Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 80
- Предыдущая
- 80/104
- Следующая
— И что же — моя подружка будет брошена на произвол судьбы? — возмущенно спросила Зейнаб. Она села, скрестив ноги и серьезно поглядела на Нази:
— Пообещай, что освободишь ее, Хасдай! Я возьму ее с собою домой, по крайней мере, остаток своих дней она проживет в мире и покое. Не оставляй ее в лапах этого зверя Али Хассана, если она еще жива! Пожалуйста!
— Князь купил пятьдесят воинов-северян в Себте. Их будут обучать воинскому мастерству наши сакалибы. Через месяц мы предпримем поход в горы на поиски Али Хассана. Князь Карим сам поведет солдат. Пока он еще слаб…
— А Инига должна все это время томиться в плену? По крайней мере пошли шпиона, чтоб удостовериться, жива она или же мертва! Ты ведь все равно пошлешь кого-нибудь тайно, дабы разведать обстановку…
— Да откуда тебе это известно? — Хасдай был изумлен. Она всегда удивляла его тогда, когда он менее всего этого ожидал.
— Я выросла в стране, где было множество враждующих кланов, мой господин. Это обычная стратегия моего народа. Если не знаешь, какими силами располагает противник — вскоре лишишься замка, земель, скота… — будничным тоном растолковывала ему Зейнаб. — Ничего удивительного. тут нет.
— Наша главная задача — уничтожить Али Хассана и его группировку, — отвечал ее любовник. — Если госпожа Инига будет найдена живой — что ж, тогда и будем решать, как с нею поступить. — Он попытался было обнять Зейнаб, но та отпрянула. Злость исказила ее прекрасное лицо.
— Инига стала жертвой злодеев, мой господин! Это само по себе ужасно. Почему же она должна страдать еще и от осуждения близких ей людей? С какой стати предавать ее осуждению? Позор не на ней, а на тех, кто это сделал с нею! Я наложница, мой господин. Я что — тоже покрыта позором?
— Зейнаб, послушай, — терпеливо заговорил Хасдай. — Ты должна понять. Я знаю, что ты достаточно умна… Инига — дочь князя Малики. Она была женой. Матерью. А после того, как ее нагло похитил Али Хассан и надругался над нею, она навеки запятнана оттого, что познала другого мужчину.., или мужчин. Ты же наложница. Твое призвание — соблазнять, вступать с мужчинами в интимные сношения. Ты уважаема, но уважение это совершенно иного рода…
— А если бы я была похищена Али Хассаном и зверски изнасилована всеми его воинами по очереди, я что, не была бы опозорена подобно бедняжке Иниге? — требовательно спросила она.
— Да, конечно же, нет! — отвечал он. — Ты же наложница!
— Ну уж уволь — это абсурд! — едко заявила Зейнаб. — Не ожидала такого от тебя…
— Никогда прежде не видел тебя такой… — ответил он, до глубины души изумленный ее страстным порывом.
— У меняла всю жизнь было всего две подруги — Инига одна из них. Я была рождена свободной, но стала рабыней. Правда, и тут Судьба была милостива ко мне. Меня любили… Меня ублажали… А что сталось с бедной моей подругой? — Она своими глазами видела, как убивали ее близких, она была похищена и, скорее всего, изнасилована. До той поры Инигу лелеяли и любили все, кто ее знал. У нее был ребенок. Она не заслужила позора, и я сделаю все, от меня зависящее, чтобы ее спасти! Я не могу сидеть сложа руки, покуда вы, мужчины, обсуждаете проблему ее утраченной добродетели! Это же просто смешно! Нет — это страшно! Да ведь жизнь ее в опасности!
— Обещаю тебе, моя дорогая, — сказал он, беря ее руки в свои, — те, что будут посланы на разведку, разузнают все, что можно, об Иниге. Это все, что я на данный момент могу сделать, Зейнаб. А теперь поцелуй меня. Я истосковался по твоим губам… — Его златокарие глаза сияли. . Она притянула его голову к себе, но мысли ее витали далеко, и она чисто автоматически целовала его. И все равно поцелуи ее привели любовника в восхищение. Она все чаще изумлялась, насколько заученными сделались ее ласки… Как хотела бы она, чтобы все было иначе! Она чувствовала бы себя виноватой, не будь ей прекрасно известно, что Хасдай не испытывает к ней любви. Вместо этого она думала лишь о Кариме, который тут, совсем близко, под одной с нею крышей, в то время как она лежит в объятиях другого мужчины… Знает ли он, что она здесь? Думает ли о ней?
Он думал о ней… Лежа один на просторной постели, он гадал, как случилось так, что она стала собственностью Хасдая-ибн-Шапрута. Нази был молод, хорош собой и выглядел очень мужественным. Хорошо ли Зейнаб с ним? Карим вздохнул…Счастлива ли она? Зачем, во имя Аллаха, Судьба снова сводит их, не давая возможности соединиться? Неужели мало ему его боли? Аллаэддин пообещал, что утром Ома ответит на все их бесчисленные вопросы.
Карим не спал, да и не хотел засыпать… Посланник калифа своими резкими словами вернул его к действительности. Да, теперь он ответственен за Малину и за ее народ. Он не мог, не смел обесчестить память отца и всех предков. Они основали город и сделали все для его процветания. Он не мог позволить, чтобы все их усилия остались втуне лишь из-за того, что его постигло горе…
Уже рассветало, а он так и не сомкнул глаз. Вошла служанка с завтраком. Карим поглядел на поднос и поморщился. Но служанка, старая женщина, знавшая его с самого детства, сказала непреклонно:
— Врач сказал, что я должна приготовить для вас именно это, а вы обязаны все это съесть, мой господин. Ведь вы теперь слабее дитяти, вам надобно поднабраться сил, чтобы разыскать и покарать Али Хассана!
Карим с грустью взглянул на тарелку просяной болтушки и с тяжким вздохом взялся за ложку… Прикончив все дочиста, он очистил сваренное вкрутую яйцо и съел его, затем принялся за ломтик сладкой дыни. Был на подносе и маленький кубок с вином, и кусок хлеба с ломтиком козьего сыра, но доесть все он был просто не в состоянии… И все же после еды почувствовал себя гораздо лучше.
Пришел Аллаэддин, но не один, а с Омой. Девушка подробно объяснила Кариму, почему Зейнаб теперь принадлежит Хасдаю-ибн-Шапруту.
— Она любит его? — спросил Карим.
— Разумеется, нет. И он не испытывает к ней любви, — отвечала Ома. — Она была привязана к калифу, это я знаю, но с Нази они всего лишь добрые друзья.
— У нее есть дети? — В глазах Карима застыла тоска.
— Дочка по имени Мораима, — ответила Ома. — Калиф любит дитя и очень добр к ней. Моя госпожа не привезла с собою ребенка лишь потому, что боялась, как бы дальняя дорога не повредила маленькой принцессе.
А позже, воротившись к хозяйке. Ома сообщила;
— Он спросил, любишь ли ты Нази… Думаю, ты все еще дорога ему. А когда я рассказала о ребенке, он сильно загрустил.
Зейнаб подняла руку, словно защищаясь:
— Не говори больше ни слова! Не хочу ничего знать, Ома! Ты же знаешь — я живу так не по собственному выбору. Я примирилась со своей участью. Не говори мне ничего, что может вновь сделать меня несчастной, возмутить мое, пусть призрачное, спокойствие…
Она не видела его, хотя Карим наблюдал за нею, когда она прогуливалась в садике либо в обществе Нази, либо с Омой. Она стала еще прекраснее, чем была, думал Карим… Для него было совершенно очевидно, что любовь к ней жива в его сердце и что всегда будет он любить свою златокудрую Зейнаб… Однажды он увидел, как Хасдай остановился и запечатлел поцелуй на ее устах. Карима охватила бешеная злоба — но вот она подняла лицо и улыбнулась Нази чарующей улыбкой без малейших признаков страсти… Злоба тут же улеглась. Ома не прибегла ко лжи во спасение больного — Зейнаб и впрямь не любит своего господина! Но любит ли она все еще его, Карима?
С каждым днем ему становилось все лучше, и уже через неделю он сам стал участвовать в учениях, которыми руководил капитан сакалибов. Миновала еще неделя — и Карим почувствовал, что уже вполне физически окреп. Одежда перестала свисать с него, словно с распялки, да и спал он ночами спокойно… А воины его уже выезжали из города, дабы продемонстрировать свою военную мощь. Он ни секунды не сомневался, что шпионы обо всем донесут Али Хассану. Начиналась захватывающая игра в кошки-мышки с наглым бандитом…
И вот через месяц Хасдай объявил Зейнаб:
— Мы перемещаемся в горный лагерь — попытаемся выманить Али Хассана из его убежища. Он постоянно в разъездах, наши разведчики не могут его отыскать. Князь считает, что благоразумнее всего добиться, чтобы он вышел к нам сам.
- Предыдущая
- 80/104
- Следующая
