Такси для ангела - Платова Виктория - Страница 29

• Предыдущая
• 29/81
• Следующая

Софья же, наплевав на вялые протесты Чижа, ухватилась за осколок, в котором еще поблескивали капли шампанского, и приблизила его к лицу.

— У вас больное воображение, молодой человек, — надменно бросила она спустя некоторое — совсем непродолжительное — время. — Если даже предположить… Просто предположить, что причиной смерти, как вы утверждаете, явился цианистый калий…

— Он, родимый, — с готовностью подтвердил Чиж.

— Тогда куда делся запах, а? Сильный запах горького миндаля?

— Вот именно — горького, — поддержала Софью Минна.

— Вот именно — миндаля, — поддержала Минну Tea.

— Какой же цианистый калий без сильного запаха горького миндаля? Это, простите, как… — Софья даже щелкнула пальцами. — Это как Буало без Нарсежака!..

— Вот именно. Как А. Вайнер без Г. Вайнера. — Tea по примеру Софьи тоже щелкнула пальцами.

А Чиж перевел взгляд на толстуху Минну: что-то она скажет? Давай, Минна, припечатай самонадеянного юнца!

Но детективные тандемы кончились. Прощелыга-мулатка увела последний прямо из-под носа неповоротливого эсминца “Майерлинг”, и Минна впала в легкую задумчивость.

— Ну, а вы как думаете, дорогая Минна? — хором спросили Tea и Софья.

Минна по-лошадиному фыркнула мясистым носом: все равно отвечать придется.

— Я думаю, что цианистый калий без сильного запаха горького миндаля — это все равно что Хемингуэй без кошек… — выдохнула она.

— Вот видите? — Софья снова повернулась к Чижу. — Надеюсь, против Хемингуэя вы ничего не имеете?

— — И против кошек тоже, но это дела не меняет. Запах все равно присутствует, просто он не такой сильный. Не особенно выраженный… Словом, совсем необязательно, чтобы от цианистого калия за версту несло горьким миндалем. Выдумка это. Таких вот.., с позволения сказать, мастеров детектива…

Если бы Аглая была жива, она послала бы Чижу воздушный поцелуй — летучий, как синильная кислота.

— Что это значит — “с позволения сказать”?

— То и значит. Ваше невежество когда-нибудь вас погубит. Консультировались бы со специалистами, дамы, прежде чем расписывать ужасы отравления.

— А вы специалист? — Софья с сомнением уставилась на хохолок Чижа.

— Я химик по первому образованию. К тому же посещал факультатив по ядам.

Некоторое время дамы молчали.

— У меня в книгах только горло перерезают. И распинают на кресте. Или живьем в землю закапывают, на худой конец. — Минна оказалась самой нестойкой. — А больше ни-ни. Никаких отравлений!

— У меня тоже никаких. — Tea сочла за лучшее присоединиться к Минне и лишний раз не нервировать дипломированного специалиста. — Если вы, конечно, читали Теодору Тропинину, молодой человек. Смерть от маникюрной пилочки как минимум. Или в пасти крокодила — как максимум…

— Вот только не надо делать себе дополнительную рекламу, дорогая Tea. — Софья недовольно поджала губы. — “Если вы читали Теодору Тропинину”!.. Люди сами разберутся, что им читать. А если горький миндаль отпадает… И если вы, как говорите, химик… Какие у вас есть основания предполагать, что это цианистый калий, голубчик?

— У кого-нибудь есть нож? — спросил бледнолицый оператор-оборотень. — И салфетка?

Нож тотчас же нашелся у Ботболта. Ему стоило только отогнуть полу смокинга — и на свет божий явился внушительного вида тесак с костяной, украшенной орнаментом ручкой. Ботболт, не говоря ни слова, почтительно протянул тесак Чижу.

В следующий момент Чиж полоснул ножом себе по пальцу. И подставил под капающую кровь салфетку. На белой ткани сразу же расплылось красное пятно. Все, с облегчением забыв о трупе, уставились на салфетку.

— Есть еще добровольцы?

— Предлагаете нам сделать харакири? — Tea поморщилась. — В знак цеховой солидарности с покойной? Учтите, читатель нам этого не простит…

— Только ради чистоты эксперимента… — начал оправдываться Чиж.

— Ну, давайте я. — Ботболт протянул ему открытую ладонь. — Ради чистоты…

Чиж как будто этого и ждал. Без всякой жалости (вивисектор и есть! последний романтик городского морга) он обрушился на дубленую кожу Ботболта — и на салфетке появилось еще одно пятно: такое же красное. А я-то думала, что непроницаемый, желтолицый бурдюк Ботболт набит войлоком и по жилам у него течет кобылье молоко!..

Бурятский стоик даже не поморщился. И не задал ни одного вопроса. Ни единого. В отличие от бывшей работницы прокуратуры Софьи Сафьяновой: задавать вопросы, в том числе и риторические, было ее основной профессией.

— Ну, и что вы хотите этим доказать?

— А вот что. Нагнитесь и посмотрите внимательно. Стараясь не менять положения тела, Чиж приподнял руку мертвой Аглаи и слегка отодвинул ее. И слегка повернул.

— Теперь видите?

Запястье мертвой писательницы было испачкано кровью. Очевидно, она упала прямо на осколок бокала, и тонкая ниточка вены оказалась перерезанной. Порывшись в кармане жилетки, Чиж извлек лупу, состряпанную из самого обыкновенного объектива, и поднес ее к руке Аглаи.

— Видите?

СС, ТТ и ММ по очереди приложились к увеличительному стеклу.

— Порезала руку при падении, — сострила Минна. — Ну и что?

— И вообще неудачно упала, — сострила Tea. — Ну и что?

— Может быть, это стоит классифицировать как попытку самоубийства? — сострила Софья. — Удавшую…

Никто не рассмеялся. Даже Дарья притихла.

— Все дело в цвете. — Чиж облизал порезанный палец. — Для сравнения: вот моя кровь, вот кровь уважаемого…

— Ботболта, — подсказала я.

— Уважаемого Ботболта. Цвет практически одинаков. А теперь сравните его с кровью покойной. Учтите, стекло задело вену, так что кровь по определению — венозная. То есть должна быть намного темнее. А она?

— А что — она? — Осведомленность какого-то выскочки от “SONY Betacam” стала заметно раздражать Софью.

— Сами видите. Ярко-алая.

Это была чистая правда: кровь мертвой Аглаи заметно отличалась от крови еще живых Чижа с Ботболтом. Она была гораздо более яркой. Нестерпимо яркой. Яркой до неприличия.

— И что это значит? — осторожно спросила Минна.

— Это значит, что произошло отравление цианидом. Цианид нарушил процесс усвоения кислорода. И кровь оказалась им перенасыщенной. Вот так. Таким образом обстоят дела.

Дела действительно обстояли хреново. СС, ТТ и ММ отползли от тела Аглаи, как от куска испорченного мяса, и разошлись в разные концы зала. Друг на друга они старались не смотреть. Чиж же остался на месте. Он протянул руку к лицу Аглаи и осторожно, кончиком мизинца, снял каплю слюны, застывшую в уголке рта.

— Вы уверены, что это.., яд? — спросила я. Только для того, чтобы что-то спросить, чтобы наполнить застывший воздух зала хоть каким-то звуком: даже поленья в камине притихли и перестали трещать, что было уж совсем противоестественно.

— Ну, на сто процентов я утверждать не могу… Но на девяносто девять… Вот если бы у меня под рукой оказался железный купорос… Я был бы уверен абсолютно. И потом, судороги… Локальные красные пятна на шее… Характерно окрашенная слюна. Не слюна даже, а кровавая пена. Совершенно ясно, что воздуха ей не хватило, и она задохнулась. Умерла от удушья. Это — один из самых ярко выраженных симптомов, и он тоже подтверждает… Словом, абсолютно классический, абсолютно хрестоматийный случай отравления цианидом.

— А при чем здесь железный купорос?! — Софья с прокурорской ненавистью посмотрела на гнусного, испортившего всю обедню Чижа. — При чем здесь какой-то железный купорос, если вы заявляете, что она отравлена! И намекаете на то, что это…

Закончить фразу она не решилась. Произнести вслух “убийство” означало бесповоротно испортить дивный зимний вечер. И не менее дивную зимнюю ночь, которая должна была прийти на смену вечеру. Теперь же на смену вечеру придет не дивная ночь, а вполне прозаичная шайка оперов. Оперы наберут понятых из соседней полусгнившей от пьянства деревеньки. Оперы будут топтать паркет грязными ботинками, сыпать пепел на восточные ковры и в кадки с пальмами; оперы будут уединяться с участниками трагедии в самых интимных местах особняка и стряпать бесконечные протоколы. И еще неизвестно, чем это обернется, потому что абсолютное алиби имеет только один человек — Аглая Канунникова.

• Предыдущая
• 29/81
• Следующая