Русские инородные сказки - 4 - Фрай Макс - Страница 56

— Так что, все это — правда? Это великаны?

— Конечно, друг Санчо. Просто надо уметь видеть. Теперь ты видишь. Ты же почти умер.

— Как?! Когда??

— А вот прямо сегодня. В лесу. Шею едва не сломал спьяну, когда с лошади летел.

— Да как же…

Санчо вскочил и снова сел. И опять вскочил.

— А вы? Как же вы? Как же мы с вами? Неужели ничего уже не сделаешь?

— А что тут сделать… Впрочем, послушай меня…

…Они ехали рядом, как в старые времена, только теперь Санчо ехал не на осле, а на кобылке своей, нашлась, зараза… Наступал уже третий рассвет с той ночи, как встретились они с Доном в лесу. С той ночи, когда Санчо едва не умер. Он уже почти свыкся с мыслью, что Дон неживой, что ему не надо теперь ничего… Почти ничего.

…Гулкий звук донесся издалека. Санчо соскочил с лошади и прижался ухом к земле. "Идет!" — радостно прошептал Санчо, преданно глядя на Дона снизу вверх. "Ну, с Богом…"

Они пришпорили лошадей. Убить хотя бы одного великана, хотя бы одного, скачками неслись мысли в голове Санчо, все легче, да, а может, простят, может, забудут? А впрочем, не забудут, да, не ради себя, главное — не ради себя…

…Великан вышел из рассветной дымки, скалясь, помахивая неподъемной своей дубиной. С него сыпался какой-то мусор. А птицы вдруг перестали петь. Мир замер. Дон и Санчо с двух сторон рванулись к великану, доставая мечи. Да, у Санчо теперь тоже был меч…

…На исходе двух часов, когда они уже валились с ног, Санчо удалось ударить злого уже великана в самое сердце. Тот упал, поднимая пыль на дороге. Птицы снова запели. Мешал какой-то скрип. Санчо утер пот и счастливо засмеялся:

— Я не хочу быть живым! Я буду, как вы, Дон, как вы, вечно служить людям!

Предостерегающего крика он не услышал. Скрипевшее дерево, росшее у дороги и задетое падающим великаном, с шумом валилось на него.

— Такие, как я, не умира…

Помни, ты в ответе за тех, кого приручил, сказал братец Лис.

А братец Кролик ничего не сказал, только почесал лапкой за ушком и подумал, что вот же ж блин, понеслась пизда по кочкам, каждый раз, как у него рефлекторное выделение желудочного сока, так он классику начинает цитировать, надоело-то как, госсподи.

Ну а братец Лис, понятное дело, мысли читать не умел, он даже свои мысли читать не умел, не говоря уже про чужие, да и потом, какие у кроликов мысли, всем известно, чего тут читать, чай, не Экзюпери. Поэтому братец Лис зарылся носом в белую пушистую шерстку и прошептал: а как же я, мне же так плохо будет без тебя, тебе меня совсем ни капельки не жалко?

А братец Кролик опять ничего не сказал, хотя и собирался в начале, но потом понял, что по большому счету сказать-то ему и нечего, и опять лапкой почесал за ушком, хотя не чесалось у него за ушком нифига, но надо же чем-то лапки занять.

Я так и знал, сказал братец Лис, тебе наплевать на меня, тебе нет до меня никакого дела, и глаза его наполнились слезами, а верхняя губа вздернулась, обнажая крепкие белые клыки.

Ну а чего я, собственно, ждал, меланхолично думал братец Кролик изо всех сил удерживаясь, чтобы не почесать лапкой за ушком, потому что ушко в последнее время начало нарывать от непрерывного почесывания. Пожалеть его, что ли? Мне-то теперь уже все равно, можно и пожалеть, и он почесал лапкой за ушком.

Не чешись, строго сказал братец Лис, у тебя же там кровь, господи, ну как маленький, честное слово, когда же ты уже вырастешь.

Наверное, из меня получится красивое чучело, думал братец Кролик. Если, конечно, аккуратно снимать шкурку. Мне бы не хотелось, чтобы меня набили ватой. Лучше сухой травой. Или опилками.

Ну как с тобой можно разговаривать, устало спросил братец Лис, ты же совершенно меня не слышишь. Ты хочешь, чтобы я ушел? Скажи, хочешь?

Я спать хочу, сказал братец Кролик и зевнул для убедительности, хотя спать ему совершенно не хотелось, а хотелось почесать лапкой за ушком. Оставайся, конечно, зачем ты спрашиваешь.

Братец Лис улыбнулся, прижал к себе братца Кролика и заснул, и братец Кролик тоже заснул, и они спали долго и счастливо, и проснулись в один миг.

Жили были в нашем волшебном лесу мальчик и девочка. Не знаю, как их звали, но это и неважно. Ну, допустим, Кай и Герда. Хорошо жили, дружно, что само по себе странно и объясняется исключительно волшебством, не иначе. Потому что если нет, то с какой такой радости им хорошо жить?

Ну вот. Герда была как все девочки — добрая и неконфликтная. Ей, собственно, в этой жизни только одного хотелось. Чтобы ее любимый Кай был счастлив. Поэтому, как только ей казалось, что он вот уже четыре с половиной секунды недостаточно счастлив, так она тут же хваталась за сердце и лишалась чувств. После чего Каю приходилось неделю сидеть около ее кровати, а в кровать она его все равно не пускала, потому что очень ослабела, во-первых, а во-вторых, какой во всем этом смысл, если она так и не смогла сделать его счастливым?

А Кай, надо вам сказать, был очень терпеливым мальчиком. То есть, он Герду внимательно слушал, палкой по голове не бил, и даже научился жить с выражением беспредельного счастья на лице круглосуточно. Днем еще ничего, не смертельно, а ночью контролировать себя тяжело. А Герда как раз ночью очень любила подозрительно всматриваться в милые черты — вдруг Кай недостаточно счастлив, и можно уже с чистой совестью схватиться за сердце и лишиться чувств…

Так они и жили. Герда вязала Каю свитера и выращивала на подоконнике розы, а Кай ходил на работу и мучился совестью оттого, что не получается у него быть счастливым, раньше изредка получалось, а сейчас — совсем никогда.

Время года нас не очень интересует, но я скажу, что прошло лето, и началась зима. Просто чтобы подчеркнуть, что жизнь не стоит на месте. И намекнуть, что Кай с Гердой не каких-нибудь пять-шесть дней вместе прожили, а долго. Кай иногда думал, что слишком долго, а что думала Герда — этого мы вообще никогда не узнаем.

Так бы Кай, наверное, и умер от инфаркта в сорок лет, или кокаин начал бы нюхать от своего беспросветного счастья, но тут в наш волшебный лес забрела другая девочка. Встретила она Кая около лесного ручья, и так он ей понравился, что буквально через десять минут они уже лежали рядышком на куче листьев, усталые но довольные.

Хотя, стоп. Зима же на дворе… Ну ладно, они в сугробе выкопали берлогу и там, внутри, лежали рядышком уже через десять минут, девять из которых они потратили на выкапывание сугроба… О господи, да что за глупости, ну пусть через двадцать минут лежали, а не через десять, не в этом же дело.

Кай улыбнулся, поцеловал девочку в висок и сказал: "Я очень счастлив". На что девочка тряхнула головой и сказала, что ей по барабану, честно говоря. Тут у Кая все перед глазами поплыло, он даже чуть было не схватился за сердце и не лишился чувств. Как же так, закричал Кай? А как же я? Нельзя же так!!!

Девочка вздохнула, села поудобнее и прочитала короткую, но очень эмоциональную лекцию на тему личной ответственности, родительских сценариев и проецирования идеала на все, что движется. Кай выслушал ее внимательно, тоже вздохнул, и лишился уже наконец чувств, даже не схватившись предварительно за сердце.

Поздно вечером Кай вернулся домой. На пороге его ждала Герда со скалкой. "Ты где шлялся, — спросила Герда, но тут же взяла себя в руки. — Почему у тебя такое странное лицо, ты заболел"?

Нет, сказал Кай, я здоров и совершенно счастлив. Я встретил девочку, которая мне очень понравилась, и теперь я ухожу к ней. Тебе тоже так будет лучше — ты ведь счастья моего хочешь, а спать со мной тебе не нравится.

И потом, что с тобой произошло за время моего отсутствия? У тебя было такое милое, родное лицо. А сейчас совсем чужое и незнакомое…