Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 54

• Предыдущая
• 54/108
• Следующая

Многие выставили свои кандидатуры. Избраны были Домиций и Мессала. Домиций был человеком, на которого столь часто и незаслуженно нападал Помпей и чей дом он окружил, когда тот был избран консулом вместе с Крассом.

Затем Помпей публично отказался от власти и удалился, точнее, сделал вид, что удалился, и замкнулся на проблемах своей частной жизни.

Отчего же столь внезапно возникло у него стремление к уединению?

Со смерти Юлии прошло два года, и Помпей снова влюбился. В кого же он влюбился? В прелестную женщину, очень известную в Риме — дочь Метелла Сципиона и вдову Публия Красса. Звали ее Корнелией.

Она, действительно, была очень красива, изысканна, начитанна, прекрасно разбиралась в литературе, хорошо знала музыку, играла на лире, однако это не помешало ей изучить еще и геометрию, а в свободное время читать философов. Она была той, кого в наше время во Франции называют «литературной женщиной», а в Англии — «синим чулком».

Брак этот озадачил всех мало-мальски думающих римлян. Помпею в то время было уже пятьдесят три года, а ей всего девятнадцать — возраст младшего из детей Помпея.

Республиканцы, осуждая его за это увлечение, твердили, что на сей раз Помпей пренебрег интересами государства и окончательно забыл о серьезности положения в Республике. При новых консулах волнения вспыхнули снова.

Чем же занимался Помпей во время бурных схваток на Форуме, которые разгорались там с такой же яростью, как и во времена Клодия с Милоном? Он, окруженный морем цветов, делал жертвоприношения и праздновал свою свадьбу.

За что же Катон подверг нападкам Помпея в бытность того консулом? Может, это больше было нужно Цицерону? Ведь в Риме все шло гладко, пока единоличным консулом был Помпей.

Но когда закончились полномочия Мессалы и Домиция — до конца срока они не продержались — все порядочные люди Рима придерживались мнения, что Помпей должен стать диктатором. Учтите, из-за того, что Катон все время находился в оппозиции, его считали не слишком надежным человеком.

Итак, Помпею предлагали диктатуру. Но вот на трибуну поднялся Бибул. Помните Бибула? Он был зятем Катона. Итак, Бибул поднялся на трибуну. Все ожидали яростных нападок на Помпея. Не тут-то было: Бибул предложил снова избрать Помпея единоличным консулом. Ему предоставлялась очень большая власть, почетная должность, однако он был ограничен в своих действиях существующими законами.

— Таким образом, — говорил Бибул, — Республика преодолеет хаос, а мы станем рабами лучшего из мужей.

В устах Бибула это мнение прозвучало несколько странно.

Тут поднялся Катон. Все полагали, что он начнет метать громы и молнии против всех и даже своего зятя, как это было всегда. Однако ничего подобного не случилось. К великому удивлению собравшихся, все услышали из уст Катона следующие слова, произнесенные в гробовой тишине:

— Лично я никогда не был противником этого предложения, но коль скоро оно сказано другим человеком, мне кажется, мы должны его поддержать. Предпочитаю любую власть безвластию и считаю, что лучше Помпея никто не сможет управлять государством при таком беспорядке.

Сенат, только и ждавший этих слов от Катона, тут же во всеуслышание поддержал его. И постановил, что Помпей избран единоличным консулом, что он должен править один, если же ему понадобится помощник, то пусть изберет его себе сам, но не раньше, чем через два месяца.

Помпей, воодушевленный тем, что нашел поддержку в человеке, которого всегда считал своим противником, пригласил Катона на частную беседу в саду. Катон пришел. Помпей вышел ему навстречу, обнял его, поблагодарил за поддержку и попросил помогать советами, а также считать себя человеком, разделяющим с ним власть.

Но Катон, неизменно гордый и надменный Катон, ответил на это в своем стиле:

— Мое недавнее поведение вовсе не было продиктовано чувством ненависти. Так же, как и нынешнее мое поведение вовсе не продиктовано желанием снискать себе благосклонность или выгоду. Как прежде, так и теперь я руководствуюсь лишь интересами государства. Будешь просить совет по личному делу, я с удовольствием дам тебе его от чистого сердца, ну а когда речь пойдет о делах государственных, попросишь ты у меня совета или нет, я все равно выскажу публично то, что сочту полезным и нужным Республике.

Таков был Катон.

Ну а Цицерон вел себя совсем иначе, нежели Катон: если последний словно специально был сотворен для того, чтобы быть со всеми на ножах, первый при всех обстоятельствах старался поддерживать добрые отношения и с Помпеем, и с Цезарем.

В ноябре, через 700 лет после основания Рима, а точнее — в 53 году до нашей эры, Цицерон пишет Аттику:

«Единственное мое спасение, сравнимое разве что с доской для потерпевшего кораблекрушение, это моя связь с Цезарем. Он одолевает моего брата Квинта — я бы сказал, твоего брата, о боги! — одолевает его почестями, вниманием, оказывает ему такие услуги, что Квинт чувствует себя лучше и уверенней, чем в случае, если бы я сам был императором. Думаешь, Цезарь, как он сам мне пишет, позволил Квинту выбрать место для зимней стоянки легионов? Если бы ты его не любил, кого бы любил из всех их? Кстати, я тебе писал, что стал легатом Помпея и уеду из Рима на январские иды».

О, гордый Цицерон!..

Стоит только подумать, что если бы не Фульвия, он и с Антонием был бы в точно таких же хороших отношениях, как с Цезарем и Помпеем.

Все эти интриги попахивали эгоизмом и выглядели не слишком порядочно. Однако займемся немного Цезарем, и не потому, что хотим во всех исторических подробностях описать его галльскую кампанию — он сам ее описал, и, наверное, не найти ничего выразительнее и достовернее.

На протяжении девяти лет с тех пор, как Цезарь не видел Рима, который он покинул в тридцать девять лет, а теперь ему исполнилось сорок восемь, — видите, мы имеем дело не с таким уж молодым человеком! — итак, на протяжении всех этих девяти лет он творил чудеса!

Взял штурмом восемьсот городов, покорил триста разных народов, воевал против трехмиллионной вражеской армии, из которой миллион уничтожил, а миллион обратил в бегство. И все это — с пятьюдесятью тысячами воинов! Но каких воинов!

Цезарь собственными руками создал эту армию, он знал солдат по именам, знал, чего стоит каждый и на что способен во время атаки и обороны. Его армия походила на змею, чьей головой был он сам, с той только разницей, что он мог заставить эту змею двигаться не только вперед, но и в стороны. Для своей армии он был одновременно полководцем, отцом, хозяином и товарищем.

Цезарь наказывает по справедливости: за предательство и бунт; даже за страх не наказывает, так как знает, что и у самых храбрых бывают минуты слабости. Какой-то легион отступил, бежал, но в другой раз он сотворит чудеса.

Он позволяет своим солдатам все, но только после победы — они имеют превосходное оружие, золото и серебро, отдых, развлечения, даже роскошь.

— Солдаты Цезаря побеждают, даже когда от них пахнет духами! — хвастливо восклицает он.

Дошло до того, что каждый из его солдат получил по рабу из военнопленных.

Отправляясь в поход, никто из его людей не знал, когда вернется, куда направляется и когда вступит в бой, часто он и сам не знал этого, руководствуясь лишь обстоятельствами. Любой случай, каким бы важным или незначительным ни был, дает ему повод к вдохновению. Без какой-либо явной причины он останавливается или двигается дальше. Нужно только, чтобы солдаты верили: он твердо держит в руках все детали этих обстоятельств и не обязан ни перед кем отчитываться.

Очень часто он снимается с места совершенно неожиданно, исчезает, указав остальным, по какой дороге идти. Где он? Никто не знает. Солдаты должны его искать и найти. Люди, которые под командованием других были просто людьми, с ним становились героями. Он любит их, так как знает, что эта любовь взаимна. Он не называет их солдатами или гражданами, он ласково именует их соратниками.

• Предыдущая
• 54/108
• Следующая