Великая оружейница. Рождение Меча (СИ) - Инош Алана - Страница 31

– Батюшка, я не верю своим ушам! – воскликнула княжна, переглянувшись с Вороном. Тот хмурился и смотрел настороженно, и это слегка омрачило её радость от услышанного. – Ты ли это?

– Я, – вяло приподнял Полута уголки губ в бледном подобии усмешки. – Твой… гм… второй батюшка кое-что мне объяснил и помог иначе взглянуть на происходящее. В знак примирения предлагаю устроить охоту, на которую приглашаю тебя, Смилина. Ты, государь Ворон, насколько я знаю, охоты не жалуешь, но зову и тебя.

– Не то чтобы я совсем не любил это занятие, – проговорил Ворон. – Мне не по нутру большие сборища и шумная травля, я люблю побродить один, без суеты.

– Думаю, мы сможем угодить и твоему взыскательному вкусу, – поклонился Полута.

– Батюшка, а я? – оживилась Свобода, в душе которой словно лучик солнца сверкнул. – Я-то, в отличие от государя Ворона, охоту очень жалую! Любую – хоть шумную, хоть тихую, хоть в одиночку, хоть всем скопом!

– А ты поправляйся, – глядя ей не в глаза, а куда-то меж бровей, молвил Полута. – Устроим всё, когда ты будешь здорова. Без тебя не начнём, не беспокойся. Государь, – обратился он к Ворону, – Свобода у нас умелая охотница. Когда ей не было и десяти лет, она в одиночку завалила медведя. Но придётся подождать, когда силы вернутся к ней. А пока – будьте моими гостями! Скоро подадут обед – добро пожаловать к столу!

Свобода смотрела на князя, и в её душе радость мешалась со смущением. Вроде бы она узнавала прежнего батюшку – хлебосольного, гостеприимного и радушного, но этот его пустой, заледенелый взор мимо собеседника вызывал оторопь. Впрочем, она оправдывала это тем, что Полуте было непросто проглотить и переварить весьма жёсткую «пищу для размышлений», преподнесённую ему Вороном.

Полута ушёл отдавать распоряжения насчёт обеда, а Свобода прильнула к Смилине – усталая, ещё слабая, но счастливая.

– Ну, не буду вам мешать, – улыбнулся князь Ворон. – Воркуйте.

Оставшись наедине, первым делом они бросились в пучину поцелуев – до дрожи, до хмельного жара в крови.

– А что значит «второй батюшка»? – спросила Смилина, когда их губы разомкнулись. – Полута сказал так про князя Ворона…

– Ну, «второй отец» – это как бы опекун. – Свобода шаловливо водила пальцем по гладкому черепу оружейницы, играла её косой, теребила за уши и щекотала шею – не могла налюбоваться на своё синеглазое счастье. – Коли с настоящим родителем случится беда – ну, к примеру, он погибает – «второй батюшка» заботится о его детях. Но он и при жизни родителя может это делать. Помогать.

– Хороший обычай. – Смилина, ёжась от щекотки, шевельнула ухом, поймала её беспокойно тормошащую руку, поцеловала и крепко сжала в своей.

– Но князь Ворон на самом деле – мой настоящий отец, – прошептала Свобода. – Только – тсс! – Девушка приложила палец сначала к своим губам, а потом перенесла им поцелуй на губы возлюбленной. – На каждом шагу об этом болтать не надо. Батюшка Полута сам об этом только сегодня узнал. И это пришлось ему весьма не по нутру.

– Как же так вышло? – вскинула Смилина брови.

– Долго рассказывать… Потом как-нибудь. А пока обними меня покрепче. – И княжна уткнулась в родное плечо.

Радость придавала Свободе сил, и она не провалялась в постели долго. Тяжесть в голове, тошнота, жажда и слабость после перебора с зельем отступали, здоровый сон восстановился, и уже на третий день княжна немного прокатилась на Бурушке. Счастье мурлыкало у сердца, когда в одной своей руке она сжимала руку Смилины, а во второй – пальцы отца, всю жизнь носившего звание «второго батюшки».

Охота затевалась с поистине княжеским размахом. В ней готовились принять участие три своры собак и все ловчие Полуты. Денёк выдался сухой, хоть и облачный. Подморозило, ледок на лужах хрустел под каблуком, а в воздухе звенела, пощипывая за нос и щёки, близость зимы. Князь Ворон со сворами не пошёл, предпочёл отправиться в одиночку, захватив с собой одну собаку, лук, стрелы и нож. Свобода, в подпоясанной кожаным ремнём меховой безрукавке и лисьей шапке, ехала на Бурушке, а Смилина держалась рядом с её стременем. Ловчие поделились на три ватаги – по количеству свор.

– Признаться, охоту ради увеселения не люблю, – тихо молвила женщина-кошка. – Другое дело – ради пропитания. Хозяина обижать не хотелось, вот и пошла.

– Кто ж тебя заставляет-то? – рассмеялась Свобода. – Не убивай никого, просто гуляй в лесу. Ягоды вон можешь пособирать. Клюква ещё есть.

Охота вышла удачной. Ватага князя Полуты добыла матёрого лося и двух оленей, Свобода погналась за косулей и метко подстрелила её, а Смилина поймала нескольких рябчиков, даже не воспользовавшись оружием. Она собиралась тут же, прямо в лесу, зажарить их и съесть.

– Меня угостишь? – приласкалась к её плечу Свобода.

– Ну, коли желаешь, – усмехнулась оружейница. – Пойду, дровишек для костра наберу.

Князь Ворон отбился от всех и бродил где-то в одиночестве.

– Ау! – позвала его Свобода. – Государь Ворон! Ты где? У нас рябчики есть, пойдём кушать!

Тот не отзывался: наверно, забрёл далеко. Свобода ходила по опавшим листьям, гладя стволы и улыбаясь светлым, весёлым мыслям: о дорогой её сердцу Смилине, о предстоящей свадьбе, о том, что Бурушке придётся делать волшебные подковы для перемещения в Белые горы. Без своего любимого коня княжна себя не мыслила и собиралась, конечно же, взять его с собой. Она теребила белый кончик лисьего хвоста на своей шапке, дышала пронзительно-чистой лесной свежестью и раскусывала терпкие красные плоды яблони-дичка.

Смилина что-то задерживалась, и Свобода пошла за ней. Услышав какой-то приглушённый вскрик, она с ёкнувшим сердцем бросилась на звук, продралась сквозь кусты орешника и…

Смилина стояла, истекающая кровью и вся ощетинившаяся стрелами, торчавшими из её могучего тела. Четыре стрелы засели у неё в спине, несколько – в груди и плечах; в левом бедре застряли две, а в правом – одна. Похоже, она попала в вероломную ловушку: её застали врасплох и обстреляли со всех сторон – молниеносным залпом, так что все стрелы вонзились разом… Обыкновенный человек от стольких ран, наверно, уже давно умер бы, но женщина-кошка даже не шаталась. Её окружил засадный отряд: Свобода узнала людей князя Полуты.

Её крик зажала крепкая мужская рука.

– Княжна, не рыпайся, – сказали ей. – Тихо. Тебе ничего не сделают.

Воины расступились, и из-за их спин вышел сам Полута. В руках он держал лук с наложенной на тетиву стрелой, и в его взоре уже не было той неподвижности и пустоты. Маска гостеприимства и благодушия упала, открыв лик застарелой злобы.

– Ну что, кошка? Настал твой смертный час. Ежели ты думала, что я позволю тебе породниться со мной и заполучить мою дочь, то здорово ошибалась… Я ничего не забываю и ничего не прощаю. Никогда. То, что ты сделала, нельзя простить.

Смилина, бледная, но непоколебимая даже с дюжиной стрел в теле, сказала:

– Зря ты так, княже. Твоя ненависть губит тебя самого.

– Ну, поговори, поговори перед смертью, – с ухмылкой-оскалом и ледяным огнём во взоре отозвался Полута.

Ладони Смилины вспыхнули, а в следующий миг загорелись все стрелы в ней. Странное, жуткое и завораживающее зрелище отражалось в глазах воинов, плясало отблесками огня.

– Отойди, княже, ты можешь погибнуть, – сказала женщина-кошка негромко, глядя на него исподлобья.

Чуть приметное движение пальцами – и из её раскинутых в стороны рук вылетели толстые струи пламени. У половины воинов одежда вспыхнула, и они с криками принялись кататься по земле, прочие начали пятиться прочь от огромной женщины-кошки, в чьих руках пламя было и орудием труда, и смертельным оружием. Полута стоял, нетронутый огнём. Он как будто даже не заметил, что произошло с его людьми. Свобода, ударив одного из державших её дружинников в пах, а второго – в кадык, освободилась, бросилась к Смилине и заслонила её собой.

– Отец, что ты делаешь?! Опомнись! – молила она его, силясь разглядеть за пеленой огненного безумия в его глазах хоть каплю человеческой души.