Простые смертные - Митчелл Дэвид Стивен - Страница 59
- Предыдущая
- 59/203
- Следующая
Я тут же насторожился. На несколько секунд внизу воцарилась тишина… И во второй раз за это невероятно странное утро я испытал необъяснимую уверенность: сейчас случится что-то страшное. Такое ощущение, словно я заглядывал в некий сценарий будущих событий. И во второй раз я решил подчиниться инстинкту: закрыл «Волшебную гору» и сунул ее в рюкзак. Одна из чернокожих «бэк-вокалисток» что-то говорила, но так быстро и тихо, что я ничего не смог разобрать, а потом на лестнице громко затопали, и на площадку вылетел Четвинд-Питт с воплем: «Тысячу долларов! Они хотят тысячу гребаных долларов! Каждая!»
Звяк, звяк, звяк – падают пенсы. Или доллары. Как в самых лучших песнях – не знаешь, какой будет следующая строчка, но как только она пропета, становится ясно, что никакой другой она и быть не могла.
Фицсиммонс: «Да они, черт побери, наверняка просто шутят!»
Четвинд-Питт: «Ни хрена! Они и не думают шутить!»
Куинн: «Но они же… не сказали нам, что они проститутки!»
Четвинд-Питт: «Да они и на проституток-то не похожи!»
Фицсиммонс: «Но у меня просто нет тысячи долларов! Во всяком случае здесь».
Куинн: «У меня тоже, а если б и была, то почему я должен просто так им ее отдать?»
Меня так и подмывало выскочить из комнаты, быстро спуститься вниз и с веселым видом спросить: «Ну что, трое Ромео, вы как предпочтете – чтобы из ваших яиц сделали болтунью или глазунью?» Звонок Шанди ее «агенту» обернулся неожиданно включившийся сигнализацией, когда автомобиль без конца гудит, а фары ослепительно мигают в такт гудкам. Можно было бы назвать просто счастливой случайностью то, что у меня в комнате есть пара новых горных ботинок «Тимберленд», еще не вынутых из коробки, но выражение «счастливая случайность» попахивает ленью.
Четвинд-Питт: «Это вымогательство. И пошли они все на…»
Фицсиммонс: «Согласен. Они просто видели, что деньги у нас есть, вот и думают: хорошо бы урвать побольше».
Куинн: «Но, по-моему, если мы им скажем «нет», то разве они…»
Четвинд-Питт: «Боишься, что они забьют нас до смерти упаковками тампонов и тюбиками губной помады? Нет уж, решать нам: пошли вон – значит пошли вон. Пусть поймут, что это Европа, а не Момбаса или еще хрен знает что. На чьей стороне будет швейцарская полиция? На нашей или этих грязных шлюх с юга Сахары?»
Я поморщился. Из своего «банка» под полом я извлек все свои выигрыши и переложил пачку банкнот и паспорт в бумажник, который засунул поглубже во внутренний карман лыжной куртки, размышляя о том, что если богатые и рождаются глупцами не чаще, чем бедные, то все же слишком благополучное детство и соответствующее воспитание здорово их оглупляет, тогда как трудное детство как бы растворяет глупость в необходимости выживать – хотя бы в соответствии с дарвиновской теорией о труде, который создал человека. Именно поэтому, думал я, элита и нуждается в профилактической защите от остального общества в виде этих говенных государственных школ, дабы не дать умным ребятам из рабочего класса, получившим хорошие аттестаты, вытеснить детей из богатых и знатных семейств из Анклава Привилегированных[114]. Снизу доносились сердитые голоса, британские и африканские; они смешивались, и каждый старался звучать громче остальных. С улицы донесся гудок автомобиля, и я, выглянув в окно, увидел серый «Хёндэ», на крыше которого красовалась пышная шапка снега; автомобиль медленно полз в нашу сторону, и намерения у него были явно нехорошие. Остановился он, разумеется, у въезда в «замок» Четвинд-Питтов, перегородив подъездную дорожку. Из него вылезли двое здоровенных парней в куртках-дубленках. Затем появилась эта Канди, Шанди или Манди, приветственно махая рукой и приглашая их в дом…
Гвалт в гостиной мгновенно стих.
– А ну-ка, кто бы вы ни были, – заорал Руфус Четвинд-Питт, – немедленно убирайтесь из моего дома, иначе я вызову полицию! Это частная собственность!
Ему ответил какой-то гнусавый голос с педерастически-психозно-немецким акцентом:
– Вы, мальчики, покушали в чудесном ресторане. Теперь пора платить по счету.
Четвинд-Питт:
– Но эти шлюхи даже не сказали, что они берут за это деньги!
Немец-педик:
– А вы не сказали, что умеете из своего пениса йогурт добывать, а оказалось, что умеете. Ты ведь Руфус, по-моему?
– Не твое дело, черт побери, как меня…
– Неуважительное отношение к собеседнику только вредит делу, Руфус.
– Убирайтесь – отсюда – немедленно! – отчеканил Четвинд-Питт.
– К сожалению, не можем: вы нам должны три тысячи долларов.
– Правда? – удивился Четвинд-Питт. – Хорошо, посмотрим, что скажет полиция…
Должно быть, это телевизор разбился с таким оглушительным звоном и грохотом. А может, они уронили книжный шкаф со стеклянными дверцами? Бум-трах-тарарах – в ход пошли хрустальные бокалы и фаянсовая посуда, картины и зеркала; тут, пожалуй, даже Генри Киссинджер не сумел бы удрать невредимым. Потом вдруг послышался пронзительный крик Четвинд-Питта:
– Моя рука! Черт побери, моя рука!
Далее последовала череда неслышных вопросов и ответов. Потом снова раздался голос того немецкого педика:
– Я НЕ СЛЫШУ, РУФУС!
– Мы заплатим, – жалобно проныл Четвинд-Питт, – заплатим…
– Конечно, заплатите. Однако ты вынудил Шанди нас вызвать, так что плата будет выше. По-английски это, кажется, называется «плата за вызов на дом»? У нас бизнес, так что мы должны покрывать расходы. Ты. Да, ты. Как твое имя?
– О-О-Олли, – сказал Олли Куинн.
– У моей второй жены был чихуахуа по кличке Олли. Он меня укусил, и я бросил его в… scheisse, как называется эта штука, в которой лифт ходит то вверх, то вниз? Такая большая дыра. Олли – я спрашиваю тебя, как это будет по-английски.
– Шахта лифта?
– Точно. Я бросил Олли в шахту лифта. Так что ты, Олли, меня кусать не будешь. Верно? Значит, так: сейчас вы соберете свои денежки и принесете сюда.
– Мои… мои… мои – что? – пролепетал Куинн.
– Денежки. Фонды. Заначки. Ты, Руфус и ваш дружок. Если сумма будет достаточной для того, чтобы оплатить наш вызов, мы оставим вас праздновать Новый год. Если же нет, нам придется придумать иной способ помочь вам выплатить долг.
Одна из женщин что-то сказала, послышалось невнятное бормотание, и через пару секунд немец-педик громко крикнул:
– Эй, «битл номер четыре», спускайся вниз и присоединяйся к нам! Тебя никто бить не будет, если, конечно, ты не станешь совершать героических поступков.
Я беззвучно открыл окно – бр-р-р, ну и холодно было снаружи! – и осторожно перекинул ноги через подоконник. Просто кадры из «Головокружения» Хичкока; альпийские крыши, по которым я собирался соскользнуть на землю, вдруг показались мне куда более крутыми, чем когда любуешься ими издали, стоя на земле. Хотя крыша шале Четвинд-Питтов над помещением кухни была, пожалуй, несколько более пологой. И все-таки существовал значительный риск того, что через пятнадцать секунд я с обеими сломанными ногами буду, пронзительно вопя, кататься по земле.
– Лэм? – услышал я под своей дверью голос Фицсиммонса. – Послушай, Лэм, та сумма, которую ты выиграл у Руфуса… сейчас очень ему нужна. У них ножи, Хьюго! Хьюго, ты меня слышишь?
Я поставил ноги на черепицу, цепляясь за подоконник.
Пять, четыре, три, два, один…
Двери «Ле Крока» были заперты, внутри темно и, естественно, ни малейших признаков Холли Сайкс. Наверное, раз вчера вечером бар был закрыт, то Холли нужно будет там убирать только завтра утром. Господи, почему я не спросил у нее номер телефона?! Я побрел на городскую площадь, но даже в самом центре Ла-Фонтейн-Сент-Аньес было мрачно и пусто, точно перед концом света: туристов почти не видно, машин и того меньше, даже человек-горилла сегодня не торговал блинами, и практически на всех магазинах висела табличка «Ferme»[115]. Интересно, что случилось? Ведь в прошлом году 1 января город так и гудел. Тучи над головой было низкими, давящими, точно груда серых, насквозь промокших матрасов. Я зашел в кондитерскую «Паланш-де-ла-Кретта», попросил кофе и бокал красного вина и плюхнулся в угол у окна, не обращая внимания на ноющую после прыжка с крыши лодыжку. Во всяком случае, сегодня следователь Шила Янг уж точно не станет думать обо мне. И как же мне быть теперь? Как вести себя дальше? Активировать Маркуса Анидера? У меня есть паспорт на это имя, хранящийся в банковской ячейке на станции метро «Юстон»[116]. Может быть, так: автобусом до Женевы, затем поездом до Амстердама или до Парижа, затем на катере через Ла-Манш, а из Англии – уже на самолете в Панаму или на Карибские острова?.. Наняться на какую-нибудь яхту…
114
Послевоенный лозунг «Среднее образование – для всех» оказался ширмой для того, о чем говорит Д. Митчелл, поскольку существует два вида государственных школ: общеобразовательные и грамматические, причем первые весьма отличаются от вторых, которые готовят к поступлению в вузы и имеют иную, расширенную, программу обучения (о частных закрытых и очень дорогих школах даже упоминать не стоит). Но в грамматическую школу нужно еще поступить: экзамен туда сдают в 11 лет, он так и называется «одиннадцать плюс», и его сдают не более четверти всех детей, закончивших начальную школу. Обычная средняя школы (как раз такую закончила Холли) права на поступление в вуз не дает, так что ее выпускники вынуждены с 16 лет начинать трудовую жизнь.
115
Закрыто (фр.).
116
Большой вокзал в Лондоне и конечная станция Лондонско-Мидлендской районной ветки метро.
- Предыдущая
- 59/203
- Следующая