Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия - Страница 160

• Предыдущая
• 160/166
• Следующая

После того, как ее муж, почти разорив семью, пустил себе пулю в висок, Натали недолго горевала о нем. Ей нечего было более опасаться, и она вновь попыталась сблизиться с Александром. После смерти Анатоля случилась одна единственная ночь, когда она пробралась в его спальню и, дрожа от страха и предвкушения, осмелилась забраться к нему в постель, прижаться к теплому сонному, коснуться поцелуем чуть приоткрытых губ. Александр был невозможно пьян и, обнимая ее, в хмельном бреду шептал вовсе не ее имя, но Натали было все равно.

Поутру, придя в себя, Раневский был и удивлен, и сконфужен. Он поспешно выставил Наталью из своей спальни, и уже на следующий день сбежал из Рощино обратно в полк. Она так и не поняла тогда, было ли его удивление притворным, или он, в самом деле, не запомнил ничего из того, что случилось между ними в спальне.

Какое-то время Натали бережно хранила воспоминания о каждом мгновении той ночи, лелея в душе надежду, что однажды все может повториться. Какое-то время эти воспоминания служили ей источником радости, но чем больше проходило времени, тем холоднее становился к ней Раневский. А то, что ранее радовало, стало источником постоянной сердечной муки, ибо никогда более не суждено было повториться пережитым в его объятьях мгновениям страсти.

Она вновь воспряла духом, когда до нее дошли слухи о переменах произошедших в жизни Раневского, но сам он опроверг все домыслы, касающиеся его брака. Более ей нечего было делать в усадьбе. Оставаясь до его возвращения, она могли лишь навлечь на себя его гнев, а то и вовсе лишиться содержания, как он ей и пообещал. Тем не менее, Натали решила не торопиться покидать Вознесенское. Путь до Рощино не близкий, и у нее оставалась седмица, другая, чтобы побыть со старшей дочерью. Предстояло еще объяснить Маше, отчего она оставляет ее в Вознесенском, а сама уезжает обратно в Штыково, да еще столь поспешно.

Натали разыскала дочерей в будуаре Кити. Сияя насквозь фальшивой улыбкой, она устроилась на кушетке около окна и с воодушевлением принялась расписывать дочери грандиозные планы на предстоящий сезон. Мари оказалась совершенно не готова к тому, что мать оставляет ее в Вознесенском на попечении тетушки и дядюшки, а сама торопиться вернуться в Штыково. С одной стороны, девушке было грустно расстаться с маменькой и младшей сестрой, но с другой, заманчивая перспектива окунуться в шумную праздную атмосферу столичного сезона, приятно будоражила воображение.

- До начала сезона еще далеко, - задумчиво протянула Кити. – Отчего бы тебе не погостить у нас подольше? – обратилась она к Натали.

Натали тяжело вздохнула:

- Ах! Кити душечка, я бы рада, но ты же знаешь, как велико хозяйство в Штыково. Разве могу я оставить имение без присмотра надолго? Аарон Исаакович помогает, конечно, - скромно потупила она взгляд, - но у него сейчас и без меня забот хватает.

Кити сделала вид, что удовлетворилась ответом Натальи, хотя прекрасно понимала, что это лишь отговорка, а истинная причина кроется в чем-то ином. Она никак не могла взять в толк, отчего Александр с трудом выносит присутствие Натали? Отчего он намерено груб и невнимателен к ней? Подобное отношение брата к вдове Анатоля ее безмерно огорчало и, потому, она пообещала себе, непременно переговорить с ним, как только он вернется.

Раневский не стал заезжать в Рощино, а поехал напрямки через Москву в Тулу, сократив дорогу почти на сотню верст. Поскольку в путь он отправился на долгих, путешествие заняло чуть более седмицы, но уже на восьмой день после полудня показались ворота усадьбы в Нежино. Привыкший путешествовать верхом и налегке, Александр в замкнутом пространстве экипажа чувствовал себя неуютно, безумно раздражали духота и пыль, оседавшая на обивке и сидениях. Но как бы то ни было путешествие его подошло к концу, и, миновав покосившиеся ворота и сторожку привратника, экипаж по короткой подъездной аллее подкатил к дому.

Раневскому было достаточно одного взгляда на старый деревянный особняк, чтобы понять, что Софи несколько не преувеличила истинных масштабов бедствия в своем письме, и усадьба, в самом деле, переживает не самые лучшие свои времена.

Спустившись с подножки, Александр осмотрелся. Дверь парадного со скрипом открылась и ему навстречу кряхтя и охая на каждом шагу, спустился весьма престарелый дворецкий в поношенной ливрее.

- Вы к кому, барин будете? – обратился он к Раневскому.

За все время своего супружества Александр ни разу не был в Нежино, и ничего удивительного не было в том, что здешняя прислуга его совершенно не знала.

- Барыня дома будет? – ответил он вопросом на вопрос.

- Дома, - настороженно покосился на него дворецкий, начиная догадываться о том, что за гость пожаловал в имение.

- Доложи, что Александр Сергеевич Раневский просит принять его, - отрывисто бросил Александр.

Почесав в затылке, старик, подслеповато щурясь, вгляделся в лицо Раневского.

- Вы проходите, барин, - посторонился он, пропуская Александра в переднюю.

В доме пахло сыростью и плесенью. Раневский тяжело вздохнул, осматриваясь в убогой гостиной. Софья никогда не рассказывала ему о том, как обстоят дела с ее имением, но, справедливости ради стоит заметить, что он никогда и не интересовался этим. Насколько он помнил из разговора с ее дядюшкой, при обсуждении брачного договора, дом был построен еще в середине прошлого столетия, и было удивительно, что без должного ухода и содержания, он до сей поры не рассыпался. «Проще все снести и отстроить особняк заново», - нахмурился Раневский. Однако, такие траты нынче ему не по карману. Но и оставить Софью здесь просто немыслимо, дом совершенно непригоден для жилья.

Размышляя подобным образом, Александр дошел до окна и выглянул на улицу. Старик дворецкий размахивая руками, что-то говорил Софье. Сердце пропустило удар, когда она швырнула в корзинку садовые ножницы и, стянув с рук испачканные в земле перчатки, поправила выбившуюся из-под соломенной шляпки пепельно-русую прядь. Широкие поля скрывали в тени выражение ее глаз, но губы ее сжались в тонкую линию, выдавая недовольство. Коротко кивнув слуге, она подобрала юбки и неспешно направилась к дому. Раневскому показалось, что она стала еще тоньше, чем была при их последней встрече в Париже. Но ведь это просто невозможно, она ведь была в тягости по весне и сейчас в самый разгар лета, это должно быть уже заметно.

Софья подняла голову и взглянула на окна гостиной. Солнце отразилось в стекле приоткрытой оконной рамы и на миг ослепило ее. Александр отшатнулся от окна в тень портьеры.

Обогнув дом, Софи медленно поднялась по ступеням. Весть о том, что приехал Раневский, была для нее подобна грому среди ясного неба. Сначала сердце забилось учащенно, неистово, волна радости затопила все ее существо, но стоило ей подумать о причинах его приезда, и эйфория схлынула, оставив тревогу и беспокойство.

Она давно не бывала в обществе, с самого своего приезда в Нежино, никому не наносила визитов, и гостей принимала у себя весьма неохотно, ссылаясь на плачевное состояние дома. Она могла бы и далее оставаться в неведении, ежели Лиди не написала ей. Стараясь обеспечить сыну Алексея, нужные связи в будущем, ее кузина поддерживала отношения с соседями, друзьями покойного мужа и собственными приятельницами, а потому почти всегда была осведомлена обо всех скандальных слухах, ходивших в высшем свете. Именно Лиди, написала ей о том, что Раневский намерен подать прошение о разводе, и его приезд в Нежино мог означать только то, что он торопится покончить с этим делом, раз решил лично встретиться с ней, а не вести дела через поверенных.

Остановившись перед зеркалом в мрачной и темной передней, Софья сняла шляпку, поправила прическу и стряхнула с платья прилипший к нему мусор. Глубоко вздохнув, дабы унять волнение, она, помедлив на пороге гостиной, толкнула дверь и вошла. Раневский обернулся.

- Софья Михайловна, - небрежно кивнул он.

- Александр Сергеевич, - выгнула бровь Софья, не оставшись в долгу. – Что вас привело в наше захолустье?

• Предыдущая
• 160/166
• Следующая