Мерзость - Симмонс Дэн - Страница 96

• Предыдущая
• 96/170
• Следующая

— Вы во все это верите?

Пасанг сдержанно улыбается.

— Не спрашивайте меня, мистер Перри. Я принадлежу к Римско-католической церкви. С самого детства.

Он достаточно вежлив и делает вид, что не замечает мой приоткрытый от удивления рот.

— Как вы думаете, Джейк, сколько лет монастырю Ронгбук? — Реджи смотрит на меня. — Попробуйте угадать.

Я вспоминаю, каким древним выглядел храм с осыпающимися чортенами и другими святилищами, когда мы останавливались там по пути в базовый лагерь.

— Тысяча лет?

— Нынешний настоятель, Дзатрул Ринпоче, начал строить монастырь всего двадцать четыре года назад, — говорит Реджи. — Тогда ему было тридцать пять, и его звали Нгаванг Тенцин Норбу. Он сумел стать покровителем торговцев в Тингри и шерпов, живущих и проповедующих в районе Нангпа Ла и других перевалов в Солу Кхумбу в Непале. Кое-кто здесь называет его Сангье Будда, или Будда Ронгбука. Он выбрал себе имя Дзатрул Ринпоче, живое воплощение легендарного гуру Ринпоче — Великого Учителя — и духовного мастера чод.

— Что такое чод? — вынужден спросить я.

— Это одна из буддистских духовных практик, — отвечает Реджи. — В буквальном смысле означает «отсечение» от той иллюзии, корой является мир. Впервые практиковать чод начали здесь, в долине Ронгбук — Мачиг Лабдрон, жившая в одиннадцатом веке йогиня… нечто вроде тантрической волшебницы. Мачиг Лабдрон стала известным буддистским ученым в возрасте семи лет и остаток жизни посвятила освобождению своего разума от всего рационального.

— Иногда мне кажется, что я делаю то же самое, — замечаю я. С каждым часом у меня усиливается чувство вины за смерть Бабу Риты, не говоря уже об ампутации пальцев у Анга и Лакры — и все это из-за нашего с Жан-Клодом неумения руководить людьми.

Реджи внимательно смотрит на меня.

— Мачиг Лабдрон пришла в Ронгбук девятьсот лет назад, чтобы сокрушить всю ортодоксию своей техникой чод. Она учила, что только в таких вселяющих страх, суровых местах, как Ронгбук и скованные льдом горы вокруг него — или в населенных духами склепах, кладбищах, местах небесного погребения, — в самых грязных, самых убогих и опасных местах можно найти источник истинного духовного преображения.

Я трясусь на своем крошечном пони и размышляю. Впереди уже виднеются низкие крыши монастыря Ронгбук.

Мои мысли прерывает Пасанг:

— Мачиг Лабдрон однажды написала: «Без того, чтобы сделать действительность хуже, невозможно достичь освобождения… Посему удаляйтесь в страшные места и убежища в горах… чтобы не отвлекаться на догматы и книги… а просто постигать мир… в ужасе и одиночестве».

— Другими словами, — говорю я, — посмотрите в лицо своим демонам.

— Совершенно верно, — подтверждает Реджи. — Принести свое тело в дар демонам гор и пустыни. Это лучший способ сбросить остатки тщеславия и гордости.

— Это уж точно, — говорю я.

— В качестве духовного учителя чод монастыря Ронгбук, — сообщает доктор Пасанг, — Дзатрул Ринпоче отправил в горы сражаться с демонами больше тысячи искателей мудрости. Большинство не вернулись, и считается, что они достигли просветления в своих горных пещерах.

— Думаю, к этому списку можно добавить еще четыре имени. — Я имею в виду Мэллори, Ирвина, Бромли и теперь Бабу Риту, но вслух спрашиваю: — Дзатрул Ринпоче дает советы, как обращаться с йети?

Реджи улыбается.

— Кстати, один юный будущий аскет как-то спросил Ринпоче, что ему делать, если в его пещере появится йети. Учитель ответил: «Разумеется, пригласить его на чай!»

Представив себе эту картину, мы умолкаем, и оставшаяся часть пути до монастыря Ронгбук проходит в молчании.

Мы ждем в приемной на первом этаже около полутора часов, но ламы приносят нам ланч, состоящий из йогурта, риса и очень густого, почти до тошноты, чая с маслом. Деревянные чашки чистые, но палочки для еды обгрызены бесчисленными зубами, прикасавшимися к ним до нас. С их помощью мы также обмакиваем редис в жгучий черный перец, от которого у меня начинает течь из глаз и носа.

В конце концов нас приглашают наверх, и мы — и вслед за нами шерпы со склоненными головами — поднимаемся по лестнице на полузакрытую веранду на крыше, где Дзатрул Ринпоче ждет нас на металлическом троне, который выглядит в точности как железный остов кровати красного цвета. Нас, сахибов, и Пасанга проводят к скамьям с красивой обивкой по обе стороны алькова, а большинство шерпов опускаются на четвереньки на холодный камень пола, склонив голову и не поднимая взгляда. Я начинаю понимать, что в глаза человека-бога смотреть не принято.

Но ничего не могу с собой поделать.

Первое, на что я обратил внимание во внешности Дзатрула Ринпоче, воплощения богочеловека Падмасамбхавы, это его необычно большая голова, по форме напоминающая гигантскую сплющенную тыкву. Дикон рассказывал мне, что запомнил широкую, искреннюю, заразительную улыбку святейшего ламы. Улыбка на неестественно широком лице человека-бога действительно была широкой, но с тех пор, как Дикон видел настоятеля в последний раз, тот, похоже, лишился нескольких зубов.

Голос у Ринпоче чрезвычайно низкий и грубый, словно охрипший от многочасовых молитв. Внезапно до меня доходит, что он не молится, а задает вопрос Дикону или Реджи — или обоим. Как бы то ни было, Реджи переводит:

— Дзатрул Ринпоче хотел бы знать, почему мы опять пытаемся подняться на Джомолунгму, после гибели стольких путешественников-сахибов и шерпов.

— Можете сказать ему… «потому что она есть», — предлагает Дикон. Лицо нашего английского друга по-прежнему мрачное и напряженное.

— Могу, — соглашается Реджи. — Но не скажу. Хотите дать другой ответ, или мне ответить самой?

— Валяйте, — рычит Дикон.

Реджи поворачивается к святейшему ламе, кланяется и говорит на быстром и мелодичном тибетском наречии. Улыбка Ринпоче становится еще шире, и он слегка наклоняет голову.

— Вы сказали ему, что мы пришли затем, чтобы найти и должным образом похоронить тело вашего кузена Персиваля, — возмущенно говорит Дикон.

Реджи бросает на него короткий взгляд.

— Я в курсе, мистер Дикон, что вы немного знаете тибетский. Если не хотите, чтобы я отвечала, можете поговорить с Его Святейшеством без переводчика.

Дикон молча качает головой и еще больше мрачнеет.

Ринпоче снова что-то произносит, и Реджи кивает, а затем переводит для Дикона, Же-Ка и меня.

— Его Святейшество напоминает, что на подступах к вершине Джомолунгмы очень холодно и что там много опасностей для тех, кто не следует Пути. Там нечего делать, говорит он, кроме практики дхармы.

— Смиренно попросите его благословения и защиты, — говорит Дикон. — И заверьте Его Святейшество, что мы не будем убивать животных во время стоянки на леднике Ронгбук.

Реджи переводит. Ринпоче кивает, как будто довольный, потом что-то спрашивает. Не посоветовавшись с Диконом, Реджи отвечает. Настоятель снова кивает.

— Его Святейшество говорит, что он вместе с другими ламами следующие две недели будет проводить в монастыре очень мощный ритуал, и предупреждает, что такой ритуал всегда будит демонов и злых божеств горы.

— Поблагодарите его, пожалуйста, за предупреждение, — отвечает Дикон.

Реджи передает его слова Ринпоче, который отвечает довольно длинной тирадой. Реджи слушает, низко склонив голову, и отвечает святейшему ламе короткой, почти музыкальной фразой на тибетском.

— Что? — интересуется Дикон.

— Его Святейшество похвалил меня, — объясняет Реджи. — Он говорил, что при каждой нашей встрече все больше убеждается, что я — реинкарнация тантрической волшебницы одиннадцатого века Мачиг Лабдрон и что если бы я совершенствовала свой чод, то могла бы стать хозяйкой Джомолунгмы и всех окрестных гор и долин.

— И что вы ответили? — спрашивает Дикон. — Я уловил лишь тибетское слово «недостойный».

— Да, я сказала, что недостойна подобного сравнения, — говорит Реджи. — Но призналась, что практика чод меня привлекает, особенно теперь, когда, как я уже говорила, мир от меня устал.

• Предыдущая
• 96/170
• Следующая