Secretum - Мональди Рита - Страница 103

• Предыдущая
• 103/202
• Следующая

Демонстрируя усердие, я так же быстро смазал трубу жиром, который садовник всегда носил с собой, чтобы инструменты легче входили в землю вокруг выкапываемого растения.

– Не извиняйся. Продолжим работу. Я вижу, ты принес с собой несколько горшочков, – сказал он, несколько успокоившись, и приготовился выкапывать растение, которое нужно было заменить.

Пока Транквилло Ромаули выкапывал одни растения и сажал на их место другие, с большой бережностью раскапывал землю, осторожно поливал, после чего любовно вдавливал в землю новые луковицы, я отчаянно пытался найти повод отвлечь его от темы цветов и повернуть разговор в нужное мне русло.

– Аббат Мелани рассказал мне, что сегодня утром у него состоялся с вами очень интересный разговор.

– Какой аббат? Ах да… Ты имеешь в виду того то ли венецианского, то ли французского дворянина, честно говоря, даже не знаю, откуда он взялся. Ему чрезвычайно понравилась композиция цветов на моих клумбах, – вспомнил он, очищая щеткой каменные плиты от комьев земли.

– Точно, именно он.

– Ну, такая лестная похвала из его уст меня совсем не удивляет. Сажая цветы, нужно всегда соблюдать симметрию, как сделал я и как это делал герцог Каэтани в садах Кистерна в старые добрые времена: в каждой грядке должно быть два иди три отличающихся по окраске сорта цветов, они располагаются в разных местах, чтобы те же или похожие растения соответствовали друг другу, находясь прямо или наискосок один от другого.

– Все верно, аббат Мелани тоже заметил, что…

– Но осторожно! – предостерег он с самым серьезным видом хватаясь за медный кувшин для полива. – Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя высаживать вместе лютики, испанские жонкили и тюльпаны, так как получится некрасивая композиция. Это говорил еще мой дед, Транквилло Ромаули, упокой Господь его душу, у него были самые прекрасные сады в Риме. Да, в наше время не найти ни одного такого сада, оформленного по всем правилам садоводческого искусства, – закончил он свою тираду с преувеличенно печальным вздохом.

– Да, действительно, вы правы, – только и нашелся ответить я, подавляя новый зевок и сдерживая нарастающий гнев, ибо мне уже казалось абсолютно безнадежным пробиться сквозь нескончаемый поток его речи.

Позади нас прошло двое слуг с корзинами, полными только что забитой и общипанной птицы. Они толкали друг друга в бок и тайком посылали мне понимающие язвительные улыбки, так как утомительная болтливость садовника была хорошо известна всем на вилле Спада.

Итак, мне не оставалось ничего другого, как рискнуть заговорить с ним напрямую.

– Ну, аббат Мелани сказал мне также, что ему настолько понравилось беседовать с вами, что он хотел бы встретиться еще раз, – сказал я так быстро, как только мог.

– Ах, неужели?

Наконец-то он отреагировал. Хороший знак.

– Да. Вы должны знать, что аббат очень обеспокоен. В Мадриде над Эскориалем витает смерть…

Он задумчиво посмотрел, ничего не говоря. Возможно, он понял мой намек: смертельно больной король Испании, наследник трона, тетракион…

– Ты хорошо информирован, – произнес он неожиданно серьезным тоном. – Эскориаль иссыхает, сын мой, в то время как Версаль… а теперь… Шёнбрунн… – продолжил он, выражаясь только намеками.

Я понял, это сигнал. Он был в курсе дел, ведь недаром он упоминал о самых прекрасных садах Франции и Австрии, достоянии двух противников, борющихся за Испанское наследство.

– Нам приходится нести тяжелую ношу, – таинственно обронил он.

Транквилло сказал «нам»: вероятно, он ссылался также на других, то есть на тайный пароль, как и предполагал аббат. А теперь он хочет освободиться от тайны, которая гнетет его.

– Я согласен с вами, – ответил я.

Ромаули кивнул с улыбкой безмолвного, тайного понимания.

– Если судьба Эскориаля настолько близка сердцу твоего покровителя, аббата, то нам двоим действительно будет о чем поговорить.

– Это было бы, правда, очень желательно, – сказал я с некоторым ударением на последнем слове.

– Только при условии, что он правильно информирован, – подчеркнул Ромаули. – В противном случае это лишь напрасная трата времени.

– Не сомневайтесь, – успокоил я садовника, однако совершенно не понял смысла его намека.

Весь путь назад в Касино я прокручивал в голове разговор с садовником, пытаясь все растолковать верно, как вдруг после поворота на обходную дорожку услышал шорох гравия под двумя парами ног и два голоса.

– …просто неслыханно, что аббат Мелани себе позволяет, в этом я с вами абсолютно согласен. Но еще удивительнее реакция Албани.

Кто-то говорил об Атто. Судя по тону и манере выражаться, голос принадлежал пожилому мужчине высокого положения. Я не мог упустить случая услышать этот разговор. Я спрятался за живой изгородью и приготовился подслушивать.

– Его все время подозревали в чрезмерной любви к французам, – продолжил все тот же человек, – а тут он задал Мелани такую головомойку. Так что впредь его будут считать держащим нейтралитет, то есть равно удаленным как от французов, так и от испанцев.

– Просто невероятно, как быстро может измениться репутация человека, – согласился другой.

– Это точно. Хотя в настоящий момент это ему мало чем поможет. Он слишком молод, чтобы стать Папой. Но для того, чтобы продержаться в таком положении, любые средства хороши, это настоящее искусство, в котором наш дорогой Албани просто мастер, ха-ха!

Почти на четвереньках я пробирался вдоль изгороди, стараясь незаметно проследить за парой, наслаждавшейся утренней прогулкой. Мужчины явно были из гостей, которые ночевали на вилле. И вероятнее всего, речь шла о двух высокопоставленных церковниках, голоса которых, к сожалению, не были мне знакомы. Шуршание в кустах поблизости мешало мне хорошо прислушаться и, следовательно, понять, что означает их разговор.

– А что же стало с запиской, которую ему передали? Неужели верно то, что мне вчера об этом рассказывали?

– Я расспросил, и мне подтвердили, что все так и было. Этот попугай украл записку и улетел, чтобы прочитать ее в своем гнезде, ха-ха-ха! Албани, конечно, не подал виду, но он был в отчаянии. А двум своим слугам он поручил незаметно поискать эту птицу, поскольку никто не должен знать, насколько важно для него это дело. Однако одного из слуг обнаружил дворецкий, когда бедняга залез на дерево в саду, чтоб лучше осмотреться, и дворецкому сразу стало ясно, зачем он это сделал. Так все и узнали об этом. Но о том, где скрывается эта птица, не ведает никто.

К сожалению, как я ни напрягал слух, больше мне ничего не удалось услышать. Живая изгородь, вдоль которой я полз, делала поворот направо, в то время как беседующие повернули налево. Я застыл на некоторое время на земле и подождал, пока они отойдут на достаточное расстояние. Я уже ликовал, представляя, сколько важных новостей я могу доложить Атто: обещание садовника, пусть и загадочное, открыть нам все, что он знает о тетракионе; отчаяние Албани от пропажи записки, которая, следовательно, должна содержать непростую и секретную информацию, наконец, подслушанные мною рассуждения относительно двух ссор между Атто и Албани, благодаря чему последний сможет избавиться от обременительной славы вассала французов.

Я и не подозревал, что еще не время рассказывать ему эти новости.

– …улетел, чтобы прочитать ее в своем гнезде, ха-ха-ха!

Я уже поднялся на ноги, когда услышал эту фразу, и от ужаса содрогнулся. Я быстро вновь упал на колени, испуганный до смерти, что меня заметили и уличили в слежке. Это точно был голос одного из прелатов, чей разговор я подслушал. Как же он смог вернуться и обойти меня так, что я даже не заметил этого?

– Но для того чтобы продержаться в таком положении, любые средства хороши, это настоящее искусство, в котором наш дорогой Албани просто мастер, ха-ха!

Сомнений не было: кардинал находился прямо за мной, и я почувствовал, как от моего лица отхлынула кровь.

• Предыдущая
• 103/202
• Следующая