Еретическое путешествие к точке невозврата - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" - Страница 84

– Как интересно… – вежливо сказала Алаэтэль, – а что же было дальше?

– После смерти пфальцграфа Фридриха Людвиг всё-таки женился на его вдове. Однако человек он был беспокойный, мирная семейная жизнь ему претила, поэтому Людвиг постоянно ввязывался во все случавшиеся в округе мятежи. Дело кончилось тем, что по приказу следующего императора, Генриха V, он 2 года провёл в темнице, откуда был освобождён какими-то восставшими, но кто это был и зачем им понадобился этот беспокойный ландграф, уже никто не помнит.

Под конец жизни, говорят, Людвигу наскучила мирская суета, и он ушёл в монастырь. Простите меня, фройляйн, но всё это было очень давно, я слышал эту историю от нашего замкового капеллана, человека начитанного и многоучёного, а больше ничего о Людвиге и не знаю.

– Скажите, господин комендант, а доктор Мартин Лютер в замке? – спросил Вольфгер. – Собственно говоря, мы и приехали, чтобы встретиться с ним.

– А как же, в замке, живёт в домике управляющего, в той же самой келье, которую занимал, когда жил здесь в первый раз под именем юнкера Йорга, но теперь-то мы знаем, кто он.

– Когда мы сможем увидеться с ним?

– Я даже и не знаю, господин барон, – развёл руками Берлепш, – мы и сами не видим доктора Лютера по целым седмицам, он, не разгибаясь, трудится в своей келье, сжигает уйму свечей, ни с кем не разговаривает. Правда, иногда гуляет в одиночестве по крепостной стене.

– Как же нам быть? Мы обязательно должны поговорить с доктором Лютером, и чем раньше, тем лучше.

– Я доложу ему о вашем приезде. Будем надеяться, что он пожелает спуститься к ужину не сегодня, так завтра… Сами понимаете, не в моей воле что-либо приказывать ему, ведь он, ну, значит, это, личный гость его королевского высочества курфюрста!

Изнутри замок выглядел странно и неряшливо. За пять веков он много раз переходил от одного владельца к другому, и каждый достраивал и перестраивал его сообразно своим вкусам, потребностям и толщине кошеля. В результате из роскошного парадного зала можно было попасть в коридор с убогими кельями-комнатёнками. В замке было полно запутанных коридоров, неизвестно куда ведущих лестниц и неожиданных тупиков, одним словом, гостю ничего не стоило в нём заблудиться.

Бросив вещи в своей комнате, которая показалась Вольфгеру холодной и неуютной, он зашёл к Уте. Девушка грустно сидела на кровати, перебирая свои немногочисленные наряды, которые предстояло уложить в открытый сундук, из которого пахло мятой и лавандой. Вольфгер отодвинул разложенное на постели платье, подсел к Уте и обнял её.

– Что случилось, почему глаза на мокром месте? – ласково спросил он.

– Ох, Вольфгер, ты даже не представляешь, как я устала, – ответила Ута, опустив голову и не глядя в лицо барона. – Уже месяц прошёл, как я уехала из дома, а конца-краю нашему путешествию и не видно… Все эти постоялые дворы, неуютные комнаты, скверные постели, чужая, непривычная и невкусная еда… Что стало с моим домом, со служанками, кто знает? Мой маленький, привычный и уютный мир в одночасье рухнул. Почему люди стали хуже бродячих псов, которые рвут себе подобных даже не от голода, а от злобы? Иногда мне кажется, что мы окружены бесноватыми. Они кривляются, хватают нас за одежду, пытаются ущипнуть или ударить… Что произошло? Я не понимаю…

– Никто не понимает, Ута, – тихо ответил Вольфгер. – Ради того, чтобы понять суть происходящего, мы и отправились в путь.

– Ну и как? – с горечью спросила Ута, – что-нибудь уже прояснилось?

– Пока нет, но вот что я тебе скажу. Во-первых, у нас есть цель, и мы знаем, как её достигнуть. Может быть, мы уже на пороге разгадки тайны, может быть, встреча с Лютером всё прояснит. Ведь мы ради этого проехали всю Саксонию… Во-вторых, я встретил тебя, и это самое главное, что вообще случилось в моей жизни. Страшно подумать, что было бы, если бы мы не послушались твоего Кота и не отправились за ним в деревню… Кстати, а где Кот? Что-то я давно его не видел.

– Да вот же он, – улыбнулась Ута, – дрыхнет.

Она откинула одеяло, и Вольфгер увидел Кота, который развалился у девушки за спиной, положив мордочку на подушку. Услышав, что говорят о нём, Кот приоткрыл щёлочки глаз, вытянул в сторону Вольфгера когтистую лапу, мурлыкнул и опять задремал. Ута ласково почесала его за ухом. Кот, не открывая глаз, вывернулся, как меховая варежка, чтобы ей удобнее было гладить живот.

– Вот кому хорошо живётся, – позавидовал Вольфгер, – ни забот, ни хлопот, гладят, кормят, за ухом чешут…

– Ну, хочешь, я и тебя за ухом почешу? – засмеялась Ута, – мурлыкать будешь?

– Надо попробовать, вдруг понравится? Эй, господин Кот, не соизволите ли вы освободить постель, я, видите ли, рассчитываю прилечь на ваше место, – сказал Вольфгер и легонько толкнул кота. Тот выбрался из-под одеяла, недовольно дёрнул хвостом и направился к двери, встал на задние лапы и принялся царапать её, оглядываясь на хозяйку. Ута выпустила кота, и они остались одни.

***

– Вольфгер, а что было в монастыре? – спросила Ута, положив голову барону на плечо, – ты так ничего и не рассказал…

– Да, понимаешь, страшно там было, не хочется вспоминать, ну, и, в общем, непонятно как-то. Монастырь захватила банда из крестьян-перекрещенцев.

– Кто такие перекрещенцы?

– Перекрещенцы – иначе анабаптисты, это, как я понимаю, люди, исповедующие своеобразную и крайнюю форму учения Лютера, – начал объяснять Вольфгер. – Анабаптисты – они, Ута, вроде бы евангелисты, но если разобраться, ничего в их вере от лютеранства нет. Их пасторы учат, будто первое крещение, которое ребёнок принимает в детстве, происходит не по его решению, а по воле родителей. Оно не осмысленное, а значит, не от Бога, а от дьявола. Вот поэтому-то все члены секты, чтобы избыть грех, принимают повторное крещение, а детей они вообще не крестят. Перекрещенцы отрицают все установления римской католической церкви, они выбирают себе пастора, который и исполняет у них роль священника, учителя и наставника. Обряды у каждой секты свои, у некоторых они странные, а иногда страшные и богомерзкие. Говорят, доходит даже до человеческих жертвоприношений. Кое-где эти пасторы во время молитвенных бдений доходят до исступления, становятся как безумные, ранят себя, а у некоторых перекрещенцев сборища заканчиваются свальным грехом, многие из них – содомиты.

Ута захихикала:

– Интересно было бы посмотреть на содомитскую мессу!

– Да ну тебя! – отмахнулся Вольфгер, – это ты сейчас так говоришь, а увидела – и стошнило бы тебя. Они, знаешь, не красавцы и моются не больно-то часто.

– Ты, Вольфгер, что-то совсем перестал шутки понимать! – озабоченно сказала Ута, – что же с тобой дальше будет?

– А вот то и будет! – засмеялся Вольфгер, повернулся на бок и положил руку на грудь девушки, но она убрала её:

– Подожди, ты ещё про анабаптистов не дорассказал!

– Вот наказание… Да на что они тебе? Полусумасшедшие мужики, вот и всё. Таких всегда полно во время войн и усобиц. Ну, ладно. На чём я остановился? А, ну да, мессу, значит, они не признают, иконы, святых, само собой, тоже. А ещё у них главная книга – Апокалипсис. Перекрещенцы считают, что вот-вот, то есть буквально со дня на день произойдёт светопреставление, после которого на земле воцарится рай – не будет ни богатых, ни бедных, ни сильных, ни слабых, исчезнут больные и несчастные.

– нараспев прочитала Ута. – Мне всегда нравилось это место в Писании…

– Не одной тебе – вон, художники сколько картин на этот сюжет понарисовали, – заметил Вольфгер и как бы невзначай опять придвинулся к Уте.