Еретическое путешествие к точке невозврата - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" - Страница 85

– Опять ты за своё! – притворно рассердилась девушка, – рассказывай, не отвлекайся, а то сейчас на пол скину, а пол холодный!

– Жестокость – вот имя твоё, о дева! – с завывающей интонацией миннезингера произнёс Вольфгер. – Вообще-то, мне и рассказывать больше нечего…

– Как нечего? А в монастыре всё-таки что было?

Вольфгер поморщился:

– Ну, хорошо, хорошо, расскажу… В общем, разбойники как-то проникли в монастырь и поубивали почти всех монахинь, да так жестоко, что меня, когда я увидел их тела, чуть наизнанку не вывернуло, а я в жизни много чего повидал, уж поверь мне.

– Зачем же они их… так?

– А это у перекрещенцев считается богоугодным делом, не у всех, понятно, а у самых фанатичных, у тех, у кого вера на грани безумия. Они считают, что раз католическая церковь, иконы, святые, монастыри от дьявола, то уничтожая всё это и убивая священников и монахов, они покупают себе место в Царстве Небесном, и чем больше убьют людей, изломают и испакостят церковной утвари, тем больше у них будет заслуг перед Богом. Один там, в монастыре, даже на распятие мочился. Ну вот… А шестерых монахинь, тех, что помоложе, они убивать не стали, оставили себе на потеху. Вера верой, а мужики мужиками, а уж кого они насиловать будут – монахиню или бабу деревенскую, им всё равно. Ну и пришлось нам этих мужиков… Двое на стенах были, одного я придушил, другого Рупрехт из арбалета застрелил, а остальных он же своим взрывательным снадобьем изничтожил. Вот и всё… Правда, в монастыре только половина банды была, а где была вторая половина и главарь, я не знаю. Не стали мы их дожидаться, монахинь забрали, и обратно в Виттенберг. Ну, дальше ты знаешь. Всех монахинь по домам развезли, а одна, Катарина фон Бора, и девочка-послушница в доме бургомистра остались.

Кстати, Катарина изъявила желание выйти замуж за Лютера, – улыбнулся Вольфгер, – не знаю уж, как он к этой новости отнесётся.

– Н-да, фройляйн своего явно не упустит, – хмыкнула Ута. – А если он откажется?

– Наверное, сведёт всё к шутке. Она это сказала так, что и не поймёшь, шутила она или говорила серьёзно. Но Лютеру её слова я передам, пусть думает и решает сам.

– А когда ты увидишься с ним? – с острым интересом спросила Ута.

– Понятия не имею. Ты же слышала, Берлепш сказал, что Лютер живёт в замке отшельником, почти ни с кем не общается, еду ему приносят, гуляет тоже в одиночестве. Комендант обещал сообщить ему о нашем приезде, может, Лютер и придёт на сегодняшний ужин в нашу честь. У тебя есть какой-нибудь красивый наряд? Я хочу, чтобы ты выглядела просто ослепительно.

– Тебе стоило подумать об этом чуток пораньше, например, в Виттенберге, – сварливо ответила Ута, – но, так уж и быть, я что-нибудь придумаю. Иди, не мешай мне. Нужно же ещё причесаться, привести в порядок платье и сделать тысячу других вещей, а служанки у меня здесь нет!

– Хочешь, пришлю Карла? – спросил Вольфгер. – Всё-всё, ухожу, – поспешно сказал он, увидев, что Ута замахнулась подушкой.

***

– Когда в замке бывают почётные гости, мы пируем в зале Певцов, вот в этом самом зале, господа, – торжественно сказал Берлепш, входя в огромный двусветный зал. Кессонный потолок морёного дуба с затейливой резьбой опирался на полуколонны, украшенные лепниной. Зал освещался люстрами, в которых горело множество свечей, вдоль стен были расставлены резные деревянные скамьи. Посредине стоял красиво сервированный стол. О богатстве хозяев свидетельствовало то, что пирующим предстояло сидеть не на лавках, а на стульях с высокими резными спинками.

Пока все приглашённые не прибыли, хозяева и гости разговаривали стоя, а Берлепш изо всех сил старался выглядеть светским кавалером.

Кроме Вольфгера и его друзей на ужин был приглашён капеллан замковой церкви, высокий, худой монах-августинец, и управляющий замком, человек с незапоминающимся лицом.

– Вот, господа, ну, значит, это и есть тот самый зал, в котором, начиная с XIII века, проводились знаменитые состязания миннезингеров. Как известно, условием состязания была смертная казнь для певца, чей миннезанг судьи признают худшим. И вот, как-то раз, по велению Германа, графа Тюрингии и Саксонии, в этом зале собрались шесть певцов. Каждый спел сочинённый им миннезанг, и победителем был признан Вальтер фон Фогельвейде, а проигравшим – Генрих фон Офтердингер из Австрии. Вот здесь, дамы и господа, как раз висят их портреты. Вот этот господин – Фогельвейде, а рядом портрет Офтердингера, правда, он изрядно потемнел.

Ну, граф, как и было условлено, приказал казнить Генриха фон Офтердингера, но супруга Германа, графиня Софи, ну, значит, это, взмолилась о милосердии. Тогда ему предоставили год отсрочки, чтобы неудачливый певец сочинил новый миннезанг и с ним попытал счастья ещё раз. Однако австриец не захотел рисковать и, как гласит легенда, прибегнул к магии, вызвав некую адскую собаку, на которой и улетел. Позже за предсказание рождения принцессы Елизаветы Венгерской, которой суждено было стать женой принца Людвига, он был помилован.

– Красивая легенда, – скрипучим голосом заметил капеллан, – но не подтверждённая хрониками. Есть подозрение, что её сочинили сами же миннезингеры для привлечения интереса к своему ремеслу. Вряд ли у владетеля Вартбурга могла возникнуть мысль казнить какого-то актёришку.

– Ну вот, святой отец, вечно вы всё портите, – поморщился Берлепш.

Видно было, что монах неизменно выступал в роли язвительного скептика и портил коменданту удовольствие от изложения красивой легенды.

– Замок Вартбург, господа, от фундаментов до шпилей башен пропитан магией, – продолжил Берлепш. – Многие по ночам встречают привидения, а Лютер, говорят, даже видел чёрта и изгнал его, кинув во врага рода человеческого чернильницу. Попросите доктора, может быть, он покажет вам чернильное пятно на стене своей кельи, я специально приказал не забеливать его как знак победы добра над силами тьмы.

– А где же сам доктор Лютер? – спросил отец Иона.

– Обещал прийти, когда закончит свой дневной урок, – пояснил комендант. – Подождём ещё немного, а уж если он не появится, не будем дольше ждать, сядем за стол без него. А пока приглашаю вас осмотреть коллекцию гобеленов, среди них есть поистине великолепные работы!

Гобелены, и правда, были яркими и нарядными – на них оживали сцены охоты, пиры, рыцарские турниры и волшебные звери. Галантно приседали в реверансах дамы, одетые по давно забытой моде, менестрели играли на старинных музыкальных инструментах, горами лежала битая дичь, вазы были наполнены цветами и фруктами…

У Вольфгера зарябило в глазах, и он переходил от одного гобелена к другому просто из вежливости, гадая, придёт на ужин Лютер или нет.

Осматривая очередную потускневшую от времени фруктовую корзину и тщательно скрывая зевок, Вольфгер вдруг заметил, что в залу вошёл невысокий, коренастый человек, одетый в чёрное, и быстро направился к столу. Барон с волнением понял, что это и есть знаменитый отец Реформации, доктор Мартинус Лютер.

Увидев Лютера, комендант прервал цветистые пояснения и бросился навстречу важному гостю. Начались представления, расшаркивания, поклоны, зазвучали увёртливые и вежливые слова.

Вольфгер, не скрываясь, с любопытством разглядывал Лютера. У него было простое крестьянское лицо с тяжёлым подбородком, глубоко посаженные умные глаза, начинающие редеть волосы. Тонзуру Лютер не выбривал. Вольфгер знал, что Лютеру сорок лет, но выглядел он старше своего возраста, казался озабоченным и встревоженным.

Доктор был одет в чёрный глухой не то кафтан, не то камзол, из-под которого выглядывал воротничок белой рубахи, чёрные штаны и грубые башмаки с пряжками. Он напоминал огромного, недовольного, взъерошенного ворона, готового в любую минуту каркнуть и улететь.

Вольфгер внутренне улыбнулся этому сравнению.

– Так это вы, господин барон, и есть посол от его высочества курфюрста Бранденбургского? – спросил Лютер.

Говорил он с вкрадчивыми интонациями, выработанными долгими годами монашества, руки держал сложенными на груди и время от времени потирал пальцы, как будто мёрз.