Марафон длиной в неделю - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/124
• Следующая

Бобренок с отвращением натянул на себя мокрую плащ-палатку и, морщась от недовольного сопения Толкунова, вышел на улицу.

Дождь немного утих, но город от этого не стал веселее. Нескончаемое нагромождение каменных домов с тысячами и тысячами людей. Среди них надо найти лишь двух-трех, а шпионы ведь, как и все, ходят по улицам, разговаривают, улыбаются, где-то работают, внешне ничем не отличаясь от всех прочих, и попробуй определить, кто друг, а кто враг.

Дом, где теперь должны были поселиться розыскники, стоял на узкой улице, вымощенной гранитом, блестящим от дождя. Офицеры поднялись на второй этаж по деревянным скрипящим ступеням, совсем не гармонирующим с массивным каменным домом, адъютант позвонил, и старомодные резные двери тотчас отворились, будто гостей ждали с нетерпением. На пороге стояла женщина в длинном цветастом халате, еще молодая, лет тридцати, и красивая. Запахивая халат на груди, отступила, но адъютант не вошел.

— Это, пани Мария, ваши постояльцы — майор Бобренок и капитан Толкунов, — представил он. — Извините, у меня дела.

Лейтенант, спускаясь по скрипящим ступеням, ни разу не оглянулся, да и к чему это, если все заранее оговорено и не может быть никаких сюрпризов?

— Прошу войти... — Женщина, все еще придерживая халат, сделала едва заметное движение, как будто собиралась присесть в книксене, но вдруг раздумала, однако неловкую эту попытку заметил даже Толкунов. Гримаса раздражения промелькнула на его лице: что ж, Толкунова можно было понять, капитан решительно протестовал против всяких буржуазно-капиталистических цирлихов-манирлихов, в их селе женщины трудились наравне с мужчинами, иногда и больше, вероятно, потому и цветастый халат, и духи, которыми пахло от пани Марии, да еще книксен, естественно, вызвали его неудовольствие.

Бобренок, как и надлежит старшему по званию, прошел в переднюю первым. Тут стояли вешалка, трюмо и стул, на полу лежал коврик, пожалуй, не очень дорогой, а на коврике приютились как-то выжидательно и сиротливо две пары домашних туфель без задников.

Честно говоря, Бобренок уже и не помнил, когда видел шлепанцы, и Толкунов не пользовался ими давно, впрочем, его это нисколько не волновало: бросил на стул свой сидор и прямо в сапогах направился к отведенной им комнате в конце коридора.

— Погоди, — остановил его Бобренок, — ноги у тебя промокли, снимай сапоги.

— А-а, — махнул рукой Толкунов, — не раскиснем.

Конечно, они не раскисли бы, ведь привыкли не только к мокрым портянкам, спокойно спали под дождем, завернувшись в плащ-палатку или прикрывшись шинелью, но тут, в передней, все блестело чуть ли не стерильной чистотой, и Бобренок сказал строго:

— Наследишь.

Толкунов остановился и внимательно посмотрел на пол. Наконец сообразив, чего добивается от него майор, сердито кашлянул, но все же придвинул к себе стул, повернул его спинкой к хозяйке и ловко, двумя руками стащил свои яловые, со сбитыми каблуками сапоги. Затолкал в голенище мокроватые, не очень свежие портянки и засунул сапоги под стул.

Бобренок бросил капитану шлепанцы. Они оказались маловатыми и едва держались на ногах. Толкунов сделал несколько шагов и оглянулся на майора как-то беспомощно. В домашних туфлях он, казалось, что-то утратил, может быть, уверенность, выглядел обескураженным и нерешительным, переминался смущенно с ноги на ногу, как бы ожидая, что же будет дальше.

А дальше ничего особенного не случилось. Бобренок с трудом стянул свои намокшие сапоги, и розыскники, пропустив вперед хозяйку, вошли в комнату.

Прямо перед ними стояли впритык две кровати, застеленные розовым плюшевым покрывалом, и по две подушки в белоснежных наволочках лежали на каждой.

Пани Мария остановилась в дверях, выжидательно глядя на офицеров. Толкунов подошел к кроватям, постоял немного, потом дернул свисающий из-под торшера шнур с выключателем, лампочка засветилась, и капитан довольно улыбнулся.

— Надеюсь, паны офицеры будут довольны, — сладко пропела хозяйка. — Прошу пользоваться ванной, телефоном, комната ваша солнечная...

Майор обернулся к хозяйке и сказал прямо и честно:

— Нам тут очень нравится.

— Чувствуйте себя как дома.

— Попытаемся.

— Может, паны офицеры хотят кофе?

Толкунов смерил хозяйку недобрым взглядом, видно, ему не понравилось привычное для нее обращение «паны офицеры». Правда, тут, в западных областях, должен был считаться с различными нюансами в поведении местных жителей, но все же он мог что-то брякнуть, и Бобренок, как говорится, перебежал ему дорогу.

— С удовольствием, — ответил майор. — Что может быть вкуснее горячего кофе!

— Только извините, — объяснила хозяйка, — теперь время военное и настоящий кофе достать трудно. У меня есть немного эрзаца... — добавила она нерешительно.

Пани Мария одарила их солнечной улыбкой и побежала готовить кофе, а Толкунов еще раз дернул шнур от торшера, довольно хмыкнул и уселся прямо на плюшевое покрывало под лампой, вроде бы так, случайно, однако у этого поступка был и очевидный подтекст: Толкунов занял себе место под шелковым абажуром, и Бобренок, в душе усмехнувшись этим маленьким хитростям капитана, решил не возражать. Тем более что ему было все равно где спать, даже лучше на другой кровати — именно подле нее на тумбочке стоял старомодный телефонный аппарат с высоким рычагом для трубки.

Бобренок обошел кровать, но не сел на нее, снял трубку, послушал и, когда раздался гудок, положил на место. Занес в комнату чемодан, вытянул станок для бритья, поменял лезвие и направился в ванную, прихватив все необходимое.

Через несколько минут квартиру заполнил горьковатый запах кофе. Бобренок побрился, вошел в комнату свежий и энергичный, как будто сбросил с плеч многодневную усталость и забыл о предстоящих хлопотах. Толкунов сидел в той же позе под торшером, немного сгорбленный. Уловив запах кофе и одеколона, увидев чисто выбритого майора в расстегнутой гимнастерке, капитан блаженно потянулся, так, что захрустели суставы, несколько раз присел, разминаясь, и отправился в переднюю за сидором. Он пристроил его у себя на коленях и долго копался, вроде и не заглядывая внутрь, наконец вытащил пару темных нитяных носков и медленно натянул их на посиневшие от холода ноги. Как ни удивительно, а эта совсем простая акция будто подменила его — оказывается, носки сыграли тут решающую роль в поднятии настроения. Куда девались смущение и беспомощность капитана. Почувствовав это, он подтянулся, расправил гимнастерку под поясом и подошел к трюмо, преградив путь Бобренку. Постоял, внимательно разглядывая себя, по всей видимости, остался доволен собой, потому что по-молодецки выпятил грудь и поправил кобуру с пистолетом, потом, подумав немного, с явным нежеланием снял пояс с оружием и засунул под подушку. Теперь он окончательно занял себе спальное место, оглянулся на Бобренка, чтоб увидеть, как тот среагирует, но майор, всматриваясь в свое отображение, был занят исключительно небольшой царапиной на подбородке — вроде и не заметил маневра капитана.

Пани Мария пригласила их не в кухню, где стоял большой стол для обычной трапезы, а в свою комнату. Она, очевидно, придавала их первой встрече определенное значение, потому что поставила на стол парадный сервиз — фарфоровый расписной кофейник и такие же чашечки, не говоря уже о серебряном или, скорее, под серебро подносе и трех вышитых салфетках под блюдцами. Кроме всего этого, на столе больше ничего не было.

— Прошу вас, паны офицеры, извинить меня, — сказала она несколько манерно. — Сахара или вообще чего-то сладкого у меня нет. Вы уж простите, но при немцах ничего нельзя было достать, и сахар на «черном рынке» стоил бешеные деньги. Мы даже забыли его вкус, но, если уважаемые паны не против, есть немного сахарина.

Толкунов молча направился в спальню. Бобренок понял его.

— Сейчас... — сказал он, помешивая мельхиоровой ложечкой в чашке.

Пани Мария взглянула на него недоумевая, но в этот момент в комнате появился Толкунов с двумя бумажными кульками. Он поставил их на середину стола и заявил коротко:

• Предыдущая
• 40/124
• Следующая