Марафон длиной в неделю - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 39

• Предыдущая
• 39/124
• Следующая

— Мы из контрразведки соседней с вами армии, — пояснил Бобренок. — Возможно, сегодня ночью вражеский самолет высадил десант. Никого не встречали по дороге?

— Да нет, ничего подозрительного не видели, — ответил Ипполитов уверенно. — Вот только бандеровцы. Мы очень торопились, надо на аэродром успеть. А теперь колесо продырявили, нужно сменить...

«Отметок комендатуры нет, — думал между тем Бобренок — Ну и что? Заскочил на пару часов в город под вечер, поужинал... Где тут отмечаться? Все вроде бы правильно, но чем он мне не нравится?..»

Бобренок взглянул на Толкунова. Тот просматривал бумаги Суловой и тоже морщился. Значит, и его что-то смущает.

— Извините, — строго сказал Бобренок. — Поскольку вы оказались в контролируемой зоне, я обязан произвести досмотр ваших личных вещей.

— То есть как? — Ипполитов даже задохнулся от изумления. Ему уже показалось, что опасность миновала, и вдруг... Подумал: «Теперь терять нечего, выручить их может только наглость». — Хотите нас обыскать? Какое имеете право? Я буду жаловаться! Вот уж не знал, что соседи позволяют себе такое.

Бобренок наконец понял, что его смущает: он знал многих в Смерше соседней армии, все же провели вместе не одну операцию... Правда, майора Таврина он мог и не знать. Но о Герое Советского Союза Таврине должен был бы слышать. Может быть, это просто новый человек?

— Поймите, мы опаздываем! — повысил голос Ипполитов. — У меня срочное задание командования!

Взгляд Бобренка скользнул по мотоциклу и задержался на ключе, торчавшем из гнезда зажигания, вернее, не на самом ключе, а на брелоке, бронзовом чертике с царапиной... Чертик... Бобренок совершенно ясно вспомнил слова полковника Карего: «Скорцени подарил агенту талисман... в виде бронзового чертика».

И тут вдали на шоссе раздался крик. Бобренок и Толкунов обернулись: по дороге, сильно хромая, к ним бежал солдат в длинной шинели. В левой руке он сжимал автомат, правая болталась, но он упрямо ковылял, что-то крича. Ипполитов все понял. Воспользовавшись секундной паузой, он бросился через кювет в кусты. Выстрел из пистолета и возглас Бобренка «Не стрелять!» прозвучали одновременно. Пуля обожгла ногу. Ипполитов рухнул в заросли, и сразу на него кто-то навалился. Он рванулся, пытаясь освободиться, но ему больно вывернули руку, ткнули лицом в мокрую траву. Ипполитов злобно вцепился зубами в землю — знал, что это конец, но не мог смириться, рвал бы и кусал все вокруг, но руки ему уже связали, и он только бессильно скрипел зубами.

Он слышал, как истошно рыдала Сулова, взвизгивая и матерясь, как доковылявший солдат прохрипел:

— Там капитан Шалалай... Без сознания, но, кажется, еще живой...

Бобренок приказал Толкунову:

— Я тут управлюсь сам. А ты немедленно к капитану! Окажи ему первую помощь...

Авторизованный перевод Игоря Захорошко

Сначала город показался серым и неприветливым. Тучи стояли низко, едва не цепляя крыш, сеялся мелкий, унылый дождь, темные, старые дома будто плакали, сетуя на судьбу, вода струилась по отполированным камням мостовой и разлеталась черными брызгами из-под колес «виллиса». Бобренок поправил воротник мокрой плащ-палатки и обернулся к Толкунову.

— На мне уже нитки сухой нет, — пожаловался Бобренок, — совсем задубел.

Капитан лишь поежился. Да и что говорить, когда руки в мокрых карманах замерзли, словно зимой, а с кончика носа сбегает на шинель вода.

Они миновали железнодорожную станцию, забитую пассажирскими и товарными вагонами, промчались по узким улицам, пересекли трамвайную линию и вдруг выехали на широкий бульвар — дома расступились, давая простор деревьям, газонам. Бобренок подумал, что первое впечатление часто обманчиво: город не такой уж серый и хмурый.

Девушка в мокрой пилотке, взмахивающая флажками на перекрестке, указала им дорогу, и через несколько минут «виллис» остановился возле штаба. Часовой долго и внимательно проверял документы. Бобренок видел, как нетерпеливо переступает с ноги на ногу Толкунов, наверно, еще чуть-чуть и взорвался бы. Майор, успокаивая, положил руку ему на плечо, и как раз в этот момент часовой, возвратив им документы, пропустил прибывших в помещение.

В длинном коридоре курили, оживленно разговаривая, офицеры. Видимо, Бобренок с Толкуновым и в самом деле имели жалкий вид, потому что все, внезапно умолкнув, проводили их сочувственными взглядами. Толкунов заметил это и сердито засопел — он не терпел жалости и сочувствия к себе.

Карего вызвал начальник штаба, и полковник должен был вот-вот возвратиться. Толкунов сбросил шинель, и адъютант, увидев, что у капитана промокла даже гимнастерка, засуетился и налил им по стакану крепкого чая. Бобренок держал стакан в ладонях, отогревая их, пил, обжигая губы, но не мог остановиться.

Карий застал их за чаепитием, попросил и себе чаю, так со стаканами в руках вошли в его кабинет и уселись за столом. Отхлебнув несколько раз, полковник поставил стакан, даже отодвинул его подальше и сказал так, будто прервали разговор совсем недавно:

— Плохо мы работаем, товарищи, если рядом, возможно, в соседнем квартале, сидит вражеский резидент и переговаривается со своим начальником по рации...

Бобренок молча глотнул чай. Это «плохо мы работаем» явно не могло относиться к ним с Толкуновым, ведь и о рации, и о резиденте слышали впервые. Видно, и Толкунов разделял его точку зрения: он даже не взглянул на полковника, занятый сладким ароматным чаем.

Карий, подавив улыбку, продолжал:

— Вы напрасно демонстрируете эдакую индифферентность, товарищи офицеры. Отныне резидент имеет к вам непосредственное отношение. Даю вам три часа на отдых, на устройство и сразу же за работу.

Все же Бобренку хватило характера, чтобы молча допить чай — правда, осталось лишь несколько глотков. Затем спросил:

— Когда он впервые вышел в эфир?

— Вчера вечером.

— А сегодня тоже, только с другого места?

— Нет, приблизительно в том же районе.

— Что же пеленгаторы?..

— Радист опытный, меняет время передач, волны и частоту. Чтобы засечь его, нужен не один день, а мы не можем позволить себе такой роскоши.

— Передача расшифрована?

— Еще нет. Но сегодня вечером, в крайнем случае завтра утром...

— Вы полагаете, товарищ полковник, что тут целая резидентура?

— У нас есть агентурные данные. Еще две недели назад наш разведчик, работающий в «Цеппелине», сообщил, что немцы оставили во Львове несколько агентов. К сожалению, у него не было сведений о них.

— Может, сейчас что-либо прояснилось?

— С ним утрачена связь. Зондеркоманда «Цеппелин» передислоцировалась куда-то на запад, пока еще не знаем, куда именно.

— Сплошной туман?

— Туман, — согласился Карий. — Но командующий дал нам лишь неделю и ни дня больше. Шпионское логово должно быть ликвидировано.

Карий постучал пальцами по столу. Он не сказал розыскникам, что командующий только что говорил с ним резко. Случалось это не столь уж и часто, да и генерала можно понять: дивизии, развивая наступление, вышли в Карпаты, на так называемую линию Арпада, в тылу осуществлялась передислокация частей, и деятельность вражеской агентуры чревата серьезными неприятностями.

Толкунов давно уже допил чай, но не выпускал из рук пустого стакана. Карий заметил это и спросил:

— Еще чаю, капитан?

Толкунов хмуро покачал головой.

— Ненастье на дворе... — пробурчал он, будто скверная погода могла повлиять на поимку вражеских агентов.

— Хуже некуда, — согласился Карий. — Но мы приготовили вам пристойное жилище. В двух шагах отсюда, квартира с телефоном и ванной.

Толкунов назидательно поднял палец.

— Город, — сказал он рассудительно. — К тому же, большой город. А мы с майором Бобренком не привыкли работать в городах.

— Нет у меня узких специалистов по городам, — сухо оборвал его полковник. — Устраивайтесь, дежурный проводит вас. Прошу прибыть сюда в двадцать один тридцать.

• Предыдущая
• 39/124
• Следующая