Мемуары 1942–1943 - Муссолини Бенито - Страница 54
- Предыдущая
- 54/77
- Следующая
Я говорю:
– Авангардом командовал адмирал Битти, он-то и должен был информировать его получше. Во время предыдущей войны я был летчиком. У меня международное летное удостоверение, под номером семьдесят два.
– Так вы один из первых! А битву на Адриатике вы видели с воздуха?
– Нет, Ваше превосходительство, тогда я осуществлял патрулирование по обнаружению подводных лодок.
Он расспрашивает о деталях сражения, о том, как адмирал Хорти осуществлял командование, и об адмирале Актоне – командующем с итальянской стороны.
– А линкор «Рома» готов? – спрашивает Муссолини. – Эти корабли показали себя великолепными плавающими крепостями! А адмирал Бергамини? Он здравомыслящий человек, когда нужно действовать, он возглавит свои эскадры должным образом[250]. Я знаю, что он был недоволен бездействием флота во время высадки на Сицилии и теми комментариями, которые противник давал по этому поводу, но он тщательно изучил вопрос и решил, что риск слишком велик без авиационной поддержки, особенно в Мессинском проливе, где было совершенно необходимо иметь то, что англичане называют «зонтом».
Затем Муссолини спрашивает мое мнение об американском флоте, затем о французском и японском. Он говорит об образе жизни в Соединенных Штатах и Японии.
– Мне недавно показали фильм о японской школе морской авиации, и я заметил, что японцы гораздо выше, чем обычно считают. Почему это?
– Занятия спортом, а также, в последние несколько лет, смешанные браки с русскими и корейцами.
– У них очень красивые дети. Это мне сказала моя дочь, которая была там. Я видел японского посла в прошлую субботу, 24-го числа, когда он передал мне сообщение от премьер-министра Тодзио. У меня такое впечатление, что японцам очень трудно разрабатывать и использовать огромные ресурсы, которые они захватили. Основная причина – нехватка транспорта. Только представьте, что сейчас, когда они владеют самой богатой частью земного шара, они вынуждены уменьшить рацион у себя на родине. Я знаю, что они строят крупные плавсредства из жесткой резины, которые после нескольких плаваний разбирают, резина же используется вновь.
Затем он спрашивает меня:
– Насколько важны были последние морские сражения? Думаю, что будет очень трудно разбить Японию.
Постепенно, по мере продолжения разговора, его голос крепнет, лицо теряет свой пепельный оттенок, и в глазах больше нет той пристальности, которую я заметил вначале, – сейчас они почти сверкают. Мы вновь говорим об Африке, о ее возможностях, слиянии различных рас и об огромном прогрессе, достигнутом в области технических и научных исследований.
В каюту входит Тадзари и сообщает, что моторки не видно, а сирокко усиливается. Я поднимаюсь на палубу. Пока еще возможно держать связь с берегом, несмотря на волнение. Я снова спускаюсь вниз. Муссолини говорит мне:
– Простите, адмирал, если я непреднамеренно вас обидел. Я подумал, что вас зовут Малгери, бывший издатель «Мессаджеро», человек, который мне не очень симпатичен.
Я отвечаю:
– Это мой друг[251].
Он спрашивает у Тадзари его имя, и Тадзари, отвечая, Добавляет:
– Я зять профессора Фругони. Лицо Муссолини светлеет:
– А, старина Фругони! Я о нем очень высокого мнения. Передайте ему привет и скажите, что я его очень ценю.
Вахтенный приносит кофе и молоко; Муссолини наливает чашку себе и предлагает мне, но я отказываюсь.
С берега возвращается моторка. Пеладжи сообщает мне, что нет ни малейшей возможности размещения в Ветотене и что мы должны следовать на Понцу[252].
Без дальнейших разговоров мы с Тадзари поднимаемся на мостик. 8.15 утра. Мы отправляемся. Сирокко утихает, и небо потихоньку светлеет. Очень жарко. Теперь я все внимание сосредоточиваю на плавании ввиду возможности появления субмарин. Я замечаю, что корвет, хотя внешне не в самом хорошем состоянии, идет хорошо; вахтенные выставлены и орудия наготове. На центральной орудийной платформе я вижу моряка, который широко мне улыбается. Он был со мной на одном из кораблей. Я подзываю его. Он был со мной на «Банде Нере», мы вместе сражались на Крите. Он также находился на борту, когда мой любимый «Джованнино»[253] был торпедирован и затонул.
Я размышляю о том, что это первое мое задание на море в качестве адмирала. Я никогда бы не мог вообразить, что оно будет таким. Как звали английского адмирала, который сопровождал Наполеона на остров Святой Елены на «Беллерофонте»? Правомерно ли такое сравнение? На мгновение у меня появляются приступы малодушия, ведь в этих разговорах я не должен был выходить за рамки моей задачи. Но это лишь минутные сомнения, они тотчас стираются ясным убеждением, что человечность и рыцарство – это наши морские традиции. И прежде всего по отношению к побежденному, а Муссолини сейчас определенно побежденный.
Уже ясно виднеется Понца. Мы бросаем якорь в сотне метров от берега и небольшого мола. Остров крупнее, чем Вентотене, и зеленее.
Полити и Пеладжи вновь отправляются на берег[254]. Я остаюсь на палубе, чтобы покурить. Усталости я не ощущаю. Через несколько минут подходит Таздари и передает, что Муссолини хочет поговорить со мной.
Я нахожу его в состоянии возбуждения, хотя он предпринимает заметные усилия, чтобы подавить это возбуждение или скрыть его. Он поднимается на ноги и говорит мне:
– Адмирал, к чему вся эта бессмыслица? С прошлого воскресенья я полностью отрезан от внешнего мира, у меня нет никаких известий о моей семье, у меня нет ни лиры. У меня есть только та одежда, которая на мне. У меня здесь с собой письмо от Бадольо, в котором он говорит о серьезном заговоре против меня. – Он зачитывает мне письмо Бадольо, написанное от третьего лица: – «Глава правительства информирует Вас…» – и т.д. и т.п.
У Муссолини есть сомнения относительно заговора.
– У меня есть гарантии, полученные от лица, уполномоченного дать такие гарантии. Они спросили меня, куда бы я хотел отправиться, они пообещали мне, что я смогу поехать в Рокка делле Каминате. Вчера полковник, командующий отрядом карабинеров, исключительно приятный человек, сказал мне, что для этого были сделаны все приготовления. Я спросил, могу ли я отправиться туда самолетом, чтобы меня никто не видел; они ответили отказом. Когда я вчера сел в машину, я был уверен, что мы направляемся в Рокка делле Каминате[255]. Хотя занавески были задернуты, я видел, что мы проезжаем мимо Санто-Спирито, по Аппиевой дороге вместо Салернского шоссе. Я спросил, куда мы направляемся, но им не разрешено было сообщить мне. Я подумал, что это будет крепость Гаэты. Понимаешь, я вспомнил Фьерамоску[256] и Мадзини[257], хотя я не настолько велик, как они. Теперь вы возите меня по всем этим островам, везете на Понцу, где находится Дзанибони, который покушался на меня и которого я простил. Почему вы делаете все это со мной? В 1922 году я вел себя по-другому. Я отпустил Факту на свободу и фактически сделал его сенатором. Я отпустил Бономи, я остался в дружеских отношениях с Орландо, которого я уважаю и которым восхищаюсь[258]. Это не по-рыцарски, это неблагородно, это неразумно, это бессмысленно. Ведь я двадцать один год трудился на благо Италии, двадцать один год. У меня есть семья, я отдал своего сына родине. И кроме того, Бадольо работал вместе со мной в течение семнадцати лет.
Его голос становится спокойнее. Он садится. Я тоже сажусь. Я говорю ему:
– Ваше превосходительство, я получил этот приказ, потому что во флоте посчитали правильным, что вас во время путешествия по морю будет сопровождать офицер высокого ранга. У меня нет ни полномочий, ни права отвечать на ваши вопросы.
250
Примечание 2 в оригинале. Как хорошо известно, адмирал Бергамини, командующий военным флотом, погиб в сражении 9 сентября 1943 г. в водах пролива Бонифачо. Эскадра двигалась на базу, которую занимали союзники, в соответствии с условиями перемирия; небезынтересно отметить, что Муссолини, не желая менять свое мнение об адмирале Бергамини, которого он считал одним из своих сподвижников, позднее написал статью о нем в своей «Корриспонденца републикана» (официальный листок фашистской «социалистической республики». – Примеч. Англ. изд-е), в которой он отстаивал единственный тезис – о том, что если бы Бергамини не был убит, кстати, заметим, немецкими бомбами, то дело закончилось бы тем, что он повел бы свою эскадру в порт, контролируемый немцами. Комментарий был озаглавлен: «Дело Бергамини»; и если вообще позволительно говорить о «деле» по отношению к этому мужественному адмиралу, нужно признать, что он являлся единственным человеком, который в тот самый момент, когда правительство Бадольо просило короля посмертно присвоить ему высокую военную награду, был также отмечен национал-фашистами, которые повысили его в звании за боевые действия с целью дискредитации, что само по себе слишком абсурдно, чтобы нанести оскорбление этому доброму имени.
251
Капитан Тадзари сообщил, что во время краткого отсутствия Маугери Муссолини спросил его: «Кто такой этот адмирал?» – «Адмирал Маугери». – «Маугери, Маугери, – повторяет Муссолини. – Помню его доклады. Маугери, не Малгери. Последний никчемная личность, он журналист».
252
Примечание 4 в оригинале. В соответствии с рассказом Роберти, главный инспектор Полити, причалив к берегу, спросил полицейского комиссара Вентотене, возможно ли поселить Муссолини в каком-нибудь рыбацком домике, за городом. После минутного раздумья комиссар ответил, запинаясь, что остров слишком маленький, что присутствие политических ссыльных здесь может вызвать серьезные осложнения, за последствия которых он не может взять на себя ответственность, и что дома на острове совсем не подходят для размещения такого важного гостя. Главный инспектор Полити согласился с тем, что безопасность Вентотене очень важна, и предложил отправиться на Понцу.
253
Прозвище «Джованни делле Банде Нере» (см. выше). После сражения у мыса Матапан 28 марта 1941 г. британское адмиралтейство 31 марта упомянуло об этом корабле как «вероятно затонувшем».
254
Примечание 5 в оригинале. На Понце повторилась та же история, что и в Вентотене. В то время как инспектор и полковник карабинеров отправились на берег в моторке, из гавани в Понце отплыл катер, на борту которого находились комиссар Вассальо, командующий базой и командир гарнизона. Две лодки встретились, и представители власти Понцы пересели в лодку «Персефоны». Обсуждение вопроса об устройстве Муссолини было продолжено на краю мола, у маяка, а в это время из каждого окна каждого дома на Понце глазели умирающие от любопытства островитяне. Затем комиссар послал за старшим сержантом карабинеров и приказал ему с пятью солдатами отправиться в Санта-Марию, деревушку на Понце, на изгибе побережья, и проследить, чтобы в течение получаса так называемый «Дом раса» (дом, в котором жил рас Имеру) был подготовлен для приема высокой персоны. В 9 часов сержант вернулся на край мола. Приказ был выполнен. Между тем комиссар приготовил отличное угощение, состоявшее из омаров и семги, но не в честь Муссолини, а в честь своего собственного начальника, главного инспектора Полити.
255
Примечание 6 в оригинале. В казармах карабинеров на следующий день после его ареста Муссолини навестил дивизионный генерал Эрнесто Фероне, который был закреплен за Военным кабинетом для выполнения специальных поручений. Генерал вручил Муссолини официальное письмо от Бадольо, касающееся заговора, оправдывающее предпринятые меры, и спросил его, куда бы он предпочел поехать. Муссолини ответил несколько презрительно, что ему трудно сказать, поскольку у него нет никакой собственности, ни домов, ни вилл, поэтому, куда бы он ни поехал, везде он будет гостем, что может причинить неудобства. Тогда генерал упомянул о Рокка делле Каминате, и Муссолини тотчас согласился, выразив удовлетворение, говоря, что он не предложил это сам лишь потому, что считал эту виллу не своей собственной, а служебной. Под диктовку Муссолини генерал написал заявление, в котором содержались четыре положения: 1) благодарность маршалу Бадольо за заботу о его личной безопасности; 2) полное согласие по поводу выбора Рокка делле Каминате в качестве места ссылки; 3) торжественное обещание воздерживаться от любой политической активности, направленной против правительства маршала Бадольо; 4) предложение о сотрудничестве с правительством маршала, которому он желает успеха. Генерал Фероне спросил Муссолини, не хочет ли он добавить несколько слов для короля. Кивнув, Муссолини написал монарху своей собственной рукой несколько слов, выразив свое уважение и почтение, и, поставив под документом свою подпись, дописал внизу: «Да здравствует Италия!» Генерал Ферроне передал документ Бадольо. Префекта Форли, сквадриста Марчелло Бофонди, по телефону предупредили, что Муссолини привезут в Рокка делле Каминате. Однако Бофонди был категорически против; он сказал, что народ Романьи «вырвался на свободу» после падения режима и даже мощный отряд не сможет гарантировать, что земляки Муссолини не ворвутся на виллу с целью линчевать пленника. Поэтому было принято решение отправить Муссолини на Понцианские острова.
256
Народный герой, глава тринадцати итальянских рыцарей, которые в 1503 г. нанесли поражение тринадцати французским рыцарям армии Баярда в знаменитом «разгроме при Барлетте». В 1505 г. находился в заключении в Гаэте, куда его отправил король Неаполя.
257
О пребывании Мадзини в Гаэте см. выше.
258
Примечание 7 в оригинале. По рассказу Тадзари, Муссолини также произнес безутешно: «Сегодня, когда мне почти шестьдесят, я понимаю, что я все еще… как ребенок». Слово «почти» в данном случае излишне, поскольку как раз на следующий день, 29 июля, Муссолини исполнялось шестьдесят лет».
- Предыдущая
- 54/77
- Следующая
