Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич - Страница 78

Боже, что за ничтожество человек! Ничего он не может сделать своими силами! Двадцать лет я возился с Савабе, кажись бы уже — как не научить! И вот — одно мгновение и как ветром прах — все рассеяно! Нечего уж удивляться, что катихизаторы — мои ученики — мне изменяют. А с христианами — где мне столковаться! Сегодня пришел один — Симеон какой–то, старик, сицудзи из Маебаси; так как я начал, было, толковать с ним, то и увидел, что нужно только рукой махнуть и предоставить и его, и всех — Воле Божией. Уж если — истощил все резоны и все сердце — Савабе и катихизаторов — привыкших понимать меня, не мог ни в чем убедить, то, — где других! Пусть как Богу угодно! А нам — только смириться, видя свое ничтожество абсолютное!

Сейчас (три часа пополудни) о. Павел Ниицума из Маебаси прислал телеграмму просить — антиминс и просфор, чтобы завтра отслужить обедню. Послал с диаконом Романом, — О. Ниицума — этот не робеет — бодро делает дело, на которое послан. Если Бог даст ему умирить Церковь, бывшую — Савабе, то это будет верный знак, что благодать Божия с ним.

6/18 мая 1884. Воскресенье.

Служил в Коодзимаци, что за благоустройство в Церкви! — После — в посольстве — молебен по случаю совершеннолетия наследника.

Из Асикага пишут, что о. Павла Ниицума не примут.

Если этак со многих Церквей, то уеду, несомненно. Двадцать пять лет полагал служить Японии, отправляясь сюда. Не приближается ли срок? Но не так хотелось бы уехать, чтобы следа не было — не для себя — плевать на «я», которое есть для меня ненавистный предмет в мире, — а для Церкви и дела Божия. Ужели при всех надеждах жизнь так–таки и выйдет бесплодна! Тогда плевать же и на жизнь!.. Что может быть печальней сего слова! Но я не знаю печалей больших тех, которые терзают меня в последнее время!

7/ 19 мая 1884. Понедельник.

Никогда не было так тяжко, как сегодня. Церковь отделится, в Oriental Bank’e девять с половиной тысяч долларов лопнуло. Что за несчастие! Главное — опереться не на кого. Анатолий, точно разобранная хата; притом явно клонит на сторону врагов. Сегодня говорит: «Написать бы в Синоя, чтоб прислали кого рассудить здесь». Это архиерея–то с мятежным попом судить! Да где же это видано? И как это в голову ему взбрело? «Советую им уяснить, чего они хотят», говорит, то есть хочет склонить их и дать им систему. В Синоя на месте подавить мятежников. Хотя куда! Никого я не боюсь, кроме Бога и своей совести, которая во всем за меня. Только вся эта мерзостная история такую боль, такую боль причиняет, что на свет не смотрел бы! Ужели долго это продолжится?

8/20 мая 1884. Вторник.

Никогда ни единым словом не останавливать, как доселе делал, Анатолия от уезда совсем из Японии. Этот человек больше вреден, чем полезен для Миссии: изменился до последней степени, слаб — японцы — враги Церкви, вертят им, и ни слова здравого совета от него, ни искры сочувствия, — гниль и вонь, больше ничего от сего человека; так пусть едет, как сам желает; содействовать уезду — ни на волос, останавливать — тем меньше.

9/21 мая 1884. Среда. Именины.

Вчера сам отслужил всенощную, сегодня обедню — с половины шестого, так что классам не помешало. Певчие пришли почти сначала. Поздравляли ученики, но дал полторы сны только тайгакко. Обедали вчетвером: я, о. Анатолий, о. Георгий и Львовский.

О. Павел Ниицума пишет, что его не приняли в Никкава, Сиозава, Асикага, Сано; в первом месте чуть не побили, во втором — молча не приняли, в третьем — никто, в четвертом — П. Хосооя спрятался. Школа ему! Слава Богу — не унывает.

Тит Хангивара пришел спросить, что все это значит и чему следовать? Он хочет держаться Церкви и потому возмутителям не подчинился, молвя, — если выбирать между Епископом и Савабе, то он на первой стороне. — Значит, где горе, там и утешение. Это, верно, Святитель Николай послал для праздника.

10/22 мая 1884. Четверг.

Письмо окружное о немирцах и удалении от них что–то нейдет с рук. Уж не знак ли, что не нужно, не Воля Божия. Подожду. В самом деле, это было бы резкое разграничение и уже почти раскол.

Анатолий по слабости — мутит; был у Савабе — что вам нужно, мол? Тот с удовольствием принял его желание поговорить с пемирцами и обещал собрать их. Еще бы! Похоже на <…>ра. Впрочем, и Савабе как единственное желание высказывает, чтобы катихизаторская школа была преобразована, и в Тоокео большое место для проповеди открыть, хотя это — старые предметы, обещать, значит уступить. Победу будут праздновать. — Дать волю — сочинять проекты, но, в конце концов, и нельзя будет, хоть вы желали, осуществить, — ибо в окружном письме объявлено, если христиане не станут содержать катихизаторов, то Катихизаторская школа невозможна. Едва ли примут многих катихизаторов на содержание Церквей — стало быть, Катихизаторская школа ныне будет закрыта. — А хотят преобразовать — пусть на свой счет. Посмотрим, далеко ли уедут.

31 мая/12 июня 1884.

Бог сильнее, чем мы думаем, мы слабее, чем мы думаем. Не можем мы изменить человека, а как он сотворен Богом, так и стоит пред Ним; мы разве — жнем, над чем не трудились (Иоанн 4, 38), — и как досадуем, если не захватываем, что думали захватить в горсть! Но справедливо ли! Впустую себя мучаем. Вспомни Хора, Мори и прочих. То же будет и с Яцуки, Я. Ооцуки и прочими. А мы — должны светить, хотя и трудно иногда огонь извлекать из себя. Э-эх! Вообрази толпу везде, во всяком месте и во всякое время, — как ты ничтожен всегда и везде. А пред Богом ты можешь быть всем, или мал; пред людьми же всегда ничтожен. — Из–за чего же возмущаться? Не должно ли ровно идти определенным путем!

3/15 июня 1884. Воскресенье.

Неделя всех Святых.

Твердо пускай будет! Если Павел Савабе искренне не раскается и не даст крепкого слова вперед так не безобразить, то на Соборе — его нет; на службе в будущем году — нет! Гордость и противление не должны ложиться в основу Церкви! Пройдет год–два — Савабе покается! А нет — его воля! Церковь может быть и без него, потому что Церковь не на Савабе, а на Христе!

Выбывших недавно противников на службу ни за что, никак, ни под каким видом не принимать, потому что они с Савабе во главе испорчены протестантством — эти уличные проповеди толпы, давно уже всосавшееся в них — протестантство. Странно, что доселе мне не пришло на мысль — погнать их. Но теперь уж никак не поддаваться на их просьбы — имеющие, конечно, последовать — принять их опять.

Но — олимпийское спокойствие во всем! Иначе — беда будет! Кажется, привык уже к спокойствию, почти истовому бесчувствию, — ужели прорвусь! Бесконечною глупостью и злом было бы?

4/16 июня 1884. Понедельник.

Чего же, однако, сробел. Ведь от меня же все зависит. Эти люди, собравшиеся вокруг меня, ведь все же они имеют свои идеалы, — и все это возложено на тебя же! Э-эх, стыдно терять их; а я почти совсем потерял; и с потерею же духа — все потеряно. Все это волнение кругом ведь именно потому, что представляют тебя слабым. Так сдаться же на все, но что хоть на волне лет. Причина сдаться! Самолюбие — ведь это ветхий человек, которого следовало забыть в России, — не его я привез сюда проповедовать, он контрабандой здесь, — не иметь же его, как сокровище, а расточать и бросать везде, где можно. — Эх, спутаемся, наконец, совсем — чему следовать, что бросать — не разберешь.

11/23 июня 1884. Понедельник.

В речи к собравшимся внизу должно быть следующее: «Я сюда привез не самолюбие проповедывать, а истину Христову. Оскорбите мое самолюбие как угодно, я противиться не буду. Доказательство налицо: я не обиделся, когда ученики пришли ко мне учить меня управлять Церковью, я отвечал им, между тем, как это — неслыханная дерзость! Равно — скажи мне малое дитя что–либо дельное и полезное для Церкви, приму; но — требуйте что–либо, — по–моему, неполезное для Церкви — не приму, — ибо мне вверена Церковь. Можете удалить меня из Японии, можете убить, но пока я здесь Епископ — для пользы Церкви и не подчинюсь никакому насилью».