Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия - Страница 89

• Предыдущая
• 89/166
• Следующая

От Белкина возвращались вместе с nadame Ильинской. У коляски Анны Григорьевны сломалась ось, и Софья любезно предложила подвезти ее до Марьяшино.

- Я склоняюсь к мысли, что надобно уезжать отсюда, - заметила Анна Григорьевна?

- Отчего вы решили так? – поинтересовалась Софья.

- От Можайска до нас менее ста верст будет. Коли дело и дальше так пойдет, то к концу августа Bonaparte будет уже здесь, - отозвалась madame Ильинская.

- Вы полагаете, что через две седмицы… Нет, не думаю, что это возможно? – покачала головой Софья.

- Я все же уеду. Завтра велю собрать все мало-мальски ценное, - продолжила Анна Григорьевна.

Софья не ответила. Все ее думы вновь были об Александре. Как он там? Отчего не пишет? Жив ли еще? Возница повернул на дорогу, ведущую в Марьяшино. Тепло простившись с Софьей и Кити, madame Ильинская торопливо выбралась из экипажа и поспешила к дому, видимо, намереваясь уже сегодня отдать распоряжение о подготовке к отъезду.

Уже вечерело, когда, наконец, добрались до Рощино. Опираясь на руку лакея, Софья спустилась с высокой подножки. Едва она успела оглядеться, как двери дома распахнулись и ей навстречу по ступеням торопливо сбежал Михаил.

- Мишель? – устремляясь навстречу брату, удивленно воскликнула она. – Ты как здесь?

- Я уехал из Петербурга. Две седмицы в пути и я здесь, - весело отвечал юноша.

- Но зачем? – не удержалась Софья. - Зачем ты уехал из столицы? В Петербурге нынче безопаснее всего. Говорят, Bonaparte рвется к Москве.

- Вот потому я и здесь, - помрачнел Мишель, видя ее недовольство. – Я собираюсь сражаться.

- Да ты разума лишился! – сердито отвечала Софи. – Ты должен вернуться в корпус.

- Ты будто не рада мне, - заметил Михаил.

Оглянувшись, он увидел Кити и тотчас, умерив свой воинственный пыл, склонился над протянутой рукой.

- Екатерина Сергеевна, рад видеть вас в добром здравии.

- И я очень рада видеть вас Михаил, - улыбнулась Кити. – Но ваша сестра права. Вы поступили неразумно.

- Бога ради, - раздраженно отозвалась Софья, - пройдемте в дом. У нас будет еще время поговорить.

Софи велела накрыть ужин на террасе. Расположившись в удобных креслах вкруг небольшого столика, начали неспешный разговор.

- Что слышно в столице о войне? – поинтересовалась Софья, обращаясь к брату.

- Армия отступает, - хмуро ответил юноша.

- Ну, об этом и у нас на каждом угля говорят, - вздохнула Кити. – А какие-нибудь подробности?

- Неприятель уже в Смоленске, - отозвался Мишель, - и ныне движется на Можайск. А что Раневский тебе не пишет? – поинтересовался он.

- От Александра давно не было вестей, - грустно ответила Софи.

- Я слышал, кавалергарды пока не участвовали в сражениях и стоят в резерве.

- Дай Бог, чтобы все были живы, - отозвалась Софья, вспоминая не только мужа, но и Андрея, и Чернышева, и красавца поручика Бутурлина, который иногда бывал у них в Петербурге в доме на Мойке.

- Мишель, я понимаю тебя, но все же и речи не может быть о том, чтобы тебе ехать в армию. Тебя все равно не возьмут, - очнулась она от своих раздумий. – Самым разумным для тебя будет вернуться в столицу.

- Может, ты позволишь мне остаться здесь? – отозвался юноша.

- Тебя исключили из корпуса, - догадалась Софи.

Михаил кивнул.

- Отчего?

- За драку, - нехотя ответил он.

- Pиre (дед)всегда говорил, что у тебя упрямый характер. Весь в отца, - недовольно заключила Софи.

- Ольга Николаевна не отписала тебе? – обратился с ней Мишель.

- О чем?

- Дедушка преставился в конце июня.

- Может она и писала, но письмо, наверное, отправила в Вознесенское. Я не сообщила ей, что лето буду проводить в Рощино, - ответила Софи.

За столом воцарилась тишина. Софья мысленно корила себя за то, что в последнее время, обременённая собственными печалями и заботами, совсем позабыла о родственниках.

- Царствие небесное Петру Гавриловичу, - перекрестилась Кити.

После ужина разошлись по своим комнатам. Михаила устроили в прежних покоях Натали. Софья долго не могла уснуть и ворочалась в постели до полуночи. Наконец, смирившись с тем, что сон не шел к ней, она поднялась и, взяв со стола в будуаре еще не догоревшую свечу, отправилась в молельню. Опустившись на колени перед образом Богородицы, она принялась шептать молитву, прося защиты от всех напастей для Александра и Андрея. Неслышно вслед за нею в комнату тенью проскользнула Кити и опустилась на колени рядом с ней. Переглянувшись, девушки замерли перед образами, думая каждая о своем.

Тихо потрескивала лампадка, тускло освещая строгие лики святых, за окном слышался шелест листвы, а потом дождь забарабанил по стеклу, словно оплакивая последние дни мирной жизни.

Глава 26

Немилосердное августовское солнце нещадно палило с небес, отражаясь бликами на штыках пехоты. Не было никакой возможности укрыться от зноя, сколько хватало глаз, впереди серою лентой вилась дорога. Пыль, поднимаемая отступающей армией, скрипела на зубах, покрывала серым налетом уставшие лица, оседала на белых колетах кирасиров.

После сдачи Смоленска Барклай де Толи, недовольство которым и в армии, и при дворе росло с каждым днем, был смещен с поста главнокомандующего. Командование армией перешло к генералу-от-инфантерии Кутузову. Генеральное сражение, которое Барклай де Толи намеревался дать у Царева Займища, не состоялось, поскольку объехав намеченные для сражения позиции, Кутузов пришел к выводу, что дать сражение здесь совершенно невозможно. Отступление продолжилось.

Командующему арьергардом Коновницыну был отдан приказ: «Задержать неприятеля любой ценой». Весть о том, что отступление приостановлено и, наконец, будет дано решающее сражение Bonaparte, облетела войска в мгновение ока. Армия, отошедшая к местечку под названием Бородино, с воодушевлением принялась готовиться к тому, чтобы дать отпор ненавистным французам. Принялись возводить редуты и оборонительные укрепления. Распоряжением главнокомандующего бригада генерал-майора Шевича в составе Кавалергардского и Конного полков была отведена в резерв.

«Восемьдесят верст! Всего восемьдесят верст! Что для Ветра эти восемьдесят верст? - сжав виски ладонями, Раневский невидящим взглядом уставился в пламя костра. – А, ежели не свидимся более? Что ежели быть мне убитым в сражении – судьба?»

Александр поднялся со своего места и прошелся перед палаткой. Мысль о том, чтобы поехать в Рощино не давала покоя. Не просто было отказаться от возможности, может быть, в последний раз увидеть ту, чье имя шептал ночами, чей образ бережно хранила память. Вновь опустившись на бревно перед костром, Раневский принялся швырять в жадное пламя щепки, что остались на месте, где Тимошка рубил дрова для костра.

- Тимофей, - окликнул он своего денщика, нырнувшего за какой-то своей надобностью в походную палатку.

- Здесь я, барин, - выбираясь наружу, отозвался слуга.

- Коли спрашивать меня будут, скажешь, что в лагерь ушел, - поднимаясь со своего места, произнес Раневский.

- Да куда же вы на ночь глядя, скоро уж смеркается совсем? – оторопело поинтересовался Тимофей.

- К утру буду, - усмехнулся Раневский. – Седлай Ветра.

Пока Тимошка седлал жеребца, Александр торопливо снял слишком приметный белый гвардейский колет, и набросил на плечи сюртук из темного сукна. Выбравшись из палатки, Раневский, бросив беглый взгляд на разбитый лагерь, легко вскочил в седло.

- Вернусь на рассвете, - тихо обронил он. – О том, что отлучался, никому не сказывай.

Торопливо закивав головой, Тимошка передал поводья барину.

- Храни вас Бог, Александр Сергеевич, - перекрестил его вослед денщик.

Первую половину пути Раневский одолел легко, но спустя два часа в сгустившихся сумерках он уже с трудом различал дорогу и от того вынужден был придержать жеребца, дабы не свернуть шею и не потерять верное направление. Как назло небо заволокло облаками, лишив его даже бледного света луны. Пустив лошадь шагом, Александр тихо чертыхался, двигаясь почти наощупь. Тихо ухнула сова, сгустившаяся темнота казалась осязаемой. Все вокруг стихло: ни шороха, ни звука, ни малейшего дуновения ветра, только стук копыт по иссохшейся пыльной дороге гулко отдавался в ушах. Где-то вдалеке раздались первые громовые раскаты. Привыкший к звукам близкой канонады, Ветер даже не шелохнулся. Потрепав жеребца по холке, Раневский тронул каблуками его бока, понуждая прибавить шагу. Гроза приближалась. Небо то и дело освещалось яркими всполохами молний, подсвечивая низкие тяжелые облака. Поднявшийся шквалистый ветер сбивал дыхание, рвал полы расстегнутого сюртука. К полуночи, миновав сворот на Марьяшино, словно почуяв близость родного дома, Ветер прибавил ходу. Добравшись до сторожки привратника, Раневский въехал в ворота с первыми крупными каплями летнего ливня.

• Предыдущая
• 89/166
• Следующая