Кладоискатель и золото шаманов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/77
• Следующая

– Потрясающе, – вырвалось у меня.

– Вам понравилось? – спросил тщеславный Лепяго.

– Еще бы! Тоже в экспедиции собирали?

– Немного. По большей части Феликс Романович Проскурин помог. Ему, как человеку, наделенному властью, в наших краях принято подносить дары.

«Кто бы мог подумать. – Я ошеломленно обозревал зал. – Такая роскошь в такой глуши! Вот что может сделать энтузиаст, которого поддерживает один из самых влиятельных людей района. А у этого Проскурина губа не дура, знает, что собирать. Надо будет запомнить».

– Ко мне, если хотите знать, из Красноярска приезжают на коллекцию взглянуть, – похвалился директор. – Она у меня вроде главного козыря. Недаром я ее в дальнем зале держу, чтобы остальные экспонаты тоже на глаза попадались. Все-таки много труда вложено. А вот главная жемчужина коллекции – собрание сибирских монет.

Мы столпились у витрины, на которой были представлены редкие, почти не дошедшие до наших дней монеты, чеканившиеся при Екатерине П. Я внимательно изучил их характерный рисунок, отличающийся от чеканки европейской половины России. Аверс был обычный: вензель императрицы в виде буквы «Е» с римской двойкой внутри, окруженный пальмовыми ветвями, а вот на реверсе гордые сибиряки изобразили двух соболей, держащих в лапах увенчанный короной овальный щит. Всю эту геральдику окружала надпись «Сибирская монета». На щите помещалась дата изготовления и достоинство монеты. Было таких монет необычайно много – штук сорок. Уникальная коллекция. Здесь были представлены все номиналы: полушка, деньга, копейка, две, пять и десять копеек.

– Сибирская монета чеканилась на Колывановском денежном дворе с тысяча семьсот шестьдесят третьего по тысяча семьсот восемьдесят первый год, – хорошо поставленным лекторским голосом принялся рассказывать Лепяго. – Перевозка наличных денег из центральных губерний Российской империи обходилась казне гораздо дороже, чем производство самой монеты, поэтому Екатерина Вторая издала указ, согласно которому деньги для обращения на территории Сибири должны были изготавливаться на Алтае. Сырьем для них служила медь, выплавляемая на Колывановском заводе. Поскольку она содержала в себе примеси серебра и золота, монетная стопа для них была поднята до двадцати пяти рублей из пуда меди, в то время как общегосударственные монеты чеканились по шестнадцатирублевой стопе. Монетной стопой называлась весовая единица, из которой можно было начеканить монет общим достоинством, в данном случае, на двадцать пять рублей. То есть сибирская монета была меньше и легче общероссийской. А уникальность моей коллекции, – с особым удовольствием добавил Андрей Николаевич, – состоит в том, что она полная. Здесь есть пара пятаков, которые представляют собой чрезвычайную редкость. Дело в том, что Сибирскую монету с тысяча восемьсот двадцать четвертого года стали выводить из оборота, и огромное количество пятаков, точнее, шестьдесят пять тысяч пятьсот двадцать килограммов было отправлено на отливку колоколов Исаакиевского собора. Это был почти весь запас изъятой монеты данного номинала. Так что спасибо Феликсу Романовичу за целость и сохранность этого собрания.

«Особенно за последние два пункта», – подумал я, представив на миг реакцию знакомых нумизматов, доведись им узреть экспозицию при усть-марьском Доме офицеров. Надо полагать, поблизости имеется немало охотников заполучить ее, да все знают, что хозяин спуску не даст. Поэтому музей – святое место.

– А что это у вас за одежда? – указал я на толстый рыжий свитер грубой вязки, одиноко лежащий на персональном застекленном стеллаже.

– Это, – с придыханием сообщил Лепяго, – гордость нашего музея, по ценности сравнимая разве что с нумизматическим собранием.

– Свитер? – удивился Вадик.

– Свитер! – Андрей Николаевич торжественно воздел палец. – Он, если хотите знать, самый уникальный экспонат. Местонахождение второго такого же неизвестно, возможно, он не сохранился.

«Он с ума съехал в своем музее», – я сочувственно посмотрел на восторженного директора.

– Че в нем такого? – Слава поближе подошел к витрине. – Он что, золотой?

– Он мамонтовый!

Наши головы синхронно повернулись к свитеру, затем к Лепяго.

– Этот свитер связан из шерсти мамонта, – пояснил директор музея. – Преподнесен в дар Феликсу Романовичу одним авторитетным человеком… можно сказать, в авторитете. Согласно преданию, геологи на одном из островов в Восточно-Сибирском море наткнулись на мамонта в размытом береговом обрыве. Зверь был в великолепной сохранности, он пролежал, не оттаивая, в вечной мерзлоте до того особенно жаркого лета. Геологи нашли его совершенно целым. За день они успели надрать два мешка шерсти. Они торопились, потому что начал задувать ветер. Ночью поднялся шторм. Вы знаете, какие в Восточно-Сибирском бывают шторма? Не знаете? Счастливые люди! В общем, утром мамонта уже не было и куска берега тоже. Все размыло до твердого слоя вечной мерзлоты и унесло в море. Геологи чудом спаслись и привезли мамонтовую шерсть на материк. Из нее отобрали подшерсток, соткали пряжу и связали два свитера и варежки. Опять же по преданию, в мамонтовом свитере и варежках щеголял до самой пенсии начальник партии, а другой свитер он заиграл в карты.

За один вечер мы хапнули северной экзотики столько, что она перестала укладываться в голове. Заметив наше остолбенение, Андрей Николаевич закончил экскурсию.

Мы вернулись в дом и стали готовиться ко сну. Кровать была одна – хозяйская, да еще топчан в комнате. Андрей Николаевич принес с чердака раскладушку и пару толстых одеял, одно из которых постелили на печь:

– Располагайтесь. Желаю доброй ночи, – и удалился в спальню, предоставив нам самим выбирать место по душе.

Мы разместились быстро. Я занял топчан. Слава улегся на раскладушке, а Вадик залез на печь. Любителю экзотики было там самое место.

С утра наша банда пробудилась бодрой и готовой к действию. Недаром французская пословица гласит, что самый крепкий сон у самых отпетых негодяев. Как следует перекусив, я за чашкой крепкого кофе (захватил предусмотрительно жестянку растворимого) принялся выведывать у Лепяго дорогу к пещере.

– Будучи человеком в истории края весьма компетентным, вы, должно быть, помните историю об эвенкских шаманах?

– А, запертые харги, – сразил меня наповал Андрей Николаевич. – Кто же эту легенду не знает. Вас, наверное, пещера интересует?

– Ну… в общем-то, да.

– Можно будет сходить, – сказал Лепяго.

– Далеко это?

– За Марью выйти и по дороге километров пятьдесят. На машине придется ехать до повертки. Дальше километров шесть через лес. Дорога была, но заросла очень, там даже ЗИЛ не пройдет.

– Так туда и дорога была? – У меня упало сердце. Какие могут быть сокровища, если об этом каждая собака знает. – Это что, местная достопримечательность?

– Вроде того, – подтвердил мои опасения Андрей Николаевич. – Да не бойтесь, – рассмеялся он, – нет там никаких кладов и не было!

– А что, проверяли? – спросил Вадик.

Вчера, выслушав подробности гибели отца, он загрустил, а сейчас вообще нос повесил. Наверное, горестно было узнать, что родитель еще и умер зазря.

– Сколько раз ходили, – ответил как ножом резанул директор. – Я сам, пацаном будучи, лазил туда, все хотел клад найти. Загодин, в семидесятых «хозяином» был, тоже искал.

– Нашел? – ревниво спросил Вадик.

– Какое там… Во-первых, вход завален был наглухо. Вы не представляете, какой это был завал! Полковник зэков нагнал, они все вычистили. До него тоже пытались завал растащить, но это работенка та еще, скажу я вам. В общем, пытались разгребать, но бросали. А вот Загодин разобрал. Сколько камней выгребли – посмотреть страшно! Кучи выше роста человеческого до сих пор лежат.

– И все впустую? – на Вадика было жалко смотреть.

– Открыли сталактитовую пещеру. Большую, надо сказать. Я теперь в нее детишек вожу на каникулах. Это во-первых.

– А во-вторых?

– Во-вторых, в дальнем конце пещеры оказался другой завал. Загодин начал разбирать, но плюнул. Слишком тягомотно оказалось заключенных в такую даль на работы выводить. Машины, бензин, все дела… Вскоре перевели его.

• Предыдущая
• 23/77
• Следующая