Ждать ли добрых вестей? - Аткинсон Кейт - Страница 17

Билли и пистолет покинули дом в один день, и это было не совпадение.

— «Макаров», — гордо пояснил Билли, взмахнув пистолетом и напугав Реджи до полусмерти. — Только мамуле не говори.

— Господи, Билли, не на Диком Западе ведь живем, — сказала Реджи, и он ответил:

— А где же?

Поди пойми, отчего он просто-напросто в армию не пошел — мацал бы там оружие сколько душе угодно. Деньги не даром, и пушки за так.[51]

Билли слишком близко к дому доктора Траппер — это нехорошо. Пару раз он заявлялся к мисс Макдональд в Масселбург, предлагал подвезти Реджи домой. (Как Билли ни встретишь, у него всякий раз тачка. И всякий раз другая.) Мисс Макдональд приглашала его в дом — но это она просто хотела проповедь ему прочесть и чтобы он починил засорившееся колено под раковиной. Вот уж кого без толку просить чинить что бы то ни было; потребная амуниция (новое слово) — молотки, резаки, дрели — ему бы понравилась, но в плохом смысле. Удивительно, потому что в другой жизни, пойди он по другой дорожке, стал бы мастером на все руки. В детстве, когда Билли еще не сошел с пути истинного, руки у него были золотые — мог часами педантично клеить самолетики из конструктора, а учитель столярного дела говорил, что из Билли, если тот захочет, выйдет замечательный плотник. Это он говорил до того, как Билли просверлил дырки во всех верстаках и распилил надвое учительский стол.

Вернуть же Билли на путь истинный нынче под силу только чудотворцу. Реджи стеснялась, когда брат расхаживал по захламленному дому мисс Макдональд и водил пальцами по пыльным книгам — можно подумать, понимает толк в чистоте, хотя вот уж кто не понимает, так это Билли. Реджи не понравилось, как лукаво он озирался. Плавали — знаем: в детстве Билли с таким лицом планировал очередное озорство; теперь он вырос, и эта гримаса означала, что быть беде.

А вдруг в один прекрасный день Билли заявится к доктору Траппер, предложит подвезти Реджи, а той придется знакомить его с доктором Т.? Она прямо видела, как просияют его мелкие хоречьи черты при виде роскоши дома Трапперов. А то и хуже: как он просияет при виде доктора Траппер. Реджи решила, что отречется от него. (Он мне не брат. Я вообще не знаю, кто это.) «Плоть и кровь», — раздался в голове мамулин голос. Да только эта плоть уже сгнила.

— Ты что тут делаешь, Билли?

— Так, всякое разное, — пожал плечами он. (Вот вам Билли: всякое разное, ничего особенного.) — В свободной стране живем. Я вроде проверял — на юго-запад Эдинбурга пока пускают без паспорта.

— Я тебе не верю, Билли.

— Да как угодно.

— Quidquid.[52] — (Ха.)

— Чего?

Когда подъехал автобус, Билли нарочито помог ей войти, точно лакей, что помогает принцессе взойти в экипаж, приподнял воображаемую шляпу, сказал:

— Пока-пока, увидимся, погодь чутка, — и зашагал по улице.

Слышишь? Во мраке лают собаки, нищие в город вошли.[53]

На Ужасный мост взойдешь[54]

В конце концов Джексон втиснулся в припозднившийся и под завязку набитый скотовоз, который прикидывался пассажирским поездом и от переутомления жужжал и гудел. В вагоне-ресторане не было горячей воды, отопления тоже не случилось, и у некоторых пассажиров был такой вид, словно они вот-вот помрут от переохлаждения. Проходы забаррикадированы сумками и чемоданами — шагая по вагонам, изображаешь барьерный бег в замедленной съемке. Полоса препятствий, впрочем, не воспрепятствовала нескольким детишкам, одичавшим от избытка сахара и скуки, с воплями носиться по проходу. Этот поезд будто возвращался с войны, и отнюдь не победоносной. Была даже парочка измученных рядовых в пустынном камуфляже — сидели в тамбуре на рюкзаках. Один в один Джексон из другой жизни.

Демобилизовавшись, Джексон поклялся, что, в отличие от многих до него, в службу безопасности не пойдет. Половина рядовых, служивших в его подчинении, очутились на нижней ступени бизнеса — в черных плащах дрожали под дверьми пабов и клубов. А Джексон пошел в полицию Кембриджшира, в военной полиции он был уоррант-офицером первого класса, — казалось, это естественный шаг. Уволившись из полиции, он поклялся, что, в отличие от многих до него, в службу безопасности не пойдет: половина охранников «Маркса и Спенсера» и штатных детективов «Теско» — бывшие полицейские, с которыми он служил. Он ушел в должности детектив-инспектора, вроде неплохое начало для частного агентства на одного, и когда бросил агентство, клясться не пришлось — спасибо дряхлой клиентке, которая оставила ему наследство.

А теперь, как это ни смешно, если спрашивали, чем он занимается, Джексон отвечал: «Безопасность» — эдак таинственно, мол, больше вопросов не задавайте, он научился этому тону в армии, а в полиции его отточил. По обширному опыту Джексона, «безопасность» подразумевает великое множество грехов, однако на деле все просто — в бумажнике карточка, на карточке написано: «Джексон Броуди — консультант по безопасности» (а уж сколько грехов подразумевает «консультант» — бог весть). Деньги Джексону не нужны — а вот без самоуважения никак. Не пристало мужчине бездельничать. Работа на Берни — не правое дело (в сердце своем Джексон был не паломником, но крестоносцем), однако все лучше, чем целыми днями плевать в потолок.

И к тому же легче сказать, что занимаешься безопасностью, чем «я живу на деньги одной старухи», потому что денег, которые оставила клиентка по завещанию, он, конечно, вовсе не заслужил и они давили на него, будто он таскал их в мешке на спине. Он словно посадил денежное деревце — большую часть двух миллионов вложил, и его доходы неуклонно росли. (Правду, значит, говорят: деньги делают деньги.)

Кроме того, он более или менее умудрялся ходить по светлой стороне улицы. В мире и без его финансовой поддержки горя немало, решил Джексон, однако у него развелось столько акций производителей нетрадиционных видов энергии, что, когда нефть пересохнет, он сделает деньги на конце известного нам света.

— Ты прямо как Мидас, — сказала Джулия. — Чего ни коснешься, все обращается в золото.

В прошлой жизни, когда неудача верным псом таскалась за ним по пятам, а все, чего он касался, обращалось в дерьмо, он едва наскребал на квартплату, а капиталы время от времени вкладывал только в покупку лотерейных билетов. Вложись он в акции (само по себе смешно), мировой рынок назавтра бы рухнул — к гадалке не ходи. А теперь столько всего, что никак не раздаришь. Ладно, это неправда, но он пока не готов удариться в дзэн и отринуть все блага земные. («Тогда кончай ныть», — сказала его бывшая жена.)

Джексон отыскал неудобное сиденье за столиком на четверых в хвосте вагона. Рядом у окна сидел человек в поношенном костюме и пристально вглядывался в ноутбук. Джексон думал, на экране таблицы и цифры, — оказалось, потоки слов. Джексон отвернулся: цифры безличны, на них можно смотреть, но чужие слова — это слишком интимно. Галстук распущен; от соседа несло пивом и потом, — видимо, давно не был дома. Напротив сидели две женщины — старуха, экипированная романом Кэтрин Куксон,[55] и блондинка лет сорока, здоровая, как нафаршированная под завязку индюшка, — эта равнодушно листала журнал про знаменитостей. Призывно-алая помада и алый топ, который был на полразмера ей мал, маячили пред Джексоном сигнальными огнями. Поразительно, что у нее на лбу не вытатуировано «Всегда готова». Старуха от холода посинела — ее не спасали шляпа, перчатки, шарф и толстое зимнее пальто. Джексон порадовался, что у него есть маскировочная «Норт фейс», затем устыдился и предложил куртку старухе. Та улыбнулась и покачала головой, словно ее давным-давно предостерегли от разговоров с незнакомцами в поездах.