Марафон длиной в неделю - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 41

• Предыдущая
• 41/124
• Следующая

— Вот...

Бобренок развернул кульки и спросил у хозяйки:

— Может, уважаемая пани найдет сахарницу? И еще какую-нибудь вазочку?

Пани Мария вытянула шею, с удивлением разглядывая полный кулек рафинада. Возразила:

— Но ведь, паны офицеры, такое богатство, и я не осмелюсь... Вам самим пригодится...

Толкунов усмехнулся и высыпал сахар из кулька прямо на поднос.

— Угощайтесь! — Он резким движением придвинул поднос к хозяйке. — Прошу вас.

Пани Мария засуетилась, достала из буфета сервизную сахарницу, начала собирать в нее кусочки деликатно, щипчиками, но Толкунов набрал полную пригоршню рафинада и высыпал в сахарницу, заполнив ее сразу наполовину, еще горсть — и сахар уже возвышался горкой, лишь тогда капитан взял щипчиками сразу два кусочка и бросил в чашку хозяйки. Пани Мария, судя по всему, хотела возразить — энергично замахала руками, но Толкунов бросил еще два — после этого, удовлетворенно хохотнув, сказал приветливо, чуть ли не нежно:

— Сами говорите, соскучились по сладкому.

Себе же положил лишь кусочек, отхлебнул, не ожидая, пока сахар растает, оглядел комнату и спросил:

— Вы, извиняюсь, одна живете?

— Одна.

— А муж?

— Нет...

— И не было?

— Почему же не было? Был, но вот уже год...

— Умер?

Пани Мария поставила чашку на стол и ответила просто, будто речь шла о совсем обычных вещах:

— Фашисты расстреляли.

Толкунов поперхнулся кофе.

— Вашего мужа? — переспросил он.

— Моего. Вышел и не возвратился. Фашисты часто брали заложников, вот мой Стефан и попал в облаву.

— Как так?

— А очень просто: за каждого убитого фашиста расстреливали заложников, и моего Стефана...

Толкунов поскреб подбородок и спросил:

— Ваш муж где-нибудь работал?

— На почте.

— И все равно?..

— Как видите...

— А вы ешьте печенье, — вдруг всполошился Толкунов и пододвинул к пани Марии кулек. — Вкусное, это нам с майором паек выдали.

Пани Мария взяла печенье осторожно, отставив зачем-то мизинец. Это, пожалуй, уже не раздражало капитана. Он, посмотрев на нее с восхищением, надорвал кулек и развернул его на подносе.

Бобренок тоже попробовал печенье. Кофе не очень понравился ему, да и разве может вообще быть вкусным эрзац, приготовленный черт знает из чего. Единственное утешение: горячий, сладкий, ты сидишь в хорошо обставленной комнате, на мягком стуле и пьешь эту эрзац-бурду не из алюминиевой кружки, а из чашки тонкого фарфора.

Майор поспешно допил кофе и демонстративно посмотрел на часы — до назначенного полковником времени он имел возможность часок поспать и после изнурительного дня грех было не воспользоваться этим.

Пани Мария сразу заметила его жест и отставила свою чашку.

— Паны офицеры, вероятно, устали, — сказала она, поднимаясь из-за стола. Бобренок тотчас последовал ее примеру. Но Толкунов продолжал сидеть, недовольно глядя на майора, и Бобренок прервал его демарш весьма прямолинейно:

— Пойдем, капитан, пусть уважаемая пани Мария отдохнет.

Хозяйка замахала руками, правда, не очень решительно, и Толкунову не оставалось ничего другого, как последовать за майором. Но, увидев две подушки под торшером, он сразу забыл свое неудовольствие, быстро разделся и нырнул под одеяло.

...Будильник звонил долго. Бобренок нащупал его, остановил и лишь тогда вылез из теплой постели. Толкунов уже стоял в брюках, нахмурившийся и какой-то отяжелевший от сна. Майор смерил его оценивающим взглядом, вдруг легко вскочил с кровати, присел несколько раз, выбрасывая вверх руки, этим сразу отогнал сон и побежал в ванную мыться.

Он подумал о том, что жизнь все же хорошая штука, когда спишь на свежих простынях, имеешь возможность почистить зубы, помыться с туалетным мылом и если путь тебе освещает модерновый торшер со шнурком-выключателем.

За три минуты до назначенного срока они уже входили в кабинет Карего. Полковник озабоченно разговаривал с кем-то по телефону — указал им на стулья, наконец положил трубку и не переведя дыхания сказал:

— Теперь, прошу вас, товарищи офицеры, ознакомиться с расшифрованными немецкими радиограммами. — Достал из сейфа и подал два листа бумаги.

Розыскники прочитали шифровку.

— Работают на железной дороге, — с уверенностью сказал Бобренок. Толкунов согласно кивнул.

Действительно, в расшифрованных сообщениях гитлеровского резидента шла речь о передвижении войск через Львовский железнодорожный узел.

— Они информированы почти как наш военный комендант на станции, — сказал Карий.

Толкунов оживился.

— Это до некоторой степени упрощает наше задание, — сказал он.

— Не радуйся, — остудил его пыл майор, — узел тут знаешь какой: шпион — как иголка в сене. — Говоря это, был не совсем искренен: конечно, искать шпионов среди железнодорожников станции несколько проще, чем бродить по городу. Но ведь могло случиться так, что вражеский агент или агенты собрали данные на железнодорожном узле, а сами передислоцировались в другое место.

— Начальник штаба очень обеспокоен. — Карий забрал расшифрованные радиограммы и спрятал их в сейф. — Вы понимаете, что это значит, когда такие данные собираются у нас под носом?

Вероятно, розыскникам не надо было ничего объяснить, и Бобренок пробурчал:

— Нет слов... Но за что зацепиться?..

Он был уверен, что у Карего уже есть какие-то идеи, возможно, они еще окончательно не сформировались, но по крайней мере первый ход полковник должен был определить.

Карий, возвратившись к столу, достал лист бумаги с единственным написанным на нем словом и сказал:

— По-моему, есть одна зацепка. Поступило сообщение... — Он не сказал когда и от кого, впрочем, для розыскников это не имело особого значения. — Поступило сообщение о том, что в городе осел один из гитлеровских агентов, который был в бандеровской банде, его псевдоним «Сорока».

— А сейчас он, скажем, Иван Васильевич Андрусишин, с надежными документами, занимает незаметную должность, — вставил Толкунов.

— Но ведь должны же быть люди, знавшие Сороку и встречавшиеся с ним.

— Такие люди к нам сами не приходят.

— Для чего же тогда розыскники?

— Ищи и найдешь, — согласился Толкунов, но без ощутимого энтузиазма.

Бобренок следил за разговором как будто без интереса, но видно было: что-то обдумывал. Даже на мгновение закрыл глаза, и, наверно, это помогло ему, так как, пошевелившись на стуле, поднял руку — совсем как школьник, стремящийся, чтоб его вызвали к доске.

— Что-то надумали, майор? — откликнулся на его жест Карий.

— Призвал на помощь свою память. Помните того парня, который помог нам взять диверсантов? В Квасове?

— Юрий Штунь?

— Он самый.

— Кажется, он пошел в армию?

— Должен был, но надо немедленно найти его.

— Зачем?

— Этот Юрий Штунь служил под началом Сороки.

Сообщение Бобренка произвело впечатление. Толкунов энергично повернулся к нему и спросил:

— Откуда знаешь? Бобренок постучал себя по лбу.

— А я беседовал с ним. По душам...

У Толкунова просветлело лицо.

— Впервые вижу пользу от душеспасительных бесед, — сказал он.

А Карий уже потянулся к телефонной трубке. Вызвал какого-то капитана Иванченко и приказал:

— Сейчас же свяжитесь с Ковельским военкоматом. Две недели назад они призвали в армию Штуня Юрия... — Зажав трубку ладонью, спросил у Бобренка: — Как его отчество? Не помните?.. Юрия, — повторил громко, — отчество неизвестно. Пусть найдут его и сразу откомандируют к нам. Без проволочек, прошу это подчеркнуть. Очень важно...

Толкунов добавил пессимистично:

— А Юрий Штунь в составе запасного полка в настоящее время движется к фронту...

— Будем надеяться на лучшее, — возразил Бобренок.

— Ну, приедет твой Штунь во Львов. Где ему искать Сороку? Будто тот сидит в центре города возле оперного театра и ждет появления твоего пацана...

На такое бурчание Бобренок не обращал внимания: успел привыкнуть и даже приспособиться к нему. Иногда майор, выслушав возражения Толкунова, соглашался с ним, иногда же капитан бурчал просто так, для видимости: ведь неизвестно, может, у этого Штуня сохранились старые связи, может, подскажет какой-то способ подобраться к Сороке, в конце концов, это был шанс или полшанса, а в их положении ничем нельзя пренебрегать.

• Предыдущая
• 41/124
• Следующая