Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр - Страница 37

— А вы верите в чудеса, капитан? — голос аббата прорвался, как сквозь пелену. Вязкую пелену текущих забот, полусна и дремоты. Ветер убаюкал-таки. А француз смотрел на него, сощурив глаза, молчал, ждал ответа.

— Ну, те отбросы, что на вас напали — они подонки не колдовские, а самые обычные, — ответил капитан, собирая в голове мысли, — скорее я поверю, что какая-то вертихвостка льёт нашему старцу приворотное зелье, или вроде того.

Аббат удивлённо приподнял бровь. Яков собрался и кратко рассказал сегодняшний эпизод. Магда, рядовой Майер, перепутанное шлюхино зелье. Капитан думал, что это смешно, но аббат Эрбле не улыбнулся. Сидел, задумчиво глядя, как пляшет огонь, отражаясь на гранях бокала.

— Может быть, — задумчиво проговорил он, наконец, после долгого раздумья, — может быть. Там, у епископа я взял один бокал со стола — у воды, действительно, был привкус... Странный. А потом на нас напали. Может вы и правы, но все таки... Все ли так просто, капитан?

Яков собрался ответить. И не успел. Глухо хлопнула дверь, сквозняк скользнул по волосам, противно захолодив горло.

— Капитан. Вам лучше взглянуть, — Яков обернулся — на пороге стоял стрелок Ганс, высокий, прямой, как всегда — холодный, как зимняя вьюга.

— Что случилось?

— Вам лучше взглянуть, капитан. Пойдёмте быстрее, — ответ был краток и холоден. Лицо стрелка не выражало ничего, но Яков вскочил и рука сама потянулась за плащом и шляпой.

Француз поднялся было тоже, но ему стрелок отрицательно качнул головой. И поднял ружъе, загородив проход гостю.

— Пойдёмте, капитан. Важно.

— Надеюсь, действительно важно, — сказал капитан, шагая из протопленной комнаты на мороз.

Ветер налетел, заполз под плащ холодной змеей, рванул с головы шляпу.

«Надеюсь, важно, но недолго. Спать охота, мочи нет», — угрюмо думал капитан, шагая по снегу и льду за своим угрюмым провожатым.

От двери — по плацу, потом под арку. Стук шагов отозвался гулким эхом от сводов. Ветер раскрутил фонарь за спиной, две тени — капитана и стрелка — длинные, изломанные метнулись по серым в лунном свете стенам, пятна тьмы качнулись в такт под их ногами. За аркой — серп месяца, ветер и тьма, полная гула и шелеста веток. Протяжный, сбитый ветром в сторону крик. Перекликались на постах часовые. Знакомый, привычный звук, означавший "порядок" для капитанского уха. Яков довольно кивнул, поправил шляпу на голове и развернулся к Гансу с немым вопросом — "куда?" Стрелок кивнул и показал рукой, молча. Вдоль казарменной глухой стены, налево. Тропка протоптана, снег хрустел и скрипел жалобно под коваными сапогами. Ганс кивнул ещё раз на низкую пристройку у стены впереди — разваленную, чёрную, с провалившейся крышей. Старая конюшня. В щелях стен колыхался жёлтый, неверный свет фонаря. И солдаты вокруг. Патруль. Странно. Кому эта развалюха понадобилась?

— Кто приказал? — бросил Яков — на ходу, ускоряя шаг. Морозный пар рванулся изо рта белым клубком и улетел прочь с ветром. Захрустела под сапогом тонкая льдинка. Глухим медным звоном отозвалась полка Гансова мушкета. Яков толкнул дверь. Доски затрещали и распахнулись с жалобным скрипом. Внутри — полутьма, тени и свет фонаря — жёлтый огонь гонял сумрак по стенам. Фигуры впереди, голоса:

— … Ну мать твою... — Яков узнал голос Магды. Пригляделся — и узнал в одной из фигур склонившейся над чем-то, пока невидимым, солдатскую жену.

— Ну НеЛис, ну мать твою, как же это тебя угораздило, — шептала Магда, склонившись над лежащей тенью

"НеЛис? Рейнеке? Во что он вляпался, обалдуй? — подумал капитан, шагая вперёд, — ох он у меня по караулам настоится".

— Что здесь ... — начал он и осёкся на полуфразе. Лежащий захрипел, поднял голову. Звук прокатился под кровлей и балками — глухой и хриплый, полный боли. Нечеловеческий. То, что лежало в углу — на пучке соломы под жёлтым пляшущим светом фонаря — человеком не было.

Яков шагнул вперёд, пригляделся — свалившаяся клоками серая шерсть, дрожащий хвост, пасть с жёлтыми кривыми клыками — то ли огромная собака, то ли волк.

— Какого черта? — прошептал он. Ганс за спиной кивнул. Не ему — жене, возившейся с раненным зверем. "Издеваются они, что — ли?"— но нет, хмурый стрелок не стал бы дёргать его ради шутки.

— Что здесь происходит? — прошипел он, шагая вперёд ещё раз. Вторая тень обернулась к нему. Анна, давний деревенский трофей, с которой юнкер гулял под руку утром. Платок слетел с головы, волосы — рыжая копна, смяты и перепутаны. Взгляд — в глазах безумный блеск и ярость. Словно кошка — или рысь над выводком. Капитан вздрогнул невольно, от дикого блеска. Такого, что майстер Флашвольф сходу схватился бы за меч, а простой горожанин убежал бы с криками "ведьма". Но Яков не был ни тем ни другим. Он просто шагнул вперёд, наклонился, присел над лежащим на соломе зверем. Огромный, серый, мощные лапы скребут и царапают землю. Рана — алый рваный разрез, кровь течёт, все не унимается, скатывая шерсть на боку в грязные ржавые космы. Магда над ухом шепчет ругательства. Яков оторвал от раны взгляд и встретился со зверем глазами. У раненного волка были человеческие глаза. Не звериные. Яков вздрогнул ещё раз. Не звериные, точно. Разумные, полные боли и сожаления. Яков взглянул ещё раз. Когти — кривые, иззубренные когти передней лапы царапали землю, будто писали что-то. Писали? Ладонь смахнула грязь и солому с земли. Магда, будто почувствовав, переставила фонарь ближе. Коготь цапнул землю раз, другой. Круг, будто домик, загогулина. Зверь подвывал, но лапу держал твёрдо. Ещё один знак на земле... Одеж..

— Одежда? — переспросил капитан, догадавшись на что похожи эти буквы.

Зверь кивнул косматой головой — сверху вниз, чётко, так, как мог бы кивнуть человек. Яков дёрнул полу плаща, накрыл лапу — ничего. Зверь мотнул головой — слева направо. Не то. Сзади раздался звонкий удар ладонью по лбу, яростный шёпот Анны под ухом: "Дура я, дура" и на косматую шерсть, поверх рваной раны, легла золотая полоса. Офицерский шарф. Косматое тело выгнулось дугой, пошла рябь. Черты зверя на глазах "поплыли", меняясь. Яков невольно зажмурился — не каждый день на глазах трещат и ломаются законы природы.

"Наверное, сейчас течёт вверх вся вода в округе", — подумал он, невольно вспомнив аббата.

— Ничего себе, — присвистнула Магда под ухом. Яков осторожно открыл глаза — перед ним на соломе, вместо раненного волка сидел, моргая глазами, его юнкер Рейнеке, по кличке НеЛис. "Да уж и впрямь Не Лис". Целый, раны не видно, и вид вполне человечий. Анна кинулась к нему, обняла. Бесцеремонно отодвинув Якова в сторону, будто он сундук какой, а не начальство.

Горячечный девичий шёпот:

— Ты живой? Правда?

И удивленный, но вполне человеческий, ответ:

— Да...

И впрямь парень на вид целый, живой, ни следа страшной раны. Только голый весь, не считая шарфа.

— Да уж подруга, повезло тебе, — присвистнула Магда, заценив опытным взглядом все это, — даже завидую.

Юнкер покраснел, что твой рак, и попытался прикрыться.

В углу тихо звякнул Гансов мушкет — предупредил словно. Капитан встал на ноги, собираясь сказать все, что он об этом думает. Если бы он ещё знал, что думать обо всем этом. И услышал тихий смех от двери — мастер-сержант. "Откуда он здесь?" — подумал капитан, глядя на заходящегося в смехе ветерана. А тот смахнул улыбку с лица, козырнул и ответил:

— Извините, герр капитан. Но я с наших парней помру когда-нибудь. Кого ни спросишь — ничего не видели, ничего не слышали, ни один человек мимо не проходил. А куры на кухне все появляются и появляются. Сами собой. И глаза у всех такие честные — честные.

— И ведь не врали, — заметил стрелок, — человек не проходил.

— Вы что, знали? — спросил капитан, вытаращив глаза и медленно закипая.

Ганс кивнул. Просто кивнул, как будто речь шла о чем-то совсем обычном.

— С Магдебурга ещё. Он вокруг нас крутился тогда, на поле.