Толстый – спаситель французской короны - Некрасова Мария Евгеньевна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/31
• Следующая

– За что? – не сообразил Тонкий.

– А как он докажет, что резал НЕ ТУ кровать?

До Сашки дошло: у Перена было полно времени, чтобы уничтожить поддельные кровать и столик. Наверняка он так и сделал. А дедушка не станет скрывать, что испортил подделки. Он уверен в своей правоте. Спросят его полицаи: «Резал?» – он ответит: «Резал». И все, суши, дедуля, сухари, потому что полиция знает одно: изрезана подлинная королевская кровать. А то, что старик резал копию, ничем не подтверждается. Двух кроватей ОДНОВРЕМЕННО не видел никто, кроме преступника. Имеется единственное доказательство того, что копия вообще была: кусок ткани, отгрызенный крысой. Наверное, этого мало.

Из комнаты высунулся полицейский и что-то коротко сказал Патрику. Тот сразу посерел, осунулся и молча побрел к выходу.

– Арестовали деда? – догнал его Тонкий.

– Пока только задержали по подозрению в вандализме. Должны скоро выпустить под залог или так – я их законы плохо знаю, – вздохнул Патрик. – Черт, ну зачем он влез в эту историю! Мы тут никто, эмигранты, а Перен – царь и бог. Он опять выскочит, а дедулю посадят.

– Не выскочит. Полиция же знает, что Перен долбился в квартиру к реставратору, свой отпечаток оставил, – напомнил Тонкий.

– Во-первых, это два разных дела, – уныло сказал Патрик. – За кражу печати могут посадить Перена, а за вандализм – дедушку. Во-вторых, полиция знает, что Перен пробил дыру к реставратору, и точка. То, что он подбросил печать, не доказано. Хороший адвокат его отмажет.

– А куда Перен мог деть кровать и столик? – вслух подумал Тонкий. – Может, сжег по щепкам? Скажем, в музейном камине.

– А пружины съел, – мрачным голосом пошутил Патрик.

– Там не пружины, там набивка из конского волоса… Да, в камине волос не сожжешь – весь замок провоняет.

Весна цвела в долине Луары – солнечная, зеленая, с запахом талых вод и молодых листиков. Тонкий и Патрик остановились на ступеньках полицейского участка.

– Куда тебя везти, к Жозефе на растерзание? – спросила поп-звезда, отключая брелоком сигналку на своей машине. Тонкий медлил.

– Слышь, Патрик, а где тут у вас мусор сваливают?

Как Тонкий объяснялся с Жозефой за свой утренний побег, как Патрик отпрашивал его на остаток дня – это заслуживает отдельной книжки, только не для школьников, а скорее для студентов Академии Волшебства или на худой конец – Гипноза. Основные переговоры вел Патрик на французском. Тонкий ничего не понял, а Жозе-фу через какой-то час и побег простила, и отпустила его с Патриком на все четыре стороны. Только велела пообедать где-нибудь по дороге. Тонкий, конечно, обещал.

– Нам далеко? – спросил он, когда они уже мчались в Патриковой тачке.

Патрик пожал плечами:

– На машине – до вечера добираться будем. На барже – час. Ты что предпочитаешь?

Конечно, Тонкий предпочел баржу. Тогда Патрик сперва рассказал ему, как двести лет назад во Франции был террор – людей набивали в баржи и топили в Луаре. Потом добавил, что они, конечно, возьмут напрокат баржу поменьше, не такую, в какой можно утопить сто человек сразу, а аккурат чтобы хватило на двоих. На Луаре разрешено кататься в маленьких плавсредствах без документов, поэтому баржи в прокате выдаются без капитана, экипажа… В общем, сами будем рулить.

Тонкий ждал, когда Патрик спросит: «А ты умеешь?» – но Патрик не спросил. «Значит, сам умеет», – успокоился он, так и не поняв, к чему была вся Патрикова тирада.

Патрик умел. Баржа рыскала по реке, как спасательный катер, отыскивающий утопленника. Патрик остервенело крутил штурвал, Толстый и Тонкий сидели на носу, спиной к нему, предпочитая смотреть на воду. Вода была как вода: черная, серебрящаяся на солнце, с проплывающими берегами и редкими попутчицами – другими баржами. Тонкий свесил ноги. Баржа была махонькая, с две надувные лодки. Он подумал, что те, кто разрешил ездить на таких плавсредствах без прав (или что там требуется), люди вообще-то умные, просто с Патриком не знакомы.

Первые пятнадцать минут капитан спокойно петлял, никого не задевая и не роняя за борт пассажиров. На шестнадцатой они настигли такую же баржу с угрюмым капитаном в рваных джинсах, улыбчивым пассажиром в целых джинсах и огромным брезентовым тюком, занимающим все место на борту. На семнадцатой минуте баржи поравнялись, на восемнадцатой деликатно поцеловались носами. Тонкому, который сидел на носу, свесив ноги, этого оказалось достаточно. Носы, как пассатижи, захватили ногу и стали аккуратно ее перетирать.

– Поворачивай! – взвыл Тонкий, но Петька с перепугу крутил штурвал не туда, еще больнее сдавливая бедную ногу. Капитан в джинсах забирал в сторону, Патрик догонял. Тонкий ухватился за нос чужой баржи, оттолкнулся свободной ногой и упал в ножки капитану, жалкий, но свободный.

– Мерси, же ве бьен, – сказал он, не дожидаясь, когда спросят, и стал разглядывать свою ногу.

На коленке сверкала огромная ссадина. Капитан в рваных джинсах покачал головой и крикнул что-то пассажиру. Пассажир извлек на свет аптечку и стал копаться в поисках то ли йода, то ли пластыря. Подскочил верный крыс, обнюхал рану и тут же испарился. Патрик рассеянно крутил штурвал, боясь подплывать ближе чем на метр, и пялился на Тонкого:

– Жив?

– Местами, – подтвердил Тонкий.

Пассажир нашел в аптечке бинт, но его опередили. Подскочил верный крыс с тряпкой в зубах: мол, на, перевяжись. Тонкий сглотнул слезу умиления, но все-таки выбрал бинт.

До свалки доехали не за час, как рассчитывал Патрик, а за добрых три. Начало смеркаться. Джинсовые перекинули Сашку обратно к Патрику и сразу приотстали, должно быть, решив держаться подальше. Патрик причаливал, Толстый носился по барже с отвергнутой тряпкой в зубах.

– Видал? – похвастался Тонкий. – Перевязаться мне принес!

Тряпка была та самая, которую Толстый оторвал от музейной кровати. Хотя в рюкзаке – его нынешнем гнезде – хватало носовых платков, верный крыс предпочел королевские лилии. У него свои взгляды на перевязку и медицину вообще.

Свалка была под стать местным замкам: многообразная и огромная. Идеальное хранилище для улик – всю жизнь будешь копаться и не найдешь. Тонкий как сошел с баржи, так и затосковал.

Темнело на глазах. Минуту назад он мог со своего места разглядеть ручку вон того ржавого холодильника, а теперь еле различает белеющую в темноте дверцу.

– И че? – вслух спросил Тонкий, то ли Патрика, то ли сам себя.

Поп-звезда пожала плечами:

– Ты спрашивал, где свалка? Я довез. Думай, сыщик.

Сыщик опустился на корточки. А чего тут думать! Тут днем с ищейкой-то не найдешь, а ночью, одним… Так, минуточку! Ищейка в наличие. Небольшая, правда, и нетренированная, но…

– Толстый, – позвал он, – где твоя тряпка?

Верный крыс прыгнул на колени, держа тряпку в зубах.

Полгода назад, когда Толстый был еще мелкий и несознательный, Сашкин дедушка развивал у него чутье: покажет зверю кусок сыра, но не даст, а спрячет и велит искать. Толстый дулся, но сыр отыскивал. Теперь верный крыс уже большой и умный, если хочет сыру, идет к холодильнику. Но попытка не пытка.

Тонкий ткнул тряпку в крысиный нос (пускай понюхает) и, подражая дедушке, скомандовал:

– Толстый, где сыр?

Верный крыс настороженно посмотрел на хозяина, почесал ногой в затылке и скрылся в темноте.

Патрик опустился на корточки рядом с Тонким:

– Ты че это? Думаешь, найдет?

– А есть другие варианты? – спросил Тонкий. – Или он, или никто.

Патрик согласился, и они молча стали ждать крысиного пришествия.

Не прошло и пяти минут, как Тонкий услышал писк! Он вскочил, высматривая в залежах мусора маленький быстрый силуэт. Молодец, верный крыс! Неужели нашел?!

Толстый выпрыгнул из темноты и шмякнул к его ногам бесформенный серовато-белый огрызок. Тонкий подобрал. В нос шибануло тухлятиной, огрызок развалился в пальцах на склизкие комки. Ну и дрянь! Толстый вскарабкался на плечо и, воняя, как тысяча солдатских портянок, пощекотал хозяина усами: молодец я? Заказывали сыр – вот, пожалуйста. Уж извините, какой нашли на свалке, такой и принесли.

• Предыдущая
• 29/31
• Следующая