Звезды Эгера - Гардони Геза - Страница 82

• Предыдущая
• 82/125
• Следующая

— Ерунда! — Добо с улыбкой махнул рукой и прогнал пушкаря вниз.

Дым от выстрелов лениво поднимался к облакам.

Но как же так? Три пушки, а грянуло девять раз!

А разгадка вот в чем: эгерские горы повторили звук каждого выстрела еще по два раза.

Вот начнется-то музыка, когда заухают сразу все триста — четыреста турецких орудий!

Четверть часа спустя на вышку прибежал Пете. За ним приплелся и подручный мясника. Он тащил сильными руками вонючее дымящееся ядро.

— Честь имею доложить: вот оно, ядро, — сказал Пете. — Упало в речку. Водоносы принесли его в бадье.

— Скажи им, пусть не перестают таскать воду. Не будем пока закрывать там крепостные ворота.

— А мы разве не выстрелим? — спросил и Пете.

— Нынче ведь воскресенье, — с улыбкой ответил Добо, — разве можно нам стрелять!

Он смотрел, как турки охлаждают пушку и как вновь ее заряжают.

На следующее утро турецкие пушки придвинулись вдвое ближе к крепости — они стояли теперь посреди поляны, и было там уже не три, а шесть стенобитных пушек.

Вчерашняя пальба прошла впустую. Осажденные оставили ее без ответа, и турки, осмелев, установили орудия на расстоянии полета стрелы.

Добо знал, что так и будет. Потому-то он вчера и не стал отпугивать турок и попусту волновать население крепости бесполезной трескотней.

Он уже с рассвета был на ногах и сам готовил пушки для ответной пальбы. Ядра он не заворачивал в кожу, а просто смазывал их. Порох тоже сам заботливо отмерял шуфлой[79].

— Ну, теперь давай пыж. Забей-ка его хорошенько прибойником. А сейчас суй ядро…

Он долго, старательно наводил орудие, выждал, когда турки приготовятся за своими прикрытиями, и, лишь только грохнул первый выстрел турецкой пушки, скомандовал:

— Во имя бога — огонь!

К двенадцати венгерским пушкам были одновременно поднесены фитили, и разом грянуло двенадцать выстрелов.

Турецкие туры и лафеты валились и рвались, две пушки опрокинулись; одна из них разлетелась на куски. Яростные вопли и беготня, топчу, скрывшихся за турами, вызвали в крепости хохот.

— Ну, отец, — весело сказал Добо старику Цецеи, — поняли вы теперь, почему мы вчера не палили?

Добо стоял на стене, широко расставив ноги, и обеими руками подкручивал длинные усы.

Добо напрасно тревожился. Население крепости не так-то испугалось, как он предполагал. С тех пор как изобрели порох, Эгер больше всех городов мира отличался пристрастием к пальбе. В нем и нынче нельзя себе представить, чтобы какой-нибудь пикник, бал пожарников, выборы, гулянье или любительский спектакль обходились без салюта. Пушки здесь заменяют афиши. Иногда, правда, расклеиваются и афиши, но палить, однако ж, не забывают. На траве в крепости всегда валяется несколько мортир, и стреляет из них каждый, кому заблагорассудится. Так могли ли эгерчане испугаться!

В крепости только один человек упал со стула при первом пушечном выстреле и завопил от страха.

Нетрудно угадать, о ком идет речь, если я даже и не назову его.

Но солдаты задали трусу жару. Выволокли его милость из уголочка, куда он забился, и втащили на башню в том виде, в каком он был: босого, в желтом доломане, в шлеме и в красных штанах.

Двое держали его за руки, двое за ноги, один подпирал сзади, и все хором закричали туркам:

— Стреляйте в него!

Пока заряжали пушки, цыган еще кое-как крепился, но когда пушка громыхнула, он вырвался из рук солдат и невообразимыми, двухсаженными прыжками вмиг слетел с помоста. Очутившись на земле, он прежде всего ощупал себя — все ли уцелело, и, точно борзая, понесся к Старым воротам.

— Ой, ой, ой! — кричал он, схватившись за голову. — И зачем я только приехал сюда! Лучше б у меня ноги судорогой свело! Ой, ой, ой! Лучше б тот поганый конь ослеп, который привез меня сюда!

В тот день Добо разбил все турецкие пушки, стоявшие на Кирайсекеском холме.

Топчу разбежались, вопя от злости. Два их офицера были убиты. Третьего унесли на полотнище шатра. На поле остались только опрокинутые и продырявленные туры, три дохлых верблюда, искалеченные пушки, ящики и рассыпавшиеся колеса лафетов.

Этого еще мало — в полночь Гергей налетел на турок и захватил двадцать лошадей и одного мула.

Но у турок было столько коней, людей и пушек, что к рассвету сплетенные из прутьев и набитые землей туры снова стояли на месте. Правда, пушки поставили теперь подальше и сделали перед ними земляные насыпи. Между турами выстроились двенадцать новых пушек, и вокруг них хлопотали новые топчу и аги.

Едва забрезжил рассвет, как крепость задрожала от страшного грохота. Удары были глухие — стало быть, ядра ударялись в стену.

Добо снова выпалил из своих орудий — и опять опрокинул туры и пушки. Но позади развороченных тур поднялись новые, и между ними встали новые пушки. А топчу не разбегались. За спиной их засел отряд джебеджи в блестящих панцирях, держа наготове плети с шипами.

— Да, теперь топчу только стрелять или гибнуть.

— Пусть стреляют, — пожал плечами Добо. — Мы должны беречь порох.

И он только иногда палил из пищалей, чтобы помешать их работе.

В тот день турки еще не заняли город. Пешие отряды венгров охраняли ворота крепости, а конные — городские ворота.

Турки пока не вступали с ними в бой. Взять город им было не к спеху. В пустых домах ничем не разживешься. А время летнее, и каждый охотней спит в шатре или под открытым небом.

Турецкие старшие офицеры уже два дня объезжали верхом горы и холмы, стараясь заглянуть внутрь крепости. Но туда разве только птица заглянет! Смотри на вышки башен да стены, а что делается внутри — и не увидишь: все загорожено тыном, сплетенным из прутьев и обмазанным глиной, что протянулся поверху стен между башнями и на площадках башен.

Так куда же стрелять? Вот турки и палили наугад по стенам да по тыну.

А внутри крепости скрывалось несколько построек. Даже уцелевшая половина огромного храма была шедевром строительного искусства. Рядом с ним стоял возведенный из резного камня древний монастырь (с тех самых пор не доводилось венгерским солдатам жить в такой красивой казарме). Комендантский дворец, построенный итальянским зодчим, украсил сам Добо, когда женился. В окна вставил настоящие стекла, меж тем как внизу, в городе, даже в архиепископском дворце окна были затянуты бычьими пузырями. Подальше стоял дворец архиепископа, выстроенный еще в те времена, когда крепостной храм был и собором. Неподалеку находился дом второго капитана — Мекчеи. В ту пору это строение тоже называли дворцом. Ряды домов остальных офицеров гарнизона — королевского ревизора, казначея, архиепископского законника — вытянулись вдоль северной стены.

А турки все палили и палили. Пушки их рычали от зари до зари, пробивали стены, рвали, ломали тыны. Когда же солнце зашло за Бактайскую гору, они разом выстрелили из всех пушек, и повсюду послышалось благоговейное пение лагерных муэдзинов: «Аллах акбар!»

Весь турецкий табор молился, припав к земле. Молились и топчу.

Каменщики в крепости вытащили свои соколки и еще засветло приступили к работе, закладывая камнями проломы в стене.

Оба паши покачивали головой. Оба они состарились в сражениях и, где бы ни прошли, повсюду оставляли за собой развалины, а владения султана простирались все дальше и дальше.

Вот погодите, говорили они; вступим в город — начнем и оттуда пробивать стены.

На четвертый день турки вломились в город. Это оказалось для них пустым делом: тысячи лестниц и тысячи молодых воинов против частокола, обмазанного глиной.

Венграм, караулившим у городских ворот, приказано было немедленно отступить, как только турки появятся на стене. Они и оставили город. Отошли в полном порядке, с барабанным боем и вернулись в крепость.

• Предыдущая
• 82/125
• Следующая