Сон №9 - Митчелл Дэвид Стивен - Страница 46

• Предыдущая
• 46/105
• Следующая

– А в обмен…

– Ты получишь…– Он щелкает пальцами, и один из трубачей подает ему еще одну папку для документов. Морино просматривает содержимое.– Своего отца. Имя, адрес, род занятий, резюме, личные сведения, фото из газет и журналов – цветные и черно-белые,– подробные телефонные счета, банковские счета, любимый гель для бритья.– Морино закрывает папку и улыбается.– Ты подаришь мне и моей семье несколько часов своего времени, и твои исторические поиски увенчаются триумфальным успехом. Что скажешь?

С пола опустевшего патинко внизу доносится хруст стекла и звук опускаемых электрических ставней. Мне приходит в голову, что, принимая во внимание все, свидетелем чего я стал, мое «нет» повлечет за собой последствия намного худшие, чем просто отказ отдать мне папку с документами.

– Да.

Влажное касание, и в мою левую руку, прямо над локтем, вонзается игла. Я взвизгиваю. Второй трубач крепко держит меня. Приближая свое лицо к моему, он широко раскрывает рот, как будто хочет откусить мне нос. Затхлое дыхание. Прежде чем мне удается отвернуться, я вижу его пасть крупным планом. Вместо языка у него обрубок. Отвратительный смешок. Трубачи – немые. Шприц наполняется моей кровью. Смотрю на Морино: шприц, торчащий из его руки, тоже наполняется кровью. Кажется, его Удивляет мое удивление.

– Нам нужны чернила.

– Чернила?

– Чтобы подписать договор. Я доверяю лишь тому, что написано на бумаге.

Шприцы наполнены, моя рука освобождена. Морино выпускает оба шприца в чашку и смешивает кровь чайной ложечкой. Один из трубачей кладет перед Морино лист бумаги и подает кисть для письма. Морино обмакивает кисть в чашку, глубоко вздыхает и изящными штрихами рисует иероглифы, означающие «Преданность, Долг» и «Повиновение». «Мори». «Но». Потом разворачивает лист в мою сторону.

– Быстро,– приказывает он, и кажется, что его взгляд обрел дар речи.– Пока кровь не свернулась.

Я беру кисть, макаю ее в чашку и пишу «Ми» и «Якэ». Красный уже сгустился до цвета дерьма. Морино критически наблюдает.

– Каллиграфия. Умирающее искусство.

– В школе, где я учился, мы практиковались чернилами.

Морино дует на бумагу и скручивает ее в рулон. Такое впечатление, что все было подготовлено заранее. Мама-сан откладывает спицы и прячет рулон в сумочку.

– Может быть, теперь, Отец,– говорит она,– мы займемся серьезными делами?

Морино отставляет чашку из-под крови и вытирает рот.

– Боулинг.

«Ксанаду», «Валгаллу» и «Нирвану» со временем должен соединить торговый пассаж в цокольном этаже. Сейчас это мрачный тоннель, освещенный фонарями для дорожных работ, где чередуются брезент, облицовочная плитка, деревянная обшивка, листовое стекло и преждевременно доставленные голые манекены, сваленные в кучу и прикрытые дымчатым полиэтиленом. Морино идет впереди, с мегафоном в руке. Позади меня идет Мама-сан, а трубачи прикрывают тыл. Где-то у меня над головой, в залитом солнцем реальном мире, Аи Имадзё играет Моцарта. Слова Морино звучат, как голос самой тьмы:

– Наши предки строили храмы для своих богов. Мы строим универмаги. В молодости я ездил с отцом в Италию. Мне до сих пор снятся те здания. Нам здесь, в Японии, недостает мегаломании.

Здесь, внизу, промозгло и сыро. Чихаю. Горло постепенно распухает. Наконец мы поднимаемся по лестнице неработающего эскалатора. «Добро пожаловать в Валгаллу»,– говорит Тор[84] с молнией в одной руке и шаром для боулинга в другой. Сквозь временную дверь в фанерной стене входим в непроглядную тьму, свинцовой печатью запечатанную от дневного света. Поначалу я совершенно ничего не вижу, даже пола. Лишь чувствую пустоту вокруг. Ориентирами служат хвост дыма и янтарный огонек сигары Морино. Ангар? Впереди маячит свет. Это кегельбан. Мы проходим одну дорожку за другой. Я сбиваюсь со счета. Кажется, что прошло несколько минут, но это невозможно.

– Не увлекался на Якусиме боулингом, Миякэ? – Иногда кажется, что его голос звучит издалека, иногда – что совсем близко.

– Нет,– отвечаю я.

– Боулинг помогает юнцам избежать многих неприятностей. Это безопаснее, чем падать с деревьев или тонуть в прибое. Однажды я играл в боулинг с твоим отцом. Твой папаша сильный игрок. Хотя в гольф он играет лучше.

Я ему не верю, но все равно пытаюсь его прощупать:

– И на каком же поле вы играли?

Морино машет на меня сигарой – ее кончик летает, как светлячок.

– Ни крошки до того, как наступит полночь. Таков уговор. Потом набьешь себе брюхо подробностями – сколько сможешь переварить.

И вот мы на месте. Кожаный пиджак, Франкенштейн, Ящерица, Шербетка. Мама-сан усаживается и достает вязанье. Морино причмокивает губами:

– Наши гости удобно размещены?

Франкенштейн большим пальцем указывает на освещенную дорожку. Вместо кеглей там установлены три человеческие головы восковой бледности. Центральная голова шевелится. Левую бьет тик. Меня не должно быть здесь. Это кошмарная ошибка. Нет. Это просто допрос. Морино не больной, чтобы швырять шары для боулинга в живых людей. В сущности, он просто бизнесмен.

– Отец,– говорит Мама-сан,– я вынуждена сказать: это чудовищно.

– На войне как на войне.

– А их сетчатки?

– Я понимаю вашу озабоченность, в самом деле понимаю. Но совесть не позволяет мне помешать покойнику ясно видеть, какая судьба его ждет.

– Морино!!! – хрипло кричит Центральная голова.– Я знаю, что ты там!

Морино подносит мегафон к губам. Его голос похож на пылевую бурю.

– Поздравляю с прекрасным днем открытия, господин Набэ.

Эхо шлепается о темноту и откатывается обратно.

– Кажется, в зале патинко был какой-то шум, но я уверен, все уже улажено.

– Освободи нас! Немедленно! Это город Дзюна Нагасаки!

– Ошибаешься, Набэ. Это Дзюн Нагасаки думает, что город его. А я знаю, что мой.

– Ты совершенный безумец!

– А ты,– кричит в ответ Ящерица,– совершенный покойник!

Треск в мегафоне.

– Ты, Набэ, всегда был ходячим пособием по препарированию мозгов. Твоя смерть прекрасно тебе подходит. Но ты, Гундзо,– я считал, что у тебя хватит здравого смысла схватить свой выигрыш и умотать в тропики.

Левая голова произносит:

– Мы полезнее тебе живыми, Морино.

– Но намного приятнее мертвыми.

– Я могу показать, как перекрыть кислород Нагасаки.

Морино передает мегафон Кожаному пиджаку, который выплевывает свою жвачку в бумажный носовой платок.

– Добрый вечер, Гундзо.

– Ты?!

– Я предпочитаю клиентов, которые платят вовремя.– Он говорит с легким иностранным акцентом.

– Черт, я не могу поверить!

– Неспособность поверить – причина твоего сегодняшнего плачевного положения.

Центральная голова кричит:

– Тогда ты тоже покойник, ты, гнусное монгольское дерьмо!

Гнусное монгольское дерьмо возвращает мегафон Морино и с улыбкой кладет в рот свежую пластинку жвачки. Левая голова кричит:

– Я могу быть твоим посланником к Нагасаки, Морино!

– Не посланником,– кричит в ответ Ящерица,– а посланием!

– Короче не скажешь, Сын,– замечает Морино с одобрением.– Короче не скажешь. Можешь кинуть первым.

Ящерица учтиво кланяется и выбирает самый тяжелый шар. Я говорю себе, что это блеф. Меня не должно быть Здесь. Ящерица делает шаг к началу дорожки и выбирает позицию для броска.

– Пристрели нас, Морино! – кричит Центральная голова.– Дай нам умереть с честью!

Франкенштейн кричит в ответ:

– Что ты знаешь о чести, Набэ? Ты продал свою задницу Нагасаки быстрее, чем он успел сказать «нагнись»!

Ящерица делает шаг, другой и – бросок! Шар летит по дорожке, у меня внутри все сжимается, я пытаюсь проснуться, ради своей же пользы отворачиваюсь, но, когда Центральная голова вскрикивает, снова смотрю на дорожку, идиот несчастный. Правая голова – Какидзаки, по-моему,– абсолютно неузнаваема. Хочется блевать, но не получается. Внутренности словно склеились. Голова Какидзаки превратилась в сплошную вмятину из костей и крови. Трубачи разражаются бурными аплодисментами. Левая голова в отключке. Центральная ловит ртом воздух, задыхаясь, забрызганная кровью. Ящерица снова кланяется и возвращается на свое место у стены.

• Предыдущая
• 46/105
• Следующая