Океан безмолвия - Миллэй Катя - Страница 75
- Предыдущая
- 75/88
- Следующая
– Не знаю. Он ее ударил. Кажется, пытался раздеть. Она мне ничего не рассказала. – Дрю ерошит волосы, и я замечаю, что у него из руки идет кровь, да и рубашка испачкана кровью.
– Как она вообще оказалась наедине с ним? Ты же все время был рядом с ней? Ты ведь затем и уговорил ее пойти?
Дрю внимательно рассматривает ссадины на пальцах правой руки, но не отвечает.
– Где ты шлялся? Таскаешь ее на эти тусовки, опаиваешь и потом бросаешь одну? – Я стараюсь подчеркнуть его вину.
Он вскидывает голову и всем своим видом начинает оправдываться.
– Джош, она – не беспомощная девочка. Может, ты не заметил, но она всегда поступает так, как хочет. Никуда я ее не таскал, а напоил только в тот первый раз. Теперь она напивается сама. – Он пытается оправдаться перед самим собой, но, как я вижу, у него не получается.
– Она не любит оставаться одна на этих тусовках. И ни за что не ушла бы от тебя.
– Она и не уходила. – Вот! Значит, он бросил ее одну. – Она прислала мне эсэмэску, но я не услышал. Потом поднялась на второй этаж, там не так шумно, хотела позвонить тебе, чтобы ты за ней приехал. И когда я туда поднялся, смотрю – она лежит на полу, а Кевин навалился на нее.
Все лицо в синяках, ссадинах, кровоподтеках, рассказывает Дрю, а когда начинает говорить о том, что ее белье было спущено до лодыжек, умолкает, чтобы не заплакать, и если бы я не испытывал такого отвращения ко всему человечеству, я бы, наверно, тоже заплакал.
– Так ты бросил ее. – Я готов его убить. Готов во всем обвинить его, чтобы не винить себя. А о том, что она могла позвонить, я даже не в состоянии думать.
– Да, Джош! Именно так! Я уговорил ее пойти со мной, вызвав в ней чувство вины, а потом бросил одну, потому что я эгоист, и такое поведение для меня типично. Думаешь, я этого не знаю? Поверь мне, знаю. Можешь не напоминать, что я полный идиот. Мне об этом напоминают всю ночь – и ее лицо, и кровь на нем и… – Дрю снова взъерошил волосы, голос его снова прервался, я очень надеюсь, что он не расплачется, я не могу это видеть. И так уже достаточно приключений. В эту минуту я представил ее лицо, кровь; самому бы не расплакаться. – Поверь, – говорит он. – Я это знаю. Знаю.
Он стоит, прислонившись спиной к кухонному столу, а я – напротив него у стены. Мы долго молчим, кажется, целый час, но на самом деле, скорее всего, не больше минуты.
– И она ничего тебе не рассказала?
– Да нет. – Дрю устало качает головой. – Самый дебилизм, что она даже не удивилась. Как будто ждала этого.
– Почему ты не привез ее сюда? – спрашиваю я.
– Привез. – Он молча смотрит мне в глаза, давая время усвоить эту информацию; ведь я был потрясен тем, что случилось с Солнышком, и почти забыл, чем занимался в тот момент, когда она оказалась один на один с Кевином Леонардом. – Подумай хорошенько, Джош. Часа два назад мы поехали прямо к тебе. Гараж был закрыт, свет выключен, я решил, что ты спишь, и открыл дверь своим ключом. Мы вошли, и что же мы услышали?
– Так она вошла вместе с тобой. – Это не вопрос. Это – граната.
– Я решил, что ей обязательно надо увидеться с тобой, только это могло ей помочь. – Голос Дрю полон желчи и сарказма, не знаю, кого из нас он сейчас презирает больше.
– И что она сказала? – спрашиваю я, но негромко, вообще-то я не хочу знать, что она сказала. С того момента, как она ушла, я думаю только о том, когда же она вернется. Вот, вернулась.
– Ничего. С тех пор, как мы вошли, она не сказала ни слова.
– Мне надо ее увидеть. – Я не хочу ее видеть. Не хочу увидеть в ее лице, что ей известно, чем я занимался. Не хочу думать о том, что я и сам знаю, чем занимался. Но мне необходимо ее увидеть. Я должен убедиться, что она есть, что она жива-здорова, пусть даже меня ненавидит. Ее обида, возможно, погубит меня, но ее ненависть я переживу.
– Нет.
– Нет?
– Нет. – Без вариантов.
– Почему ты решил, что мне нельзя ее увидеть?
– А почему ты решил, что можно?
– В каком это смысле?
– В таком смысле: когда мы входили в твой дом, она выглядела ужасно, но когда выходили, вид у нее был еще хуже.
Мне плохо. И вовсе не в переносном смысле. Меня сейчас вырвет. Дрю понял это по моему лицу, и голос его смягчился. А может, он просто устал от всей этой ночной мерзости.
– Джош, даже если бы я считал, что можно, а это не так, ведь в данный момент ты ведешь себя как я и мне не очень нравишься. Но даже если бы я считал, что ты можешь с ней увидеться, решать не мне.
– Она не хочет меня видеть.
– Не хочет, – подтверждает Дрю. Он не пытается меня подбодрить, и впервые за эту ночь я ему благодарен. – Ты когда-нибудь расскажешь, что между вами произошло? – не унимается он.
– Нет.
– Ладно. Может, скажешь тогда, почему ты спишь с Ли? – говорит он ледяным тоном, с ледяным выражением на лице.
– Да мы давно с ней спим, уже несколько лет. – Это правда. Это стало второй натурой. Формально я не совершил ничего плохого. Никого не обманывал. Никому не изменял. Не оставлял Настю один на один с этим пьяным идиотом. Я могу выдвигать любые аргументы – перед Дрю, перед Солнышком, перед самим собой, – но, несмотря на «ничего плохого», чувствую себя последней сволочью.
Я даже могу сказать, почему так поступил. По той же причине, что и в первый раз и в последующие разы. Это меня успокаивало, позволяло ощущать себя нормальным человеком. Появилась Ли, вошла в дом, сказала «привет», и все это абсолютно естественно и непринужденно. Уселась на диван, мы посмотрели телик, потом она наклонилась и поцеловала меня. И я не возражал, так как считал, что теперь мне не придется за это расплачиваться, не придется делать выбор. Солнышко сделала выбор за меня.
Ли взяла меня за руку, повела в мою комнату, и я последовал за ней. Всего на одну ночь я хотел притвориться, что ни по ком не тоскую.
– Но ты же ее не любишь. – Это обвинение, и если бы во всей этой ситуации была хоть капля юмора, я бы рассмеялся: как может Дрю Лейтон произносить такие слова с серьезным лицом? Мне хочется его ударить – и за это, и за многое другое, но мое внутреннее «я» подсказывает, что этого делать не следует, иначе я еще больше рассержусь на самого себя. Может, ударить его просто для того, чтобы он ударил меня, я это заслужил. Хочу, чтоб он меня ударил. Чтоб сильно вмазал мне в рожу, чтобы я чувствовал только боль и больше ничего. Остальное переносить намного тяжелее.
Я перехожу в другую часть комнаты, подальше от него, но он идет за мной, тяжело опускается на диван, вздыхает, словно это самая долгая ночь в его жизни. Должно быть, так и есть, но у меня нет для него сочувствия.
– Ты не сказал ничего нового, Дрю. Давай выкладывай всю дрянь, какую хотел, и уходи.
– Ты ее любишь.
– Мы же вроде решили, что нет.
– Не Ли. А Настю. Ты любишь Настю.
Ненавижу это слово, а в устах Дрю оно вообще звучит криво. Дрю постоянно издевается над любовью, губит девушек, которые стремятся найти свою любовь. Он не имеет никакого права судить меня – а судит, прямо у меня дома, расположившись на диване и задрав ноги на журнальный столик. И я не возражаю, хотя должен возражать, должен отрицать это всю ночь, пока сам не поверю, что так быть не может. Что не самоубийца же я – влюбляться в кого-то, тем более в девчонку, которая сама сломлена в хлам и которая бросит меня, как только немного придет в себя. Но, видимо, я утратил способность к рациональному мышлению и не высказываю никаких возражений. Уже поздно. Я устал, я испуган и обижен, мне ужасно стыдно, и сейчас я уже не могу ясно мыслить.
– Она об этом не знает, – наконец говорю я, глянув на Дрю, словно это может как-то оправдать мое поведение. Смягчить весь ужас ситуации. Мои слова имеют тот же вкус, что и чувство сожаления, которое переполняет меня и изливается из моих уст.
– Джош, – обращается ко мне Дрю, и в голосе его нет злости и сарказма, нет осуждения и снисходительности, и я уже ненавижу его за то, что он сейчас скажет.
- Предыдущая
- 75/88
- Следующая
