Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 74

• Предыдущая
• 74/93
• Следующая

– Боже, что это?

Она словно глядела в бинокль! Вон то окно в доме справа – оно же на седьмом этаже, а даже цветы на подоконнике видно! А вон чердак открыт на той крыше, и кошки дерутся… И трещина на лепном балконе – ну, просто рукой можно потрогать! Она сдернула очки.

– Это фантастика! У них такое увеличение. Для чего это, а?

– Игрушка для телохранителя. – Вадим снова улыбнулся. – Специальная шпионская штука: чтобы зрить и бдить, босса охранять от снайперов и разной сволочи, затаившейся на верхотуре.

– А с виду как обычные солнцезащитные.

– Так и должно казаться.

– А еще что у тебя есть из шпионских игрушек? Шприца с ядом в ботинке, случаем, не держите?

– Много будешь знать, Катенька, плохо кончишь.

– Подумаешь. – Она бережно вернула очки в бардачок и, помолчав, добавила: – У кого четыре глаза – тот похож на водолаза.

Кравченко только кивнул, соглашаясь, взгляд его снова уперся в пустоту. Катя чувствовала – что-то с ним происходит, что-то не так. Она решила набраться терпения: авось вместе с Князем они растормошат этого умника.

Мещерский встречал их у входа – оживленный, румяный, взволнованный: серый клубный пиджак в клеточку расстегнут, галстук «нон шалон» съехал набок.

– Дай-ка я его тебе поправлю. – Катя привела Князя в порядок. – Ну вот, как белый человек Миклухо-Маклай. Телевидение приехало?

– Четвертый канал, «Клуб кинопутешествий» и «Дважды два», – перечислил Мещерский с гордостью.

– Отлично, отлично. Скромненько и со вкусом. Вы стойте у стенда, а я сейчас. – Она юркнула в толпу, ища телевизионщиков.

Хоть бы знакомые попались, те, что на брифинги приезжают!

Знакомых, увы, она так и не увидела, однако телевизионщиков подстегивать и не требовалось. Они так и сновали по залу, перегороженному пластиковыми стендами и стойками-столами, и снимали все подряд.

Вскоре экспозиция, представляемая Российским турклубом, попала в поле их зрения. Мещерский дал энергичное и обстоятельное интервью корреспонденту залихватского вида, щеголявшему в объемном жилете цвета хаки с многочисленными карманами, набитыми аппаратурой. Он завороженно слушал каскад причудливых названий, рассыпаемых великим путешественником: Танганьика, Килиманджаро, Серенгети, Нгоронгоро…

А Кравченко по-прежнему хмурился, его недовольная физиономия составляла разительный контраст с излучающим блаженство лицом Князя. Распростившись с прессой, тот потер руки.

– Ну, ребятки, все. Сюжет пойдет, сказали. Вадь, ты что такой? Что-то случилось? Ты не заболел, часом?

– Нет.

– Ну вот что, пора подкрепиться и пропустить стаканчик. Здесь бар неплохой.

В переполненном баре они с великими трудами нашли свободный столик. Если бы не пластиковая карточка, пришпиленная к лацкану пиджака Мещерского, их бы просто не пустили: «Места только для членов клуба».

Мясо по-китайски Кате не понравилось. Она не любила свинину, даже такую хрустящую. Коктейль больше пришелся по вкусу. Она потягивала его и наблюдала, как Кравченко вяло жевал волован с ветчиной.

– Нет, ты все-таки заболел. Маслинку хочешь?

– Нет.

– Да что случилось-то? – спросил Мещерский тревожно.

Вадим посмотрел ему в глаза. Что случилось! Хотел бы и он это знать. Ведь действительно случилось. Вот только что?

Утром, когда он собирался ехать за Катей, в офис Чугунова на Кутузовском проспекте позвонил Арсеньев и попросил секретаршу соединить его с начальником охраны.

– Доброе утро, я насчет того вечера. Помните, был разговор…

– Да. – Кравченко уже и думать забыл о «хорьке», а он, ишь ты, гостеприимец какой! – Василь Василич поручил мне лично обо всем договориться.

– Я навел справки. Чугунова и вас ждут, только… только там очень высокий взнос и…

– Сколько? – небрежно осведомился Вадим. Арсеньев назвал цифру.

Кравченко изумленно свистнул: четверть такой суммы Чугунов, помнится, выложил за то, чтобы посидеть за банкетным столом в компании Чака Норриса в «Серебряном шаре», когда знаменитый актер и боец посещал Москву. Но это была всего только четверть, и это был звездный ЧАК!

– Однако… Ну и аппетит у кого-то… Что же это за зрелище такое, а? – спросил он недоверчиво. Облапошит еще «хорек», с него станется!

– Вы согласны платить? – вкрадчиво осведомилась трубка.

– Мы хотим сначала знать, за что.

– Там есть на что взглянуть. Ручаюсь. Это уникальное в своем роде зрелище, – шепнул Арсеньев доверительно.

– В принципе, босс согласен. – Кравченко заинтересовался. – Однако он не из тех, кто берет кота в мешке.

– Это уникальное зрелище, Вадим. Единственное в своем роде, – повторил Арсеньев настойчиво. – Только я должен задать вам один вопрос. Обязательный вопрос.

– Какой?

– Крепкие ли у вас нервы?

Кравченко помолчал.

– Хорошо, думаю, он согласится заплатить эту сумму, наверняка согласится, – сказал он тихо. – Когда и кому платить?

– Я вам перезвоню. – Арсеньев повесил трубку. Чугунову, совещавшемуся с управляющим банком «Провинциальный кредит» в итальянском ресторане на Полянке, Кравченко звонить по сотовой не стал, самому надо разобраться, что к чему. Арсеньев объявился спустя час.

– Записывайте телефон. – Он начал диктовать. – Спросите Данилу. Он назначит время, когда привезти деньги. Только наличные.

– Ну а все-таки, что за зрелище нас ждет, Иван?

– «САЛОМЕЯ».

– «Саломея»?

– Пьеса Оскара Уайльда.

Кравченко усмехнулся: – Уайльд и Чугунов – две вещи несовместные. Извините.

– Это уникальное зрелище. Единственное и неповторимое. – Арсеньев говорил веско и глухо и вдруг добавил: – Вы корриду видели?

– Нет.

– Ловите момент… тогда. Не пожалеете.

– Значит, это театральное представление? – осведомился Кравченко. Сердце его забилось.

– Не совсем. Но зрелище впечатляющее. На всю жизнь не забудете.

Вадим перевел дыхание: что-то происходит, что-то… вот сейчас. Катю он не желал ни во что вмешивать, однако спросить все же стоило:

– Господин Чугунов, коли уж ему предстоит заплатить такие деньги, предпочитает ходить на зрелища не только в компании телохранителя.

– Никаких дам, – отрезал Арсеньев. – Это непременное условие.

– А вы будете там?

– Где? – спросил создатель «Царства Флоры» тихо и мягко.

– На «Саломее»?

– А вам, Вадим, этого хочется?

– Да.

– Тогда приду, если… если звезды будут ко мне благосклонны. Мне тут надо уехать на пару дней, но я вернусь.

– Когда можно звонить этому Даниле?

– Завтра вечером, в десять часов.

Ответ на вопрос Мещерского «что случилось?» занял у Кравченко минут двадцать. Он подробно поведал ему и Кате обо всем: о Берберове, посещении «Ботанического Сада Души», знакомстве с Арсеньевым, его звонке, его «флоралиях».

Мещерский отставил бокал с коктейлем, слушал внимательно, очень внимательно.

– Так Арсеньев сам предложил вам взглянуть на свои «флоралии» в другой обстановке? – спросил он задумчиво.

– Сам.

– Почему?

– Потому что в самый первый раз ему понравились мои плечи, – криво усмехнулся Вадька, искоса взглянув на Катю. Та вздохнула.

– А твой Чугунов действительно заплатит такую сумму? – спросила она.

– Заплатит. Ты психологии Чучела не знаешь. Чем больше просят, тем больше он жаждет увидеть то, что так дорого стоит. Он жаден до зрелищ и любопытен так же, как и ты.

– Но «Саломея» – это так необычно…

– Катенька, а ты не введешь нас в курс, что это за «Саломея»? – спросил Мещерский. – Что-то я такой пьесы у Уайльда не знаю.

– Нет, это его пьеса, довольно знаменитая. Он написал ее под впечатлением Флобера. Написал по-французски. – Катя попала в свою среду и рассказывала охотно. – На английский ее перевел Альфред Дуглас.

– Это кто еще такой? – хмуро буркнул Кравченко.

– Это… это друг Уайльда. Его друг и…

– Ясно. – Кравченко хмыкнул. – Ясно все с ним.

– Насколько мне известно, – продолжала Катя, – «Саломея» при жизни Уайльда никогда не ставилась на сцене. Ходили, правда, слухи, что ее ставили на одной частной квартире, где собирались друзья и поклонники писателя, но это только домыслы. Хотя во время знаменитого процесса над Уайльдом ее написание даже вменялось ему в вину. Автора «Саломеи» упрекали в аморальности и кощунстве.

• Предыдущая
• 74/93
• Следующая