Рубин из короны Витовта - Дмитриев Николай Николаевич - Страница 39

• Предыдущая
• 39/66
• Следующая

Ожидалось коронование, и вот тогда он, Витовт, допустил непоправимую ошибку, вмешавшись в татарские дела. В частности, во время борьбы ханов Золотой Орды поддержал Тохтамыша в его борьбе против Эдигея. Но в упорной битве под Ворсклою Эдигей победил литовско-русское рыцарство, и про коронацию уже не могло быть и речи… Однако и после поражения он, Витовт, ничего не платил хану, больше того, несмотря на Ворсклу, Золотая Орда продолжала показывать ему свою склонность. И вот тогда он, Витовт, твёрдо поддержал основателя Крымского ханства Хаджи-Гирея, за что благодарные татары отказались от «исторических прав» на руськи земли и даже выдали на то грамоту. Это развязало ему руки, и он приказал построить в степи несколько крепостей, завладев таким образом всем Черноморьем…

А вот дальше… Даже сейчас, наедине с самим собою, Витовт, вспоминая то время, мимо воли хмурился. Тогда, воспользовавшись его ослаблением, поляки на съезде в Вильно предприняли попытку свести его, Литовского князя, до положения наместника Ягайла, и только собрание на острове Салини дало возможность избавиться от наглых претензий…

Внезапно мысли Витовта, занесшие его в те времена, остановились на Грюнвальде – и морщины на княжеском лице слегка разгладились. Да, то было знаменательное событие… Князю вспомнился тот день, звук боевых труб, конский топот, лязг оружия, крики… Грюнвальдская битва… И главным её результатом касательно самого Витовта было то, что от той поры Великое княжество Литовское снова заняло целиком независимую позицию относительно Польши…

Непререкамым подтверждением нового статуса великого князя были и уступки со стороны Ордена, и возвращение тевтонами Жмуди Литве, и стремление цесаря Сигизмунда предложить ему, Витовту, королевскую корону, чтобы окончательно поссорить князя литовского с Ягайлом… Тогда это было преждевременно, но вот теперь…

Да, всё это было. Витовт поднял руку, осторожно снял с головы княжескую корону и положил её перед собой на стол. Потом провёл пальцами по лбу, где за целый день от тесноватого серебряного обруча осталась весьма чувствительная полоса, и усмехнулся. Наконец-то цель почти достигнута, и вскоре у него должна быть новая, уже королевская корона…

И то, к чему он, великий князь Литовский, стремился ещё со времен памятного совещания на острове Салини, было решено именно сегодня в этом зале. Витовт прикрыл глаза, и перед его внутренним взором снова возникли те важные фигуры, что сидели за этим столом, и одновременно чётко нарисовалась картина всего того, что происходило тут…

Вот здесь в кресле, напротив него, несколько боком к столу, сидел одетый в жёлтую сутану архиепископ Збигнев Олесницкий, который так и рыскал глазами, тайком следя за всеми, кто был в зале. Рядом с ним, тоже боком, только уже в красной сутане, умостился папский легат Андрей Доминиканин. Впрочем, в отличие от поляка, посол папы римского не зыркал по сторонам, а соотвественно сану держал себя солидно.

Крестоносцы, командор Бали и магистр Ордена Зигфрид Лансдорф фон Спанхейм заняли места справа от легата и, опершись локтями о стол, по очереди поглядывали то на немецкого цесаря Сигизмунда, то на датского короля Эрика или же на короля Польши Ягайло, и, в зависимости от того, кто именно говорит, внимательно слушали, о чём речь.

А вот разговор был долгим. Начали с волошского[135] вопроса. Сигизмунд предложил поделить этот край между Польшей и Венгрией за невыполнение Молдавией соглашения о борьбе с турками, однако, не придя к соглашению, собрание принялось обсуждать возможность широкой коалиции против султана с участием в ней как Польши, так и Литвы. На это (конечно, после рассмотрения такого важного вопроса на королевском совете) поляки ответили, что у них приемлемые отношения с Турцией, но если христианские державы создадут антитурецкую коалицию, то они её тоже поддержат, хотя зря рисковать не собираются.

Потом была попытка введения унии двух ветвей христианской церкви – католической и православной, но она, не найдя поддержки со стороны духовества обеих сторон, оказалась напрасной, а вместо этого сразу началось оживлённое обсуждение экономических вопросов – торговли, налогов и стычек Дании с городами немецкой Ганзы.

А главное началось в самом конце… Император Сигизмунд, который фактически руководил съездом, в очередной раз поднялся и торжественно объявил:

– Уважаемое панство! Нам всем известны достоинства князя Витовта, который заслужил своими делами всеобщее уважение, а потому считаю, что пришло время дать князю Литовскому королевский титул!

Услыхав это, папский легат первым согласно наклонил голову, а за ним также утвердительно кивнули два крестоносца. Король Эрик, оставаясь спокойным, тоже не возражал, и тогда Витовт, красноречиво посмотрев на своих маршалов Гатшольда и Румпольда, сидевших возле него, многозначительно обратился к брату:

– Пан круль, ваше слово…

Теперь общее внимание сосредоточилось на Владиславе Ягайло, и он, скорее всего захваченный врасплох неожиданным заявлением Сигизмунда, растерянно посмотрел сначала на Витовта, потом на непоколебимого в своей уверенности немецкого цесаря и, вероятно, не имея ещё своего собственного убеждения, вслед за остальными негромко сказал:

– Так… Конечно…

Витовт заметил, как при этих словах дёрнулся Олесницкий, слышал, как заволновалась шляхетная свита Владислава, но всё это уже не имело значения. Великое дело было сделано…

Запряжённая четверней цугом[136] и с учётом зимнего времени поставленная на подсанки, богато украшенная карета довольно быстро ехала накатанной колеёй, по обе стороны которой теснились заснеженные стволы. Временами деревья отступали, и королевский поезд выезжал на открытое место, а там, где путь шёл по замёрзшей пойме, то и дело встречались полои[137], из-за чего карету резко заносило то в одну, то в другую сторону.

Тогда король Владислав Ягайло, с головой закутанный в меха, забивался в угол и, прижимаясь плечом к оббитой бархатом стенке кареты, искоса поглядвал в окошечко, где через не совсем ровные, но достаточно прозрачные стёклышки можно было рассмотреть окрестность. Но ничего, кроме сугробов, там не было, и король снова погружался в свои невесёлые мысли.

Снаружи долетал мягкий топот копыт, и Владислав Ягайло, даже никуда не выглядывая, легко представлял себе и всадников, скакавших перед каретой, и старающиеся не отставать свитские повозки, и длинную валку огромного обоза, тянувшуюся следом. И поскольку конский бег был безостановочен, королевский поезд всё дальше и дальше отъезжал от Луческа…

Кругом царило полное безлюдье и, казалось, беспокоиться было нечего, однако, несмотря на успокаивающую езду, королевские мысли всё время возвращались к Луцкому гроду[138] и тому дворцовому залу, где немецкий цесарь так недвусмысленно высказался за немедленное предоставление великому князю Литовскому, Витовту, королевской короны…

Именно после этого заявления, когда Владислав Ягайло был просто вынужден согласиться на такое предложение, ещё ночью, после того как все владетели разошлись по своим покоям, в панском доме усадьбы, отведённом польской свите и куда поспешно прибыл Владислав Ягайло, срочно собралась королевская рада[139].

Кроме короля в небольшом, хорошо натопленном зальце сошлись и архиепископ Збигнев Олесницкий, и сенатор Войцех Ястрембец, и воевода краковский Ян Тарнавский. Было приглашено и вельможное панство: Михайловский, Самотульский и Остророг. Именно они, посматривая на взволнованного короля, сейчас полушёпотом обсуждали только что услышанную новость.

Первым, сурово оглядев уважаемое собрание, заговорил Олесницкий:

– Шановне товариство[140], мы оказались в весьма неудобном положении. Напоминаю панству, что Кревская уния ликвидировала Литовско-Руське княжество и сделало его частью Польши. Однако должны признать, это вызвало сильное сопротивление, и с самого начала возглавил этот протест не кто иной, как сам князь Витовт, который только что сумел добиться королевской короны.

• Предыдущая
• 39/66
• Следующая