О черном маге замолвите слово (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 24

Вначале волшебница действовала скорее потому, что дала обещание Райнарту.

Бывшего героя она знала очень хорошо, и именно поэтому объясняться с ним относительно судьбы Дамира, она боялась ни чуть не меньше, чем утратить свое привилегированное положение. Однако к истечению последних суток ей хотелось лично и непременно чрезвычайно долго откручивать самодовольную голову леди Ровены. Наплевав на риск, на то, что ее могут заметить, Алагерда пришла к юноше, что бы хоть как-то облегчить его участь.

Утром она первым делом отдала соответствующие распоряжения, что бы как можно быстрее выехать из лагеря: сразу, едва Глава Совета закончит с допросом пленника.

Отступать и откладывать решение Алагерда была больше не намерена: зачем понапрасну терзать паренька! Но на этот раз препятствием для осуществления ее планов стало упрямство самого Дамира.

«Подчинись же!» — безмолвно просила его Алагерда, не имея возможности ни помочь, ни повторить свой призыв вслух, — «Подчинись, ты же погибнешь! Что ты там себе напридумывал, глупый мальчишка… разве могут твои откровения причинить вред Дамону?! Смирись же! Не сопротивляйся!» Боевой тревоге она обрадовалась и испугалась одновременно: Дамира оставили в покое, но неужели же Дамон каким-то образом узнал о происходящем и примчался к нему на выручку? Она испугалась и его, и — да, за него… Какой смысл себе врать!

Каждый из находившихся в лагере чародеев, конечно слабее Властелина Башни, но их много не считая амулетов и всяческих заранее оборудованных хитростей, а он один…

Алагерда испытала не малое облегчение, осознав, что это вовсе не Дамон, а через несколько минут узнала и нападавшего. Точнее нападавшую.

Едва рассеялась насланная туча воронья, стала различима тонкая черная фигура, прикрывающаяся расправленными кожистыми крыльями: высший вампир, не нуждающийся ни в склепе, ни в прочих атрибутах, для которого солнечный свет лишь неудобство, немного гасящее силы.

— Раинн!!! — облегченно вырвалось у волшебницы, и ее услышали.

Алагерда никогда с ней не встречалась, но больше это никто не мог быть! Не было сомнений, что это она прикрывала Дамира от поиска. Толи ей что-то помешало его защитить, толи вампирка выжидала, наблюдая, однако все же решила вмешаться.

И встретила решительный и эффективный отпор, заставивший ее ретироваться. Герда была почти разочарована, но не удивлена: к чему ей рисковать своей долговечной шкурой ради безвестного мальчишки.

С этого мгновения Дамир был обречен. В хрипах корчащегося у столба пленника не осталось уже ничего человеческого. Для Алагерды потрясением стало все: и то что Дамир сопротивляется чтению, и то что сопротивляется успешно, и злоба раздосадованной Ровены, и ее приказ, подлежащий немедленному исполнению, хотя она и понимала, что вызван он не только гневом. Леди Ровена была из тех, кто предпочитает уничтожить необходимое врагу, лишь бы не допустить возможности это заполучить. Появление Раинн ее только подстегнуло.

Цепи сменили обычные веревки у наскоро вкопанного по соседству столба для костра: зачем же из-за одного едва живого колдунчика портить более надежную конструкцию.

За поленьями тоже дело не стало.

Алагерда потеряно застыла в отдалении, не сводя остановившегося взгляда с обвисшего в путах безвольного тела. Она прекрасно понимала все побуждения и рассуждения, но не менее отчетливо она понимала, что сейчас они совершают убийство. Гнусное и подлое.

И только осознание того, что все бесполезно, что она ничего не сможет сделать, что никакие ее слова не будут приняты во внимание, и даже если она сейчас бросится к костру, освободит Дамира от веревок — она не сможет протащить его по тонким путям, — только это заставляло ее оставаться на месте.

Право, было ли там кого спасать, после тайфуна, учиненного Ровеной в его сознании?

«Дура! Почему ты не вывела его в первую же ночь? Во вторую, третью… Вчера наконец?!» — из прокушенной губы женщины тоже текла кровь, капая на платье.

Алагерда всегда почитала себя лучше своих сестер по естеству: умнее, решительнее, одареннее. Сейчас же она с холодной безжалостностью определила себя как нечто, совершенно противоположное и недостойное. Она имела возможность до конца наблюдать, чем обернулась ее осторожность, обусловленная себялюбием и переходящая в трусость. Проклятье, ей не хватало решимости даже избавить мальчишку от лишних страданий в разгорающемся все сильнее пламени!

Поленья уже занялись. Одежда юноши промокла от воды, которой его отливали, и пламя не вспыхнуло, охватывая его сразу, а медленно подбиралось, окутывая удушливым дымом. Ткань начала тлеть, и Дамир снова забился.

Это было невыносимо видеть, но не смотреть Алагерда не могла.

Юноша затих: толи у него не осталось сил даже на это, толи он потерял сознание надышавшись дымом. Волшебница молилась, что бы это было так, чувствуя, как внутри стремительно разверзается пустота.

Будь оно все проклято!

«…Я и так обязан тебе настолько, что просто противно, но имею наглость обратиться с просьбой, и почему-то мне кажется, что ты ее выполнишь. Письмо тебе передаст мальчик, его зовут Дамир. Я был бы признателен вам с Гейне, если бы вы занялись его образованием: Дамир хоть и дикий местами, но способный парень.

Позаботься о нем, как если бы он был моим сыном, хотя к сожалению это не так. Я заберу его, как только смогу».

Строчки «рекомендательного» письма стояли у Райнарта перед глазами, пока он гнал степную лошадку, молясь, чтобы она не пала и не переломала себе ноги в какой-нибудь расщелине.

Кто бы мог поверить, что человек, олицетворяющий собой все, что только можно отнести к понятию зла: коронованный барон, бывший когда-то командующим захватнической армией Тьмы, черный маг и господин Башни, — возьмет на себя труд заботиться о беспризорном мальчишке, и тем более примет его судьбу близко к сердцу! Райнарт и сам не до конца в это верил, пока маленький камешек по имени Дамир не сорвал ужасающую по своей мощи лавину.

Дамон по натуре борец, привыкший подчинять себе обстоятельства, а не наоборот.

Смирение — это не про него, иначе он не стал бы тем, кто он есть… И то чему Райнарт был свидетелем за время их знакомства, говорило, что маг не склонен к истерикам, обладая стальной волей и нервами, — такой человек не сорвется из-за пустяка, забыв обо всем. Поэтому Райнарт был уверен, что с Дамиром случилось нечто страшное и непоправимое, и именно понимание своей беспомощности разбило вдребезги самообладание Дамона.

Райнарт не мог не чувствовать своей прямой вины в происходящем: Дамон отправил парня к нему, надеясь что он сможет защитить Дамира и в том числе — не даст натворить глупостей. На деле же получилось совсем обратное, и невольно обманутое доверие грозило обернуться катастрофой не только для мальчика.

Неказистая лошадка летела быстрее пущенной стрелы, но в душе стыло понимание, что он попросту не успеет ничего предпринять. Да к тому же Райнарт совершенно не представлял, как достучаться до впавшего в буйное помешательство мага, вывести его из аффекта и помешать устроить небольшой конец света. Если это конечно вообще еще возможно.

Все-таки герой это не только профессия, не просто наемник, занимающийся определенными проблемами. Герой должен оставаться немного идеалистом, уметь хотя бы изображать благородство. Что должны делать герои? Если исходить из того же девиза, карать зло. Очень четко и конкретно! А где здесь зло? Говоря на чистоту, Райнарт Дамона великолепно понимал: случись что с Гейне или детьми (не приведи того вышние Силы!) от него тоже не пришлось бы ждать тихой печали!

Спасать невинных. С этим еще сложнее! По части невинности к обеим сторонам конфликта были серьезные вопросы. И отдельный, главный, вопрос: кого от кого стоит спасать.

Куда именно направился Дамон, с какой целью и чем он занят — гадать не приходилось. Вихрь, которым обернулся маг, сметал все на своем пути, так что Райнарт мчался по идеально ровной прямой, которая могла посоперничать с дорогами Рикенты, составлявшими главную гордость ее монарха. Единственным неудобством было то, что земля вдруг перестала быть самой собой: землетрясение катилось впереди подобно волне цунами в штормовом море.