Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович - Страница 85

Свернув с дороги, я зашел под лестницу. Около заплеванного ведра с водой, куда швыряли окурки, стояли трое: Аркашка и пара малознакомых парней из другого сектора. Он рассказывал, а они завороженно слушали, боясь пропустить слово.

— …Сидела каждый вечер, раздвинув ноги.

— Прямо так и раздвинув?!

— Прямо так. Все видно было. Каждый волосок. А какое хозяйство у нее было — умереть-не встать. Не какая-нибудь спичечная головка — с целый орех! И…

— Так что… — сглотнув слюну, перебил один из слушателей. — Неужели в самом деле все это было видно?

— Конечно. Говорю же тебе — у нее трусы были специальные. Абсолютно прозрачные именно на этом самом месте.

Аркашка сделал паузу, давая посмаковать свои слова. На меня никто не обратил внимания.

— Так… Так это… Можно было целый вечер перед ней сидеть и дрочить?!

— Кто-то, наверное, так и делал. Не сомневаюсь даже, — снисходительно ответил Аркадий. — Но по мне — чем сто раз отдрочить, лучше однажды отсношать.

— И как, отсношал? — жадно спросил второй.

— А то! — ухмыльнулся тот. — Она только с виду ломалась. «Готовить не умею», «ничего не хочу», и так далее…

— Ну и что у нее внутри оказалось? Мышиный глаз или ведро?…

Люда меня абсолютно не волновала. Мне и в колхозе была безразлична эта маленькая и абсолютно безмозглая дура, я забыл ее лицо и сейчас, вероятно, не узнал бы при встрече. Но что-то всколыхнулось против наглого вранья. И мгновенно, как вспышка молнии, пронеслась мысль, что этот негодяй виновен в моей травме: если бы он не удрал и мы работали вчетвером, не было бы необходимости гнать траву через измельчитель, и… Конец еще проносился в голове, а я уже шагнул к Аркадию и ткнул его пальцем в грудь.

— Врешь, скотина. Ничего у тебя с нею не было. И ни с кем не было.

Потому что такому вонючему козлу, как ты, дать может только последняя вокзальная шлюха, раздвигающая ноги за вчерашний бутерброд. Аркашка остолбенел. Он, похоже, и узнал меня не сразу — неужели я настолько изменился за полгода? Он замолк на полуслове, я молча смотрел на него. Один из парней недовольно буркнул, что я помешал дослушать самое интересное место.

Я чувствовал, что внутри все трясется от внезапной ненависти к этому типу — здоровому и не покалеченному, которого не гонят с работы, и, несмотря на всю паскудность, наверняка не бросит жена…

— Сейчас я тебе вмажу, — спокойно сказал я. — Разобью твою бородатую харю, чтоб не трепал своим поганым языком… Я поднял руку — и мгновенно сообразил, что ударить правой не сумею хотя бы из-за того, что нет кулака. Аркашка же успел отпрыгнуть за пределы досягаемости.

— Ты что — сдурел? — закричал он. — Откуда ты взялся?

Мне стало ясно, что лучше ударить его ногой. С размаху в пах — чтобы боль пронзила его снизу вверх, как острие кола. Чтобы он согнулся, схватившись живот. И тогда можно будет двинуть еще раз и сбить его на пол. А потом, уже лежачего, пинать в лицо, топтать обеими ногами, месить в кровь и в тесто — бить до тех пор, пока он шевелится, и плевать, что мне за это будет.

— Врет он вам, — пояснил я парням. — Ничего она ему не давала.

Вот разве что так пару раз…

Я занес ногу для удара — Аркашка проворно отбежал в дальний угол.

— Смотрите на него! — орал он. — Это же форменный псих! Псих!!!

Его в дурдом надо отправить, а он тут расхаживает на свободе!

Перед глазами встал красный туман. Уже ничего не видя, я кинулся за ним

— и не сразу понял, почему не могу его достать. И только спустя секунду осознал, что меня — в самом деле, как сумасшедшего! — держат сзади двое парней, только что слушавших Аркадия. Пелена спала; я словно увидел все со стороны, мне стало пусто и противно. Я дернулся, вырываясь, — кажется, угодил-таки локтем в челюсть одному из защитников. Я плюнул им под ноги и пошел прочь. Проходя мимо Аркашки, я еще мог остановиться и быстро дать ему под дых. Но я не сделал даже движения в его сторону.

Тяжело дыша, как загнанная лошадь, я поднялся на второй этаж, где был наш сектор. Навстречу, весело переговариваясь, шли начальник, Мироненко и Лавров с Рогожниковым: наступило время обеда. Я не мог идти с ними. Слушать их разговоров и вступать в них. Я хотел убить начальника, который лишил меня тринадцатой зарплаты, и спортивного здоровяка Мироненко, и паскудного Аркашку и всякого, кто бы попался на пути… Свернув в боковой коридор, я переждал, пока они пройдут. Потом зашел в комнату и тяжело опустился за свой стол. На душе было непередаваемо гадко: я только что пытался избить человека. Особенно удручало, что я так и не смог этого сделать, не успел даже раз ударить его, и злость так и не нашла разрешения… Я сидел, тупо глядя на свой пыльный кульман и не мог сосредоточиться.

За шкафом раздалось шевеление. Ну конечно, Виолетта была тут, раз комната оказалась незапертой. Я поднялся и прошел туда. Она сидела, как обычно и, подняв голову, смотрела на меня снизу вверх. Я молча опустился на стул.

— Женя, что с тобой? — обеспокоенно спросила она. — На тебе лица нет…

— Вета… Я… — я облизнул пересохшие губы. — Я уже до ручки дошел.

Сейчас только что едва не избил человека…

Она молчала, и я тоже помолчал.

— Я не знаю, что делать… Что со мной происходит, дальше уже некуда.

— Послушай, Женя… — вдруг тихо спросила она. — Когда… Когда ты в последний раз был с женщиной?

— С женщиной?! — изумленно переспросил я; меньше всего я думал сейчас о таких вещах. — Не помню… Кажется, в начале июня… Да, или даже в конце мая…

— Господи, какой ужас… — всплеснула руками Виолетта. — Как ты живешь? Разве можно так жить?

— А что — это так важно?

Я в самом деле давно уже не задумывался об этом.

— Для мужчины в твоем возрасте это не просто важно, а имеет самое главное значение…

— Но… Но жена уехала… И не возвращается. И…

— Вот это уже неважно, — твердо ответила Виолетта. — Точнее, именно поэтому ты должен начать новую жизнь. Изменить своим привычкам. И прежде всего ощутить себя мужчиной. А это можно только с женщиной…

— С женщиной… — растерянно повторил я. — Но… Но у меня практически не осталось женщин, с которыми бы я общался… В последнее время я общаюсь только с тобой…

— Только со мной, — задумчиво проговорила она. — Только… А ты хочешь меня?

— Да, — ответил я, не задумываясь, потому что в общем это было правдой, несмотря на ее возраст и наше давнее знакомство. — Хочу. Тебя.

— Если действительно хочешь — бери…

— Когда и где? — смеясь, спросил я, не придавая разговору значения.

— Здесь. И сейчас.

— Ты… серьезно?… — проговорил я враз севшим голосом.

Вместо ответа Виолетта подошла и, задумчиво улыбаясь, наступила на мой стул, уперлась коленом мне в грудь, точно хотела взобраться куда-то повыше. Продолжая улыбаться, неторопливо отвела свою черную шелковую юбку — так, что медленно обнажилась вся ее нога. Выше, выше, еще выше — пока не показался плотный край той части колготок, которая никогда не открывается на полностью одетой женщине… Вид этой потаенной, не предназначенной чужому взгляду детали ударил меня наотмашь, и я вдруг ощутил запах — когда-то знакомый, но совершенно забытый запах капрона, нагревшегося от живого женского бедра…

— Хочешь меня? — совсем тихо проговорила Виолетта. — Так возьми тогда скорее.

Дрожащими руками я обхватил ее толстую ляжку. Я все еще не воспринимал происходящего всерьез, но прикосновение к женскому телу — само осязание которого я уже практически забыл — пронзило внезапным, ошеломляющим желанием.

— Да… — пробормотал я, не в силах оторваться.

Виолетта шагнула к столу, на ходу вынимая из сумочки платок и стирая помаду с губ. Это простой, однако совершенно понятный по назначению жест заставил поверить в возможность невозможного. Через секунду она уже сидела на моих коленях, разведя ноги и прижавшись ко мне животом. От ощущения теплой и близкой тяжести у меня кружилась голова. Я поцеловал ее сначала несмело, давно разучившись это делать. Она отозвалась жадно, прикусила мне губу — и я вспомнил, как надо целовать женщину, которую хочешь и которой будешь обладать, и закрыв глаза, впился в нее…