И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене - Коллектив авторов - Страница 4

Немецкий урок был часом подвижных игр и инсценировок, во время которых мы пели весёлые и смешные песенки, вроде «Скачи галопом, лощадка» или «Что ты, сова, так на меня смотришь?». В промежутках мы разучивали счёт в форме гимнастических упражнений: «Ein, zwei, drei». За парты почти не садились.

Мария Васильевна, учительница русского языка, заболела, и её заменяла та самая Л. С., которой мы говорили «Bonjour, Mademoiselle». Л. С. была ещё совсем молоденькая, неопытная учительница, очень милая и приветливая. Она начала урок совершенно неожиданно для нас. «Дети, — сказала она, — только что я была на уроке в 7 классе, там писали сравнительную характеристику Ленского и Онегина». Такое начало нас очень заинтересовало. Мы все уже слышали о Ленском и Онегине, но что такое «сравнительная характеристика» — не знали. Л.C. доступным нам языком объяснила, что это значит и предложила вместе, всем классом написать сравнительную характеристику кошки и собаки. Классная доска была разделена на две половины. На одной стороне записывались особенности кошки, на другой — собаки. Весь класс с увлечением в работе. Затем были объединены общие и отличительные черты и на основании этого составлена сравнительная характеристика. Эта интересная работа заняла два урока и дала богатую пищу для развития нашей наблюдательности и мышления.

Урок природоведения проходил на открытом воздухе. Мы все расположились на скамейке вокруг учительницы и обсуждали вопрос о том, как мы устроим наш классный музей. Каждый рассказывал, что у него есть дома интересного и что он может принести для музея. Тут были различные животные и растения, коллекции, гербарии, серии картин. Я тоже решила принести заспиртованного морского конька и рыбу–пилу, которых мы поймали летом в Балаклавской бухте.

М. В. рассказала нам о том, как надо организовать музей, какие там будут отделы и что может сделать каждый. Потом мы пошли на огород копать грядки. Мне никогда не приходилось заниматься такими делами, так что я вскоре поранила себе руку. Но стоило ли на это обращать внимание, когда все кругом так весело и интересно, что боишься оторваться хоть на один миг.

Урок пения происходил в «маленьком зале», как мы его называли. Расположились полукругом возле рояля. Учительница проверила слух каждого и объяснила нам, как организовать свой шумовой оркестр. Каждый должен был соорудить какой-нибудь музыкальный инструмент для этого оркестра. На мою долю выпало сделать игрушечную скрипку, что я и сделала с помощью учителя ручного труда. Кроме того, нам было предложено сочинить текст песенки или пьески. Учительница сочиняла вместе с нами, и пьеска из жизни природы, в которой участвовали деревья, птицы, бабочки, мелкие животные, вышла очень занятной. Я изображала берёзку в бело–зелёном наряде. Мы — деревья, должны были стоять, покачивая ветвями и петь:

Синие сумерки. Звёздные вечера. Узоры инея, ветви деревьев, опушённые снегом, аромат хвои — это рассказ о Ком‑то, любимом и светлом, но совсем незнакомом — о Младенце, в тишине зимней ночи, в белизне снегов, в сиянии звёзд, в звоне колоколов. «Le ciel est noir et la terre eat blanche». Тёмное звёздное небо и светлая земля, чистая в белоснежном уборе, как невеста. Для кого она убралась так? Кого она ждёт? Кто посетит её? И о Ком эта песня, нежная, как пенье ангелов, которую мы пели на уроке: «Stille Nacht! Heilige Nacht» («Тихая ночь. Святая ночь»). Может быть, мне даже не следует петь эти песни? Может быть, они не «для нас»? Но ведь это урок, и я должна в нём участвовать.

Недоумение проникает мне в душу, и я не знаю — радоваться ли мне вместе с другими или сжаться в комочек и не допускать этой радости. А звонкие детские голоса поют непонятные, но волнующие слова: «Welt gung verloren. Christ is geboren!» («Мир погибал. Родился Христос»).

Существование нашей гимназии не даёт кому‑то покоя: к нам приезжает инспектор из учебного округа, и мы срочно в течение получаса обучаемся искусству «реверанса», о котором мы не имели никакого представления. К нам приезжают доброжелательные репортёры из газет и фотографируют наши занятия в различных видах. Во время игры на перемене мальчик нечаянно толкнул девочку, и «блюстители нравственности» требуют закрытия этого «опасного» учреждения. Родители все чаще собираются на собрания и обсуждают вопрос о том, как спасти нашу школу.

Не все рассказывают нам, но мы волнуемся и хотим знать все. Гимназию переименовывают, выбирают новую начальницу. Но когда министром просвещения стал Кассо, это перестало помогать. Он потребовал, чтобы в первый класс больше не принимали девочек, остальным было разрешено закончить курс.

Перед нами, девочками приготовительного класса встала дилемма: или уйти из гимназии или «перескочить» во 2–й класс.

Сдать все позиции и перейти в женскую гимназию казалось мне невозможным, и я решила параллельно с классными занятиями проходить дома с помощью мамы программу первого класса.

Иногда казалось мучительным постигнуть тайну вычисления многозначных чисел или запомнить, какие газы входят в состав воздуха, как происходит смена дня и ночи, и научиться находить на карте разные моря и острова. Не раз я плакала, сознавая своё бессилие, но затем с новой энергией принималась за работу и просила маму в десятый раз объяснить мне непонятное. Ведь если я не преодолею всего этого, мне придётся расстаться с нашей гимназией.

За работой незаметно бежали дни. Вскоре все дела встали на свои места и оказалось, что остаётся ещё время. Я переписала в свободное время почти весь немецкий учебник и прочла много хороших книг, среди которых особенно запомнилась книга Авенариуса «Детские годы Моцарта» и увлекательная книга по истории древнего Египта «Чудеса древней страны пирамид».

В пятницу у нас был клубный день. После трёх уроков мы оставались в гимназии, и каждый занимался тем, что ему больше нравилось: пели, рисовали, выпиливали, рассказывали сказки, готовили спектакли или выставки.

Зима сбрасывала свой волшебный убор: серели снега, розовели закаты, медленней и печальней звонили колокола. В классе по утрам, вместо обычной, читали другую непонятную молитву. Все это вместе называлось — Великий пост.

Дети чаще простуживались, и когда нельзя было выходить во двор, проводили перемены в зале. Если в зале создавался беспорядок, кто‑нибудь из учителей садился за рояль. Музыка невольно организовывала и успокаивала всех, и когда раздавался звонок, все спокойно, под звуки марша, расходились по классам.

Однажды М. В. предложила нам заняться подготовкой подарков к Пасхе для бедных детей из неурожайных мест. Мы с удовольствием взялись за это дело: приносили из дома книги, игрушки, рисовали, раскрашивали яйца, укладывали посылочки. Каждому хотелось от себя сделать что‑нибудь приятное незнакомым детям.

В Вербную субботу нас распускали на две недели. «Ты на «Вербу» пойдёшь?» — спрашивали друг друга. Пойти на Вербу значило пойти на Красную площадь в Вербное воскресенье. В этот день Москва, её улицы и площади принимали какой‑то совсем необычный вид. Всё пело, звенело, трещало на разные голоса. Всё было ярким, весёлым и пёстрым. Разноцветные бабочки из лоскутков пёстрых тканей украшали костюмы и головные уборы детей. Какие только необычные и смешные вещи не продавались на Вербном базаре: золотые рыбки, подпрыгивающие куколки в длинных пробирках, которые назывались морскими жителями, и неуклюжие яркие трещетки, которые носили сатирическое название «язык Пуришкевича», и многое другое. Лучи весеннего солнца ласково согревали и распускающиеся почки деревьев, и детей, отпущенных на каникулы, и золотых рыбок, и серых воробьёв на дороге, которые казались нашими старыми хорошими друзьями.