Ага, статейка. «Призрак Птичьего Гриппа». Автор, Г. Полуэктов, к тому же, как я узнала из выходных данных, заместитель главного редактора этого издания.

«Его видели на рассвете… А ещё он кружил над куриной фермой поздно вечером. Поголовье несушек волновалось и отказывалось от корма…

Гигантская птица, быть которой не может, мерещится нашему населению. Что это – усталость мозга, которая наступает всегда в конце зимы? Не случайно, о, не случайно это, уважаемые читатели! Человек – существо таинственное и мистическое, а потому глупо было бы объяснять то, что многие видели в небе огромную зловещую птицу, массовым психозом и суеверными галлюцинациями! Наука ещё не до конца изучила возможности человеческого мозга, а потому столь часто наблюдаемая птица-ужас в небесах – не предчувствие ли это неотвратимо надвигающейся новой волны птичьего гриппа? О нём на время забыли, страсти поутихли, однако наступит весна, потянутся из заражённых мест планеты перелётные птицы – и ужас повторится вновь. Но жители наших краёв, всегда славящиеся своей тесной связью с природой, чувствуют больше остальных. Они первыми бьют тревогу – и, как всегда, правительство глухо к голосу народа…»

Ух, бесстрашный журналист из глубинки! В конце статьи даже правительство куснул.

Но мне стало не до смеха. Глеб сказал, что теперь он все газеты читает, и областные, и московские. Специально ходит в правление и читает. Там над ним смеялись, но теперь свыклись, что чукча стал читатель.

– Ну и что там, в этих газетах? – мне стало как-то не по себе.

Глеб раскрыл другую газету. Областную. В ней, рядом со статьёй, было… фото. Фото одной дуры на фоне колокольни. Хоть головы моей человеческой не было видно, но габариты, раз в пятьдесят превосходящие размеры какой-нибудь вороны или сороки, угадывались. Соседство с колокольней давало возможность наглядно рассмотреть и определить масштабы странной птицы в сравнении.

Я прочитала статью. Там предположений никаких не делалось (что это и откуда взялось-прилетело), но настаивалось на том, что это, граждане, не фотомонтаж. И правильно делалось – потому что ничего другого и подумать было нельзя: монтаж да и только! Розыгрыш. Повеселили читателей. Уж очень настырно они уверяли публику, что не монтаж, не монтаж. Такие уверения обычно убеждают в обратном.

А вот с теми, кто пугал птичьим гриппом и заставлял к его Призраку тщательнее присматриваться и без того чутких ко всякому волшебству жителей района, нужно было разобраться. И как-то всё это дело пресечь.

Я уже давно расхотела ехать к романтической изготовительнице газетной сказки про птицу Сирин. Но теперь передумала, решив посетить газету «Восход» и двух её сотрудников.

• Предыдущая
• 60/87
• Следующая