Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр - Страница 36

— Господи, помоги, — прошептала Анна

— Целься ниже, — ответило небо голосом Ганса Флайберга. Сегодняшнее утро, учения, хмурый стрелок, гоняющий новобранцев…

Она опустила ствол ниже, поймала серебрянную фигуру в прицел, помянула имя господне ещё раз и спустила курок.

Облако дыма, тяжелый ствол вывернулся из рук и улетел, ударив её по плечу. Дым — черный, пороховой дым заволок глаза и исчез, под ударом ветра. Анна сморгнула, вставая на ноги. Прошла пару шагов. Конрад Флашвольф лежал на земле. Навзничь, неподвижно, пятно крови расплывалось вокруг головы.

«Боже мой, ведь я его убила», — подумала было она, проходя мимо. Но тут раненный зверь захрипел и дурная мысль мигом вылетела из головы. Волк был жив, кровь струилась по ране, стекала по белой шерсти вниз. Он поднял голову, посмотрел на Анну — тихо, знакомым тёплым взглядом. «Милый ангел», — прошептала она вдруг. От башни вдали раздались крики, затопали сапоги. Анна вздрогнула, собралась и резко — до затмевающей сознание боли в спине и в руках подняла и потащила раненного зверя на себе прочь отсюда.

3-15

точка решения

"Спать. Как же сильно спать хочется", — мысли в голове капитана Якова Лесли плыли, продираясь сквозь вязкую одурь. Сам дурак, конечно. Накануне зачитался, ловкач из Шпессарда оказался чтивом на редкость завлекательным, особенно когда капитан догадался пролистнуть безбожно затянутые нравоучения в первой главе. А на рассвете забили не знающие таких тонкостей барабаны. На рассвете третьего дня. Анна как раз собиралась на рынок. И Яков, привычно выругавшись, вскочил и пошёл. Дел, как водится в роте, накопилось немало, и все сами решатся не хотели, капитанского внимания требовали. Порешал, спросонок озлился, объявил пару выговоров попавшим под горячую руку — здравия для. Потом поучаствовал в ставшей привычной для роты забаве — "найди, где носит этого разгильдяя", то есть Рейнеке-юнкера. И даже нашёл. Парень шёл в город, под руку со своей ненаглядной. И начальства в упор не видел, стервец. Немудрено, Анна шла с ним, рядом, ладонь в ладонь, шапка сбилась, ветер — огнём на снегу — играл льдинками в рыжих, огненных волосах. Яков проводил их взглядом от арки. Маленькая, точёная женская фигурка, под руку с высоким и непривычно — подтянутым юношей в парадном камзоле. Усмехнулся и решил, что внеочередной караул парня подождёт. И вообще, неприлично капитанам за юнкерами гоняться.

В обед Яков вновь забежал к себе, открыл книгу — там герой, как раз, хлебнувши по ошибке ведьминого зелья, перелетел на черте верхом от родного Шпессарда прямиком в Гаунау. И десяток страниц вешал лапшу на уши тамошнему губернатору. Яков того губернатора по жизни немного знал, сильно не любил и глотал страницы, гадая, чего же на него пополнение с неба не падает. И, на самом интересном месте, как водится, прервали опять. Сполошным криком из дальнего крыла. Яков помянул незлым тихим словом своих обалдуев, сорвался и пошёл чинить расправу, потом суд. Именно в такой последовательности. Но в коридоре нарвался на Магду Флайберг, шедшую к нему навстречу. С докладом, что можно было никуда не бежать, инцидент исчерпан.

— Да коза одна, из новоприбывших, — добродушно рассказывала ему солдатская жена, вытирая передником белые руки, — заорала вдруг ни с того ни с сего. Кричала, что ведьма и ей на шабаш, по делу, срочно. Потом метлу хвать и в окно.

Капитан вспомнил полёт ловкача из книжки и невольно усмехнулся:

— И как, полетела?

— Ага, в сугроб головой, — улыбнулась Магда в ответ, поправила сбившиеся волосы, — вот поверь мне, капитан, если ту бурду, какой местные девки глаза да зубы красят, взять да выпить — и не то увидишь.

Капитан поверил. Сложно не поверить человеку, который вытащил тебя когда-то с того света. И не только тебя. Теми самыми травами, о которых солдатская жена знала все. А та усмехнулась — белыми, не знавшими краски зубами, поправила волосы и продолжила:

— А уж если белладону на аквавите сбодяжить и приворотным зельем назвать... А потом по ошибке самой же и выпить — будет казаться, что летишь. Вокруг небо чёрное, высоко, звезды рядом сияют, шпили внизу, а падать не страшно. Хорошо, хоть мандрагоры дура эта не нашла, а то бы и черти ей померещились …

— Ну ладно, бог с ней. Пропиши ей, как водится, чтоб больше такого мне не было, да проспаться уложи.... И чтоб не болтали, услышат в городе не дай бог.

— Хорошо, — кивнула Магда, потирая руки. Покрасневшие от мороза и сбитые — видимо прописала уже… Капитан усмехнулся:

— Кстати, а зелье то кому предназначалось?

— Майеру, из третьего капральства

Фамилию Яков вспомнил без труда. И слегка обалдел — слишком уж часто приходилось слышать её в списках нарушителей дисциплины.

— Постой, он же урод? И вообще, и моральный, и на рожу ...

— Сама удивляюсь, — пожала широкими плечами солдатская жена.

— Ну, тогда "пропиши" отменяется. Передай обоим, что приворот сработал, пусть берет этого обалдуя и делает с ним, чего хочет. А то он у меня из наряда по выгребной яме не вылезет. Может, сделает девка из него что-то похожее на человека, раз у нас с сержантом не удалось.

Сказал, развернулся, довольный, что удалось сделать гадость ближнему своему. Не все же ему. И пошёл было назад, к оставленной книге. Однако, в этот раз, книгу не дали даже раскрыть. Рейнеке-юнкер вернулся из города. И обоих французов с собой притащил, обалдуй. Но делать нечего, пришлось капитану, вместо мягкой койки и интересной книги, гостями французскими заниматься. Радушного хозяина изображать. То есть размещать, кормить и слушать. Слушать вещи странные, чтобы не сказать больше.

Француз был умелым рассказчиком — умным, тонким. Слова так и лились, ровно, с переливами, в такт трещащему в очаге огню. Капитан предпочёл бы разговор кратко и по делу — про схватку в переулках, но француз начал издаля. О том, как маленький аббат добивался приёма у епископа славного города Мюльберга. О том, как слуги не хотели пускать, петляя, отговариваясь и неся гостю в глаза откровенную чушь. О том, как выглядел пастырь города Мюльберга, когда двери перед слишком настырным французом все-таки открылись. Монсеньор Епископ был стар, вежлив и тих. И напуган до ужаса. Развешанные на стенах иконы, кресты, над дверью и каждым из окон — потемневшие распятья, стаканы с водой — десятки, тут и там, на каждом из столов и полок.

— Кресты — понятно, а вода то зачем? — удивился Яков невольно.

— Говорил — первое средство. Ведьмы ломают своим колдовством законы божии. Вода вскипает и начинает течь снизу вверх — верный знак, что волшба поблизости. Чёрная. Злая.

"Надо бы спросить у Магды, не бывало ли такого, когда девки свой приворот бодяжили", — подумал капитан, а вслух спросил:

— И что, часто такое случается?

— Епископ говорил, что да. Пока Флашвольф не приехал — говорил, каждую ночь. Вскипала вода, растворялись окна, и сила нечистая утаскивала бедолагу.

— Сила?

— Чёрный конь или чёрный кот. Но огромный. Являлся, хватал, волок.

— Куда волок-то?

— Известно, куда. На Броккен, Ведьмину гору. К трону... — тут француз немного замялся, не желая поминать по имени врага рода человечьего, — понятно к чему... И там требовали отречения от господа нашего...Старику досталось, но он держался. Как мог.

— Однако же, когда вы с ним говорили — епископ был в своей постели, живой, и ничего с ним не сделалось.

— Да, — кивнул француз и приложился к бокалу, — и он не перестаёт хвалить бога за это. Бога и мастера Флашвольфа, когда он пришёл — ночные визиты стали реже. Куда реже.

— Но не прекратились?

— Нет.

— Флашвольф жжет людей пачками, весь город провонял и закоптился, как адская сковородка, а нечисть наносит визиты — всего лишь реже?

— Да, так говорит, — ответил аббат Эрбле, задумчиво прокатывая вино в бокале. На его тонких пальцах тяжёлые перстни — красным и жёлтым огнём в свете очага. Ветер взвыл за окном, качнулась поднятая сквозняком со стен паутина. Яков покосился на окно. Снаружи, за увитым изморозью стеклом — уже ночь, чёрная и беспросветная. "Беда...будет"... — завывало в щелях, сквозняк мазнул холодом по щеке и горлу. Хлопок вдали. Невнятный звук, резкий. Вроде, на пистолетный выстрел похоже. Но криков нет и тревоги не слышно. Посты молчат. " Сходить, что ли, проверить?" — подумал он. По — хорошему, надо, но... Выходить на мороз было жутко лениво.