Генерал Корнилов - Кузьмин Николай Павлович - Страница 105
- Предыдущая
- 105/150
- Следующая
16 июля паническое отступление русских войск прекратилось. На фронте наступило затишье.
На следующий день Керенский в сопровождении Савинкова выехал в Могилев, в Ставку Верховного главнокомандования русской армии.Совещание в Ставке началось со скандала.
Генералу Брусилову полагалось встретить главу правительства (и заодно военного министра) на вокзале. Он для встречи не явился. Керенский оскорбился и отказался выйти из вагона. Узнав об этом, Брусилов кинулся в автомобиль.
Участники совещания, весь фронтовой генералитет, томились в душном зале. Деникин, грузный, гололобый, с запущенной бородкой, склонялся к генералу Маркову и смирно слушал, что тот ему нашептывал сердито, раздраженно. Лукомский положил перед собой чистый лист бумаги и что-то на нем чертил, то и дело обращаясь к генералу Романовскому. Тот со своим надменным, непроницаемым лицом отвечал ему вбок, через губу. Генерал Клембовский, командующий Северным фронтом, откровенно позевывал – он всю ночь провел в дороге. На старинных настенных часах с громадным медным маятником стрелка медлительно завершала круг. Начало совещания затягивалось больше чем на час.
Наконец под окнами закрякали автомобили: приехали. Брусилов выглядел растерянным. Ему пришлось выслушать от военного министра несколько обидных замечаний. Керенский ворвался в зал в своей обыкновенной манере: стремительно, плечом вперед. Из-за жесткого «ежика» на голове всем присутствующим показалось, что и зрачки военного министра поставлены торчком. Звеня шпорами, он двинул стул и, не присаживаясь, окинул взглядом всех собравшихся. Рука его заученно легла за борт френча. Рядом с ним стали располагаться члены свиты: министр иностранных дел Терещенко, управляющий военным министерством Савинков, комиссар Филоненко.
Многие из генералов с любопытством разглядывали Савинкова. Положение создалось пикантное: в прежние времена знаменитый бомбометатель любого из них рассматривал всего лишь как намеченную жертву для террора. Теперь же – соучастники, соратники… Из-под своих вечно припухших век Савинков быстро окинул зал и с удовольствием отметил отсутствие Корнилова. Командующему Юго-Западным фронтом полагалось быть, пожалуй, самой главной фигурой на нынешнем совещании. Он, однако, не приехал. Устроил это он, Савинков. Вчерашним днем из Петрограда он отправил Корнилову телеграмму: «Тяжелое положение на фронте не позволяет вам принять участие». Лавр Георгиевич все сразу понял и поступил как следует. И все же, несмотря на свое отсутствие на этом важном совещании, именно Корнилов станет на нем главною фигурой. Савинков продумал и приготовил ошеломительный ход, приберегая его для подходящего момента. Сохраняя маску на лице, он таял от предвкушения. Собравшиеся генералы даже не догадываются, что он им сегодня зачитает. Затевая свою замысловатую интригу, он, словно шахматист, продумал комбинацию на несколько ходов вперед. Очередной ход – отсутствие Корнилова – удался. Сейчас последует еще один…Решительная телеграмма Корнилова, едва он возглавил войска фронта, нисколько не скрывала угроз по адресу правительства. Керенский так ее и понял. Савинков постарался его успокоить и предложил поближе познакомиться с сердитым генералом. Для этого он и привез премьер-министра в Ставку, в Могилев. Он видел: Керенский немало изумлен отсутствием в зале командующего Юго-Западным фронтом. Это изумление также входило в комбинацию Савинкова. Зная о «зарывистости» Корнилова, он считал небезопасным сводить его с премьер-министром лицом к лицу. Будет лучше, если они познакомятся на расстоянии!
Савинков прекрасно знал о генеральских настроениях. Всем поперек горла стали как комитеты, так и комиссары. И самым главным ненавистником этого революционного армейского нововведения считался генерал Корнилов. Но он сегодня не приехал в Могилев.
Как Савинков и ожидал, генералы в один голос потребовали убрать из армии «комиссарскую заразу». Комитеты, выборные органы, лишь разлагали дисциплину. Для достижения победы следовало вернуться к прежнему единоначалию.
Горячо, взволнованно выступил Деникин, как и на майском офицерском съезде. «Временное правительство, – заявил он, – втоптало в грязь наши боевые знамена!» Он с горечью говорил, что русская армия стала не инструментом войны, а клубом для беспрерывного голосования. Деникин потребовал сплошных запретов: митингов и собраний в воинских частях, газет и листовок в окопах, появления на передовой всяческих депутаций и делегаций.
Оздоровление русской армии он всецело связывал с восстановлением былого офицерского престижа.
Речь Деникина как бы разделила совещание: столичные гости и хозяева смотрели на создавшееся положение совсем по-разному. Догадливый Терещенко постарался умягчить ожесточившиеся генеральские сердца.
– Господа, позвольте вам сообщить, что правительство срочно занято разработкой мер, которые идут гораздо дальше, чем пред лагалось выступавшим только что генералом Деникиным. Уверяю вас, гораздо дальше!
Многозначительно улыбаясь, он прижимал руки к груди. Весь его вид давал понять, что собравшимся даже не догадаться, какими важными и сложными проблемами вынуждены заниматься члены правительства в столице. Более детально он ничего сказать не вправе, ибо связан тайной.
Своего министра иностранных дел немедленно поддержал сам Керенский:
– Господа военачальники, я, как глава правительства, нахо жусь в вашем полнейшем распоряжении. Прошу вас, употребляй-те меня как представителя верховной государственной власти… Должен лишь заметить, что силою обстоятельств я принужден учитывать столь важный фактор, как настроение народных масс. Я очень прошу это учитывать, господа генералы! А так… я в вашем распоряжении.
Савинков оценил находчивость как Терещенко, так и Керенского. Генералам не пристало лезть в большую политику. Их следовало ткнуть носом в их привычные военные дела. Каждый должен исполнять свои обязанности.
Верховный главнокомандующий Брусилов все время умненько посматривал на выступавших, соображая, на чью сторону ему податься. Лучше всего, безопаснее всего было бы промолчать. Однако обязывало положение. Когда азартное говорение иссякло, он поднялся и начальственно откашлялся. Начал он с того, что попытался урезонить своих генералов:
– Разве правительство не пошло навстречу армии? Вот… снова… так сказать… откликнулось на введение смертной казни. Но, господа, так ли уж необходимо, чтобы над головой солдата революционной армии постоянно витал ужас расстрела? Демократия – и, простите, позорная смерть от своих товарищей по строю… Гм, гм… А вот в армии Соединенных Штатов существует совершенно иной взгляд на дисциплину. Верней, иные методы. Там провинившегося в порядке наказания всего лишь сажают на цепь или же в крайнем случае распинают на кресте, положенном на землю. – И Верховный задорным взглядом оглядел собрание.
Не только штатским из столицы, но и генералам стало мучительно неловко. Чего он вдруг понес? Чего нагородил?
Савинков посчитал, что для приготовленного хода наступил самый подходящий момент.
Выразив сожаление, что фронтовые обстоятельства не позволили явиться командующему Юго-Западным фронтом, Савинков объявил о недавно полученной телеграмме Корнилова. Душой болея за исход столь важного совещания, Лавр Георгиевич просит, чтобы было непременно учтено и его мнение по всем назревшим вопросам.
В руке его появился плотный правительственный бланк. Генералы в зале невольно вытянули шеи. Мнение Корнилова, его манеру знали все. Савинков нарочито тусклым и бесцветным голосом стал зачитывать. Как он и ожидал, собравшиеся оцепенели. Они никак не верили своим ушам. А Савинков продолжал читать, всей кожей ощущая общее непередаваемое изумление. Корнилов решительно требовал чистки высшего командного звена и основную роль при этом предлагал возложить на… выборные комитеты. Савинков опустил листок. Случилось как раз то, на что он и рассчитывал: всеобщее обалдение. На Деникина было жалко смотреть. Неужели это сам Корнилов, «железный Лавр», смертельный ненавистник комитетов?!Савинков, ничем не показывая своей радости, ликовал. Все задуманное осуществлялось самым лучшим образом. Снова, как и в молодые годы, он в одиночку переиграл весь ареопаг. «Артишоки, господа, едят по лепесткам…» В политике, в настоящей большой политике никогда не следует спешить. Только что удалось осуществить очередной чрезвычайно важный шаг. Еще один, более важный и ответственный, последует скоро, очень скоро, – может быть, сегодня вечером…
- Предыдущая
- 105/150
- Следующая
