Черная свеча - Мончинский Леонид - Страница 76

• Предыдущая
• 76/107
• Следующая

— Знал одного грека, Заратиади. Мы с ним лежали в больнице…

— Погиб, — полковник посмотрел на заключённого с ухмылкой, — а я все жду, когда ты думать начнёшь. Пытаюсь по возможности помогать…

— Спасибо, гражданин начальник. Мне от ваших благодеяний сегодня уже отломилось.

— Били?

Упоров смотрел в одну точку, не поднимая глаз. Паника кончилась, он думал над каждым словом и жестом, зная: любой, самый простенький вопрос надо прежде всего встретить молчанием.

— Значит, били, — вздохнул полковник, — сволочи! Время не чувствуют. Я разберусь. Хорошо, хоть не убили…

«Опять не ведёшь протокол… Работаешь на себя или…»

Морабели прервал его размышления. Он вдруг резко развернулся к портрету Дзержинского — единственному предмету, оживлявшему спартанский вид кабинета, сказал:

— А скажи, Вадим, ты хоть знаешь, какой груз ушёл тогда из зоны?

— Нет, гражданин начальник.

— Дьяков знает. Ты его бережёшь, а он поделиться не хочет. Странно. Целое богатство ушло! Такие ценности — голова не верит.

— Мне-то что с того, гражданин начальник?

Полковник не придал словам никакого значения. Он, похоже, вёл его к какой-то интересной мысли:

— Если бы ты оказался в доле — обеспечил себя до конца жизни.

— Можно подумать — меня завтра освобождают…

— Думать надо, Вадим, — загадочно произнёс Важа Спиридонович, — он же от тебя зависит не меньше, чем ты от него. Игра честная. Мамой клянусь!

— А ведь действительно, если вам верить, гражданин начальник, ситуация интересная, — Упоров чувствовал, что переступает опасную черту, в то же время он боялся своим упрямством толкнуть начальника отдела по борьбе с бандитизмом на решительный поступок, — только ведь вы сами сказали — груз ушёл…

— Это ничего не значит. Главное узнать — куда?!

— Кому узнать, гражданин начальник?

Морабели сломал в волосатых пальцах очередную папиросу.

— Пока должен знать ты. Дальше посмотрим… У нас могут возникнуть основания для спокойной мужской договорённости на джентльменских началах. Не так ли?

— Наверное, гражданин начальник…

Телефонный звонок прервал робкий ответ зэка. Морабели взял трубку и сказал:

— Узнал, товарищ полковник. Доброе утро! Опергруппа ещё не вернулась. Да, всю ночь. Привык. Мы — отдел по борьбе с бандитизмом. Были основания для срочного вызова. У меня. Капитан Серякин мог сам позвонить и выяснить. Ничего серьёзного. Взаимополезные уточнения. Уже выезжает.

Полковник положил трубку, подмигнул, но не очень весело:

— Выехал ты. Обратил внимание: не отправлен, а «выехал»? Твой хозяин обратился. Старый уже, мыслит, однако, правильно. Будешь ехать домой, прикинь все, взвесь. Любая твоя ошибка может привести к непоправимому. Надо знать — на кого опереться.

За всей многозначительностью произнесённых слов зэк улавливал внутреннюю растерянность некогда грозного чекиста, словно они разговаривали не в надёжной тюрьме, а где-нибудь на Приморском бульваре и у Важи Спиридоновича не было при себе пистолета.

«Вас оттолкнули от власти, а кто вы без неё? — зэк сидел с опущенными в пол глазами. — Может быть, я — ваш последний козырь? Липовый, но вы об этом, к счастью, не догадываетесь!»

— … Мне осталось три года до пенсии. У тебя впереди -целая жизнь. Её надо жить, а не существовать.

Унижение даётся начальнику отдела борьбы с бандитизмом непросто, и это нельзя спрятать от человека, караулящего свой шанс на приобретение свободы.

«Прежним он уже не станет, — рассуждал немного успокоенный зэк, — он может стать только хитрее, но не опаснее».

Разочарование не заставило себя ждать…

— Стой! — приказал плотный, по-видимому, очень сильный тяжёлый крестьянской силой старшина. Подошёл к чёрному «воронку», распахнул дверцы, а после, позвав к себе сержанта, что-то ему объяснил. Сержант кивнул, и тогда старшина позвал к себе зэка.

— Азизов! — крикнул из окна Морабели. — Что вы там возитесь?!

— Уже отправляем, товарищ полковник. Задержка с остальным контингентом.

Немного погодя появился сержант, посланный старшиной за «остальным контингентом». Он почти бегом гнал перед собой трех зэков, они тоже были в наручниках. Зэки быстро впрыгнули в «воронок», один из них наступил Упорову на ногу.

— Осторожней шевели копытами, — попросил Вадим.

— Молчи, пидор! — небрежно раздалось в ответ.

Вадим двумя руками поймал за воротник нахала, но тут же получил пинок в колено от другого зэка и увидел оскаленные зубы, словно тот собирался его укусить.

«Опять западня!» — Вадим хотел ответить на этот пинок. И тогда третий зэк, лица которого он не успел разглядеть, сказал:

— Сядь, Аполлон! Совсем не обязательно стараться выполнять ментовский заказ. И ты сядь, Фартовый!

Голос был спокойный, властный. Особенно хорошо сыграна властность: она словно дарована обладателю голоса самой природой. Все сели в напряжённом ожидании. Упоров всматривался в человека с таким значительным баритоном, стараясь вспомнить, где он мог видеть это не рядовое, надменное лицо с косыми складками над тонкой переносицей и резко очерченными ноздрями.

— Мы приходили за твоими руками, — напомнил человек.

— Ты был с Салаваром. Как же он тебя окликнул? Митрофан? Митяй? Мирон! Ты — Мирон!

— Не говорю — «здравствуй»: мне приятно видеть тебя без культёй. Но рук ты лишишься.

— Фартовый, — неожиданно вмешался тот, кто пнул его по колену, — на Берелехе я кончил трех воров, четвёртого не дорезал. Как считаешь — должны меня того…

— О чем ты говоришь?! — с издевательским возмущением возразил Упоров. — Ни в коем случае: ты же четвёртого не дорезал!

Аполлон подумал и сказал:

— Глохни, фраерское отродье!

— Рискуешь, — предупредил его Мирон. — Он бьёт так, что голова прилипает к заднице, а уши находят в Аргентине.

Аполлон вопросительно сощурился.

— Да нет, это не лагерь, — покачал головой Мирон, — есть такая страна в Южной Америке. Вообще, сиди и слушай. Ты продолжаешь водиться с ворами, Фартовый?

Упоров не стал отвечать, перевёл взгляд на третьего зэка, породистого, крупного, с крутым подбородком американского конгрессмена и тонкими губами кота-сутенёра. Дышал он нервно, прерывисто, так дышит пойманный с поличным карманник.

— Тихоня, — отрекомендовал его уловивший внимание Упорова Мирон, — борец за дело мира и социализма. Так ты мне не ответил про твои отношения с ворами?

— Это тебя не касается!

— Они скоро вымрут. Анахронизм…

— Онанизм, верно? — не утерпел Аполлон.

— Дурак! Тебе сказано — молчать! Анахронизм. И перестань обнажать порочные наклонности.

— Все равно расстреляют…

— Не каркай! Мы резали их в порядке самозащиты, что подтвердят представители администрации.

На дураковатом лице Аполлона появилось подобие улыбки, и он с видимым удовольствием занялся обдумыванием понравившейся мысли.

— Постарайся погрузиться в глубину моей идеи, — попросил Упорова Мирон, окончивший с отличием Казанский университет. — Воровской век кончился. Они уже доедают сами себя. Грядёт век сучий, хотя мне и не нравится это название. Поджог, ограбление церкви станут рядовыми преступлениями в обществе будущего, школьники начнут грабить школьников, родителей. Потомство тех, кто выйдет из лагерей, пойдёт по их стопам, и постепенно людей, желающих взять, станет больше, чем тех, кто может производить. Производители вымрут быстро. На планете образуется государство ссученных воров! За нами потянется Африка, Южная Америка, Ближний Восток…

Он сделал паузу для того, чтобы проверить произведённое впечатление, и подвёл итог:

— К началу следующего столетия мы ссучим весь мир! Модель будущего, как это ни парадоксально, формируется в нынешних лагерях.

— Ты, конечно, Ленин?!

— Пока я — заключённый Мирошниченко. Пока! Большевики пришли к власти, потому что не знали, что такое совесть и жалость. Не пощадили даже Бога. Сегодня только от них исходит вся правда, вся истина, не подлежащая обсуждению. Они сняли с ленивых россиян груз ненужного умствования, ограничив их действия созидательным трудом во благо государства и поднятием правой руки при голосовании за большевистскую политику. Коммунисты научились управлять стадом и никогда не допустят, чтобы стадо стало народом, потому что тогда наступит крах!

• Предыдущая
• 76/107
• Следующая