Тайна острова Химер - Ле Пезеннек Мари-Анн - Страница 42

— Но мне и так все ясно, — сухо сказал Лукас. — Им может быть только близнец.

Мари вскинула брови, удивленная как словами, так и жесткостью тона. Она вернулась в комнату и не обнаружила в ней Лукаса.

Дверь была открыта. Мари взяла пеньюар и только успела надеть его, как услышала громкий отрывистый голос. И крик.

Элен!

Она выбежала из комнаты.

Когда она ворвалась в комнату Ферсенов, Лукас как обезумевший безжалостно тряс за плечи свою мать.

— Я хочу знать! Говори, да говори же, ради Бога! Кто ты? Кто я? Ты лгала мне всю жизнь, с меня хватит!

Элен испуганно съежилась, видно было, что она ничего не соображает, не понимает, что происходит. Мари бросилась к Лукасу, вцепилась в него, приказывая отпустить мать.

— Ты ополоумел или как? Думаешь силой вернуть ей память?

Он повернул к ней перекошенное гневом лицо и грубо оттолкнул:

— Не лезь! Это тебя не касается, не твое это дело!

От такой грубости Мари побледнела, а разгневанный Лукас быстрым шагом вышел из комнаты, на ходу толкнув спешащего к жене Марка.

— Что происходит? Мари, ответьте! — умоляюще вскричал тот, заметив бледность невестки и отупелое состояние жены.

Бесцветным голосом Мари посоветовала Марку увезти Элен подальше отсюда, вернуться домой, чтобы дать время Лукасу успокоиться.

И вдруг они услышали ясный и властный голос Элен:

— Я не поеду. Мой сын обещал мне, что никто не разлучит меня с ним.

Мари вопросительно посмотрела на Марка.

— Лукас обещал ей, это правда.

Вернувшись в свою комнату, Мари почувствовала, что от возмущения, вызванного поведением Лукаса, ей стало как-то нехорошо, появилось разочарование, которое трещиной пролегло между ними. Ей и в голову не приходило, что он до такой степени может потерять хладнокровие. И такая неспособность владеть собой, впервые обнаружившаяся в нем, породила в ней чувство неуверенности, но она предпочла не растравлять себя.

Лукас находился в ванной. Слышался шум воды, сильной струей бьющей из до конца отвернутого крана. Заглянув туда, она увидела, как Лукас, наклонившись и подставив голову под струю, ожесточенно тер руками лицо. Он выпрямился, вода стекала с его волос, а на лице читалось страдание — таким она его еще не видела. Она подумала, что лучшего способа спрятать слезы он не мог придумать, и это ее растрогало. Ложь Элен и Марка, несомненно, глубоко ранила Лукаса и подорвала его веру. Она подошла к нему, отметив, что он избегает смотреться в зеркало, чтобы не видеть свои глаза.

— Я в отчаянии… В отчаянии… — закрыв лицо руками, пробормотал он.

Такое признание в слабости высвободило в сердце Мари волну нежности, которая смела все ее мрачные мысли. Как могла она сомневаться в нем, когда он так в ней нуждался?

Она обвила руками шею мужа, поискала его губы, потом начала расстегивать пуговицы на его рубашке. Ей необходимо было пригреть его, вновь ощутить его кожу. Она почувствовала, как задрожало тело Лукаса, но он не принял ее ласк, лицо его оставалось печальным.

— Я никак не могу простить себе то, что случилось на озере. Я чуть было не потерял тебя. В этом моя вина. Я уже подумал, что ты мертва… Эдвард прав… Мне никогда не надо оставлять тебя одну… никогда…

Мари мягко перебила его, повторив, что виновата во всем она одна — ведь это она нарушила главное правило аквалангистов.

— Но как видишь, мой час еще не пришел, — с легкой улыбкой пошутила Мари. — Да и в гроте тоже не настал наш час, помнишь?

— О чем ты говоришь? — раздраженно бросил Лукас.

Она подумала, что он шутит.

— О гроте морских разбойников! Когда прилив замуровал нас там… Я никогда не забуду, что ты сказал мне в самый роковой момент…

Тогда они уже прощались с жизнью. И все же это было одним из самых прекрасных воспоминаний, потому что под видом признания в любви он в тот момент вполголоса произнес фразу, ставшую их талисманом: «Почему все кажется возможным, когда все становится невозможным…»

Но глаза Лукаса остались безучастными. Он даже раздраженно дернул головой, чем привел жену в растерянность. И вновь он стал упрекать себя: ведь он поклялся всегда заботиться о ней, защищать ее, а сам нарушил клятву… Ему нет прощения.

Она старалась снять с него чувство вины, приободрить его — все напрасно. Лукас был таким же подавленным, он чувствовал себя настолько недостойным ее, что даже не воспринимал ее ласки. Он лишь тихо проговорил, что ему нужно время, чтобы самому простить себя. Затем он умолк и молчал все время, пока они переодевались к ужину.

Неизменно хорошее настроение Пьеррика и его отменный аппетит только подчеркивали напряженную атмосферу за столом.

Ронан с беспокойством поглядывал на свою жену, которая, сидя слева от Фрэнка, пила больше, чем следует, и кокетничала с соседом. ПМ, явно не в своей тарелке, почти не притрагивался к еде. Он вздрагивал всякий раз, как открывалась дверь: его беспокоило отсутствие Эдварда. Последний заявился лишь к концу ужина. Извинившись за опоздание, он объяснил, что возникли проблемы с одной из силосных башен винокурни.

ПМ мгновенно побледнел. Эдвард, помучив его немного, заверил, пристально глядя на него, что он лично ликвидировал проблему и теперь все в порядке. ПМ облегченно вздохнул, заулыбался и жадно набросился на разложенные на блюде сыры. Одновременно к нему вернулся и его вызывающий тон. Он поднял бокал за здоровье племянницы, сказав, что счастлив видеть ее живой и невредимой и что она в последний момент избежала трагической участи того бедняги журналиста, отправившегося на поиски сокровища…

Фрэнк раздраженно поспешил замять эту тему:

— История с сокровищем довольно забавна и больше подходит детишкам из детского сада!

— А Франсуа Марешаль говорил другое! — вдруг убежденно возразила Жилль.

Изумившись, Мари и Лукас повернулись к ней, не преминув отметить раздражение Фрэнка.

— Что ты об этом знаешь? — быстро спросил Эдвард.

Девушка заметно удивилась. Решительно, ее дедушка не походил на себя после несчастного случая в Южной Америке!

— Вспомни, он приходил к нам на обед и рассказывал, что хорошо изучил легенду и теперь знает, что каждый из пяти пасынков Даны был похоронен с одним из ключей от клада.

Слова Жилль насторожили ПМ: они подтверждали сказанное Райаном.

— Он еще говорил, что ему удалось найти могилы пяти принцев, — продолжала девушка, — и у него были ключи от тайника с сокровищем, ему оставалось только разыскать этот тайник.

— Задолго до своего исчезновения он говорил это? — вмешался Лукас.

— Нет, как раз за несколько дней… — Жилль запнулась и резко встала, словно пораженная страшной мыслью. — А если Клер, невеста журналиста, была права? Помните, она приходила нам угрожать? — возбудилась она. — Она кричала, что Франсуа Марешаля убил кто-то из нашей семьи! Чтобы завладеть сокровищем!

Луиза попыталась вмешаться, чтобы унять правнучку, но девушка уже истеричным голосом продолжала:

— А если наша семья расплачивается за то, что сделал один из нас? Сначала — мама, потом Келли, а сегодня утром Мари. Кто следующий? И кто это делает? Кто?

— Жандармерия и полиция занимаются этим, Жилль, успокойся! — Эдвард крепко обнял внучку, пытаясь ее утихомирить.

Лукас не спускал глаз с Фрэнка, и тот, чувствуя на себе упорный взгляд, тоже резко встал, бросил на стол салфетку и накинулся на полицейского:

— Почему вы так на меня смотрите? Это беспочвенное подозрение уже невыносимо! — И он вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью.

Как и Лукас, Мари наблюдала за присутствующими членами семьи Салливан. «Что ж, пойдем дальше», — сказала она себе и прервала молчание, наступившее после ухода Фрэнка:

— Я видела, как Клер Варнье выбежала отсюда с разъяренным лицом… Я была с Лукасом, это произошло накануне нашей свадьбы! — И продолжила, вглядываясь в каждого из них: — Почему вы не сказали нам раньше об этой угрозе Клер? Чего вы ждали? Чтобы стало побольше трупов?