Поздний экспресс (СИ) - Волкова Дарья - Страница 24

• Предыдущая
• 24/45
• Следующая

   - Куда?!

   - Отдыхай, - он еще пытается освободиться!

   - Я пока не устала! - рывок за плечо на себя, и больше от неожиданности, чем от ее движения он падает. Успевает подстраховать себя рукой, перекатиться через нее. Разорванное платье позволяет ей закинуть бедро на него, обхватить рукой за плечи.

   - Надя... - растерянно. - Ты что делаешь?

   - У меня такое чувство, - она приближает свое лицо к его, заглядывая в едва угадываемые в полумраке комнаты глаза, - что я занимаюсь совращением малолетнего. Вик, ты долго будешь брыкаться?

   - Надя... Наденька... - он перехватывает ее руку, целует в ладонь. - Не надо. Я не... я не стою этого. Я же так с тобой поступил. Не надо меня жалеть...

   - Больно надо мне тебя жалеть, - ее другая ладошка пробирается под рубашку снизу, ложится на упругую кожу живота, которая под ее прикосновением превращается в твердые кубики пресса. Он резко выдыхает. А она невесомо гладит его, задевая пальцами невидную сейчас, но так отчетливо запомнившуюся ей золотистую стрелу.

   Его тяжелое дыхание. И беспомощное:

   - Не надо...

   И ее неожиданное и тихое:

   - Витя... Пожалуйста... Мы неважно начали. Давай попробуем еще раз. Я хочу, чтобы ты меня любил. По-настоящему.

   Недолгая пауза. И его тоже тихое и решительное:

   - Хорошо. Конечно. Я... я буду любить тебя.

   Она не сразу осознает, что он ее понял совсем не так, как она предполагала. А когда осознала - было уже поздно. На ней не осталось ни одного клочка ткани, она абсолютно голая. Потерянная, беспомощная от его таких нежных теперь пальцев. От его хриплого шепота на ухо:

   - Маленькая моя... Тебе будет хорошо... Я обещаю...

   Ей УЖЕ хорошо. Так хорошо, как не было никогда и ни с кем. Она теряет свое тело, разум, все это принадлежит ему, его пальцам, его голосу. Ее рвут на части два абсолютно противоположных желания - чтобы он был так же нежен и нетороплив, и наслаждение длилось и длилось. И чтобы он усилил давление своих пальцев, и она... она...

   - Вик... - со стоном непонятной ей самой мольбы и прогибаясь.

   - Сейчас, моя хорошая, сейчас... - шепчет он.

   Что - сейчас? Куда он убрал пальцы?!

   И, спустя бесконечное мгновение - его губы. Горячий упругий язык. Она не выдерживает. Кричит.

   Он не успевает насладиться ею. Ее вкусом, ее доверчивостью и открытостью. Тем, что она позволяет ему. Лишь несколько сводящих с ума их обоих, бесконечно интимных и сладких поцелуев и она...

   ... улетает. Разлетается на миллион осколков, исчезая из этой вселенной. Нет ничего вокруг, нет даже собственного тела, которое сейчас выгибается под властью бьющегося в нем оргазма. А она сама где-то неизмеримо далеко, превратившись в невесомое бестелесное облако.

   Приходит в себя так же, как и улетела - с прикосновением его губ. Теперь уже легко и к щеке. Тело нежится в его руках, лицом во вкусно пахнущую шею. Голова пустая и нестерпимо хочется отключиться. Особенно когда он так гладит ее по обнаженной спине, перебирая волосы.

   - Спасибо, - выдыхает Надя тихо.

   - ТЕБЕ спасибо, - так же негромко отвечает он. Мягко целует в губы. - А теперь - засыпай.

   Она чуть двигается, устраиваясь удобнее. Живот царапает пряжка его ремня. Он одет, а она совсем голая. Это неправильно, так не должно быть. И именно с этой мыслью она позорно отбывает из реальности, уплывая в сон от ласковых прикосновений его пальцев.

Он - идеальный плюшевый медведь. Снова. Да только обстоятельства теперь совсем иные. Кроме того, что она снова заснула, уткнувшись носом ему в грудь. Но то, что было до этого...

   Вик аккуратно заворачивает ее в одеяло, принцесса даже не шевельнулась, позволяя себя укутать. Нет, не принцесса. И уже тем более - не королева. Живая, настоящая. Его девушка. Имеет он право так сказать? Не знает, но хочется - безумно. Выворачивающая душу нежность, так и не схлынувшее возбуждение и уже поднявший голову стыд - его начинает бить дрожь от этого коктейля. Надо пойти на кухню, попробовать что-то сделать с этим.

   Рефлекторно щелкнул кнопкой чайника. Будто он собирается чай пить, ага. Кухня не очень большая, нервно метаться по ней - неудобно. Проектировщики в свое время явно не подумали о юных психопатах, которым приспичит глубокой ночью сходить на этой кухне с ума от сладости и ужаса одновременно. Он утыкается лицом в ладони и тут же шалеет от нового, непривычного и дурманящего голову запаха. Это ею пахнут его пальцы. Его девочкой. Его Наденькой.

   У Вика классическое раздвоение сознания. Она... она сама отдалась ему. Она позволила ему. Она кончала с ним. И плевать, что он так и не был в ней. Хотя, нет, был. И об этом думать совершенно не хотелось, от этого ледяной холод расползался по всему телу. Стоило только вспомнить и осознать.

   Он омерзителен самому себе. Он даже и помыслить не мог, что позволит себе когда-нибудь такое. Что окажется способным на такое. Как это ни пафосно звучит - его не так воспитывали. Чтобы обидеть того, кто слабее тебя. Тем более - обидеть женщину. Да за такое его отец с тренером на пару, вдвоем бы отлупили. И поделом. Совершил насилие над тем, кто был слабее и не мог оказать ему сопротивления. Над женщиной. Нет, это все ужасно, но ведь и это еще не все. Он ЭТО сделал с Надей. С той, которую любил. Любит! Он на секунду представил, что бы сделал сам с тем, кто бы сотворил такое с Надей. Получается, ему надо избить самого себя.

   И главное, непонятно - как он дошел до этого? Что-то порвалось внутри, что-то лопнуло. И это вылилось вот в такое. Отвратительное, безобразное, страшное.

   Отключился чайник. Руки занять чем-то, потому что в голове - первозданный хаос, как при сотворении мира. Достал заварник, первую попавшуюся коробку с чаем. Пить чай из пакетиков у них в семье считался святотатством, и Вик перетащил эту привычку в самостоятельную жизнь. Насыпал, залил кипятком. В нос ударил запах земляники, Вик с удивлением посмотрел на жестянку в руке. "Ройбуш земляничный". Откуда у него дома такая экзотика? Впрочем, сейчас ему не до вкусовых изысков. Ройбуш - так ройбуш.

   Чай горячий, сладкий. Отчетливо пахнет клубникой, к которой примешивается запах его пальцев, отогретый паром от кружки. Ее аромат, перемешанный с ароматом клубники. Вик жмурится. Он не хочет мыть руки. Потому что этот запах позволяет ему хоть как-то цепляться за реальность произошедшего. Что после всего, что он с ней сотворил... Он чуть не умер там, на ней, когда осознал... И потом, вот тут, на кухне, стоял и умирал. А она вернулась к нему. Обняла, простила. И отдалась. Из рук едва не выпадает кружка - так он занят своими мыслями, горячий ройбуш течет по пальцам. Больно. Но по сравнению с тем, как было больно ей... И как было херово ему, когда он понял... Это ерунда.

   Он промаялся на кухне пару часов. Выпил чайник чая, заварил еще один, но уже не лезло. И чай внутрь не лез, и голова от мыслей просто пухла. И смертельно хотелось туда, к ней. К теплой, обнаженной. До боли хотелось, до натурального физического дискомфорта. Запретил себе. Он ей там больно сделал. Понятия не имел, что после этого нужно делать... и как там вообще, после такого. Может, ей месяц некомфортно будет. Или два. Из него совсем никудышный насильник, неопытный.

   И, несмотря на все это, он, как слабовольная тряпка, все-таки влез к ней под одеяло. Сначала хотел просто полежать рядом. Потом - рядом, но под одеялом. Потом придвинулся близко и перестал бороться с собой. Обнял, прижал к себе. Сразу стало так хорошо, что даже на эрекцию плевать. Теплая, спящая, родная. Он никому не позволит ее обижать и делать ей больно. В первую очередь - себе.

• Предыдущая
• 24/45
• Следующая