...Либо с мечтой о смерти - Созонова Александра Юрьевна - Страница 38

Будь я проклят, что засел за творчество, позавидовав эссе Юдит! Прошлое ожило с дикой силой. Отчаянье, которое приглушила размеренная жизнь на Гиперборее, охватило с утроенной яростью. Будь я трижды проклят. Не могу…

В моей жизни периодически, хоть и не часто, встречались люди, перед которыми я становился в тупик, не мог понять, охватить сознанием. Как правило, то были шедевры моего доморощенного музея. Но не только. Не понимать кого-то или что-то для меня мучительно, поэтому кое-как, с изрядным мыслительным напряжением укладывал, упаковывал невероятных персонажей в душе, находя объяснение их странным поступкам или противоестественным взглядам.

Но это существо, самое любимое и ненавидимое, понять и охватить не могу. Она просторней, пространственней, амбивалентней их всех вместе взятых.

Помню, влюбившись впервые взаимно, лет в пятнадцать, она посвятила бой-френду трогательный стишок, где были строки: «Я так люблю, что все с тобой бывшие, стали мне близкой родней, поверь…» И меня нередко охватывало схожее ощущение: начинал любить, тупо, иррационально — всех, к кому она проявляла симпатию или приязнь. Даже мимолетные.

Помнится, тому пареньку она дала кличку Черный Лис. И очень быстро бросила, разлюбила, переключившись на другого — бритого накаченного самца. А он, пытаясь ее вернуть, разбил витрину, чтобы подарить ей выставленное там жемчужное колье, и был схвачен, и попал за решетку. Как же было его жалко… Первые два месяца я даже посылал в тюрьму передачи и ободряющие записки. (В отличие от нее, почти сразу о нем забывшей.) И нашел толкового адвоката.

Вот, неожиданно написался новый стищок. Почему мне захотелось отождествить ее с Кали? Внешне ничего общего. И на Мару, что спит и видит себя индуистской богиней, она совсем не похожа.

Ах да, Юдит. Это она говорила что-то о танце восьмирукой, на который я должен взирать с завистью, поскольку сам танцевать и греметь черепами не способен…

Исписанные листки отнес Роу. С тайной надеждой: когда он, по обыкновению, похвалит меня за прилежание и креативность, вытянуть из него разрешение прочесть тот текст, столь меня заинтриговавший. Повесть, что кончается не фразой и не словом, но двумя нотами: «ля» и «си».

Роу отнесся к моей просьбе благосклонно и обещал выполнить. Только сперва он сам должен хотя бы бегло пробежать текст глазами. Мало ли что! Он уделит этому время, обязательно, в течение ближайших же дней.

Роу, принимая мой креатив, предупредил о мозговом штурме, что случится через два дня.

— Это очень важное мероприятие, Норди. Проводить будет сам профессор Майер.

— Он разве на острове?

— Прилетел вчера поздно вечером и тут же включился в работу. Постарайтесь как следует подготовиться.

— Как именно я должен готовиться?

— Отдыхайте, расслабляйтесь, копите силы. Не изнуряйте себя ни физической, ни интеллектуальной работой.

Насчет физической он пошутил: не мог не знать, что я давно забыл и визг пилорамы, и аромат свежих досок, и гул пылесоса. От интеллектуальной же меня, как и прочих членов группы, освободили: объявили, что никаких экспериментов до штурма проводиться не будет, а высвобожденное время уместнее всего провести в чтении любимых книг, просмотре любимых фильмов и прогулках.

Чем я, собственно, и занялся.

За день до знаменательного мероприятия был вызван на беседу с Майером.

Признаться, ждал свидания с трепетом. Мысленно вылепил образ: смесь Мефистофеля (пронизывающий взор), Фрейда (добродушные банальности психоанализа, волны морщин на широком лбу) и генератора безумных идей (скороговорка заумных слов, нервный перестук пальцев). Хотя Джекоб уверял, что профессор лишь претворяет в жизнь инсайты жены, гениальной вакханки Мары, поверить в это окончательно что-то мешало. (Возможно, подсознательные установки мужского шовинизма.)

Как выяснилось, промахнулся по всем пунктам. Майер оказался пухловатым старичком (так и тянуло сказать «дедушкой») в домашней фланелевой рубахе и просторных мятых штанах, в которых было вольготно складкам объемистого живота. Седая бородка, неухоженная и растущая во все стороны, достигала ключиц. Светло-карие глаза в мешках красноватых век смотрели с добродушным любопытством. Большие пухлые руки, как два холма с травяной порослью, лежали на столе спокойно, не дергаясь, не суетясь, не барабаня подушечками пальцами.

Представил рядом с ним Мару — роскошную, пряную. Абсолютно не гармоничная парочка. Интересно, есть ли в их супружестве постельные радости, либо это исключительно деловое партнерство? Если есть, то сладострастной женщине, верно, в такие моменты смертельно скучно. Впрочем, какое, собственно, мне до этого дело…

— Рад, очень рад нашему знакомству, мистер Норди! — поприветствовал он меня, едва я, войдя, поздоровался. — Может, обойдемся без «мистер»? Просто Норди? Много наслышан о вас.

— Вот как? И в каком качестве?

— Самом похвальном. Даже восторженном. И я разделил этот восторг, почитав ваши хокку и гекзаметры.

— Ну что вы, — я смутился. — Любительщина. Графомания чистой воды.

— Не прибедняйтесь, не прибедняйтесь! — Он погрозил толстым пальцем, не отрывая его от стола. — Также и ваши отчеты — написаны литературным языком, богатым и образным. Впрочем, — он погасил улыбку, — я позвал вас не ради дифирамбов, но с более серьезной целью. Вы уже больше месяца на Гиперборее, так?

— Так. Если точнее, тридцать восемь дней.

— Отлично! Месяц с лишком — достаточный срок, чтобы оглядеться, присмотреться, определиться. Вы определились, надеюсь?

— Вполне.

— И каковы ваши планы на сегодняшний день, если не секрет?

— Не секрет. Как и на вчерашний, и позавчерашний. Моя подпись стоит в контракте.

— Что ж, — Майер важно кивнул. Пухлый указательный палец трижды ударил по столу со значением — словно посохом о дубовый пол. — Это говорит о серьезности ваших изначальных намерений и не может не вызывать уважения. Роу мне сообщил, что истоком вашей хронической депрессии являются плохие отношения с родителями, и прежде всего с отцом, проявлявшим по отношению к вам деспотизм, эмоциональную сухость, властолюбие. Это так?

Я пожал плечами.

— Возможно.

— Неудовлетворенный эдипов комплекс. Понятно.

— При чем тут эдипов комплекс? — вскинулся я.

— Что вы так волнуетесь? Понятие об эдиповом комплексе ввел великий Зигмунд Фрейд, и это свойственно абсолютно всем, без исключения.

— Великий? Великий шарлатан и обманщик, ваш Фрейд. Великий гипнотизер и факир. Генитальный гуру!

— Генитальный гуру? — Профессор рассмеялся. — Забавное определение. Но я вижу, с этим именем у вас связано что-то личное, глубоко интимное.

— Ничего личного. Кроме разве тошноты, испытанной в мои семнадцать, когда впервые обратился за помощью к психотерапевту и был подвергнут унизительному допросу: не наблюдал ли в раннем детстве секса родителей, не вожделел ли к родной тете, и прочее в том же духе.

— Ничего унизительного в этих вопросах нет.