Дестини - Боумен Салли - Страница 24
- Предыдущая
- 24/64
- Следующая
– Mon dieu![28] – Она прижала миниатюрную руку к сердцу. – Эдуард, ты всегда ходишь так быстро?
– Никогда. Только сейчас. Потому что сейчас я очень счастлив. – Он обнял и поцеловал ее. Селестина улыбнулась.
– Ну так в следующий раз я соглашусь гулять с тобой, только когда ты будешь печальным… Эдуард! Прекрати! Нас могут увидеть…
– Ну и хорошо! Пусть смотрят. Я хочу, чтобы нас видел весь мир! Вот тебе! – И он снова ее поцеловал.
– Sois tranquille. Tu es mechant, tu sais?[29]. – Но, пеняя ему, она улыбалась. Потом Эдуард снял пальто, расстелил его на траве и уговорил Селестину сесть рядом с ним. Они сидели тихо, глядя на Лондон внизу. Через несколько минут Селестина открыла сумочку и вынула пакетик, перевязанный розовой ленточкой.
– Тебе! – Она, краснея, вложила пакетик ему в руку. – На день рождения. Я так хочу, чтобы он тебе понравился. Было так трудно – я хотела найти что-то, что тебе понравится, и… ну, во всяком случае, он в цвет твоим глазам. Не совсем, пожалуй, но почти.
Эдуард развернул подарок. Это был пронзительно синий галстук из искусственного шелка. Он быстро обнял Селестину.
– Милая – такой красивый! Какой у тебя вкус… Но зачем ты… Я его сейчас же надену.
Он быстро снял шелковый галстук ручной работы и засунул в карман. Селестина помогла ему завязать новый галстук, который теперь разглядывала с сомнением: на фоне его светло-серого клетчатого костюма синева галстука стала еще пронзительнее.
– Эдуард, я не знаю… В магазине цвет выглядел очень приятным. Но тут…
– Прекрасный галстук. И надевая его, я всегда буду думать о тебе. Спасибо, Селестина.
Селестина улыбнулась и со счастливым вздохом прислонила голову к его плечу.
– Здесь хорошо, – сказала она после паузы. – Я рада, что мы пришли сюда, Эдуард.
– Мы и еще раз придем. Еще много раз! – Он крепко сжал ее руку. – И не только сюда. Ах, Селестина, когда кончится война… Только подумай, куда только не смогу я возить тебя тогда…
Он умолк, решая, не наступила ли минута рассказать ей о Париже, о квартирке для нее, о мебели, которую он хочет купить. Но Селестина вдруг выпрямилась.
– Не говори так, Эдуард. Пожалуйста. Не говори о будущем. Не надо сейчас. Я не хочу о нем думать. Я хочу думать только об этом дне, о том, что я здесь и чувствую себя такой счастливой…
– Но почему? Почему, Селестина? – Он порывисто повернулся к ней. – Разве ты не понимаешь, что я хочу говорить о будущем, а ты меня всегда останавливаешь? Мне ведь так радостно думать, что будет потом, строить планы…
– Мечтать! – Она повернулась к нему очень медленно, и ему стало больно, потому что ее лицо помрачнело, в глазах стояли слезы.
– Селестина… не надо. Ну пожалуйста! Я не могу видеть твоих слез, сокровище мое. Не надо. – Он попытался поцеловать ее глаза, губы, но Селестина мягко его остановила.
– Милый Эдуард. – Голос ее был очень нежным. – Ты ведь знаешь, что это не может продолжаться. Так, как сейчас. Просто не может. Если ты немножко подумаешь, то поймешь, что я права.
Эдуард уставился на нее, потом быстро нагнулся и спрятал голову у нее на груди.
– Не говори так. Пожалуйста. Я люблю тебя. Ты знаешь, что люблю. Если ты меня оставишь, если это кончится, я умру…
Голос у него дрожал от страсти, и Селестина вздохнула. Потом обняла и прижала к себе. Она подумала, что любит его – да, она, женщина с ее опытом, в сорок семь лет полюбила шестнадцатилетнего мальчика. И поняла это месяцы и месяцы тому назад. Последняя любовь и первая любовь – обе одинаково мучительны. Она вытерла глаза. Очень важно, подумала она, чтобы Эдуард никогда об этом не узнал.
– Люди не умирают от любви. – Она приподняла его лицо и улыбнулась, а голос ее стал жестче. – Ты сейчас думаешь по-другому, но это так. Люди умирают от старости, от болезней, от пуль, но не от любви. Позже ты это поймешь. Послушай! Я кое-что тебе предскажу! – Голос у нее стал почти веселым. – Через несколько лет ты забудешь даже мое имя. А потом, в один прекрасный день вдруг вспомнишь и скажешь: «Ах, да! Ее звали Селестина. Я был к ней очень привязан. Интересно, какая она теперь?» А я к тому времени… – Ее губы искривились. – А я к тому времени буду старенькой старушкой, ужасно респектабельной – может быть, слегка ворчливой, особенно по утрам. С седыми волосами. И кое-какими воспоминаниями (которыми я ни с кем, естественно, делиться не стану) о тех временах, когда я, быть может, была чуть-чуть не такой респектабельной, чуть-чуть не такой чопорной…
Она встала, ухватила его за руку и подняла. Эдуард посмотрел на нее мрачно и обиженно, и она со смехом положила пальцы ему на локоть.
– Ну, не надо быть таким грустным. Я снова счастлива – видишь? Это наш собственный особый день, а ты уже сердишься на меня. Пошли, Эдуард. Я вволю надышалась твоим свежим воздухом. Отвези меня домой.
У нее дома в ее постели Эдуард набросился на нее, словно каждым погружением в ее плоть старался стереть память о ее словах. Когда они оба измученно откинулись на подушки, он яростно повернулся к ней. Посмотрел на ее раскрасневшееся лицо, на рыжевато-золотые волосы, рассыпавшиеся на подушке, и подумал о своей матери в объятиях Хьюго Глендиннинга. И стиснул плечи Селестины.
– Скажи мне, Селестина, скажи! Скажи, что у тебя нет никого другого.
Селестина смотрела снизу вверх в его сверкающие глаза, в яростное юное лицо. Уже несколько месяцев, как она положила конец визитам других джентльменов, ее покровитель в счет не шел. Продолжать так она не могла, это она понимала. Ее губы нежно коснулись его горла.
– Никого другого теперь нет.
– Но долго ли так будет, Селестина? Долго ли?
– Не знаю, cherie. Не знаю.
Он гневно отпрянул от нее, и она схватила его за запястье.
– Эдуард, пожалуйста, не сердись. Как ты не поймешь? Я не хочу лгать тебе.
Он вскочил с кровати и замер, глядя на нее сверху вниз, гневно хмуря брови.
– Лучше бы ты лгала. Иногда. Мне было бы легче. Он торопливо оделся и выбежал вон. Это была их первая серьезная ссора.
Эдуард поймал такси, свирепо захлопнул за собой входную дверь, прежде чем растерявшийся Парсонс успел ее закрыть, взлетел по лестнице и распахнул дверь гостиной. И увидел перед собой большое общество: свою мать, леди Изобел, Хьюго, французского посла и его жену, компанию французских офицеров, Жан-Поля. Жан-Поль двинулся к нему, раскрасневшийся, высоко поднимая бутылку шампанского.
– Он вернулся как раз вовремя. Братик, присоединяйся к нам. Мы празднуем… Ты не слышал новости? Японцы сегодня утром напали на Пирл-Харбор. Они разбомбили американский военный флот…
Эдуард растерянно уставился на него. Жан-Поль, смеясь, обнял его за плечи.
– Неужели ты не понял, братик? Ну, подумай немножко. Конечно, известие страшное, но теперь Америка вступит в войну. Это только вопрос времени! Мы все-таки выиграем войну…
В глубине комнаты французский посол во фраке и белом галстуке торжественно поднялся на ноги.
– Сударыня, – он поклонился Луизе, – с вашего разрешения я предложу тост.
Он поднял бокал, и все в комнате встали.
– За американцев, наших новых союзников!
– За американцев…
– За янки, да благословит их бог! – Изобел выпила свой бокал до дна.
– Такое облегчение после всего этого времени. Я чувствую себя просто гордой! – Луиза улыбнулась английскому банкиру, который стоял рядом с ней, и рассеянно коснулась его рукава. Хьюго Глендиннинг, заметивший это движение, отвернулся к окну.
Жан-Поль ласково взъерошил волосы Эдуарда.
– Братик… – Он ухмыльнулся. – Где ты умудрился подцепить этот жуткий галстук?
На другой день вечером Жан-Поль принялся праздновать день рождения Эдуарда самым, по его мнению, достойным образом. Он собрал пеструю компанию из английских и французских офицеров, убедил Изобел пригласить самых хорошеньких ее подруг и взял билеты на не слишком интеллектуальную новинку в Театре Его Величества «Леди, уймись!».
- Предыдущая
- 24/64
- Следующая
